Анна Богданова - Самое гордое одиночество

– Что? – опешила я.

– Да, да! Вы недавно развелись с мужем! А Влас, между прочим, достойный человек! Одно то, что он внук подруги вашей бабушки, говорит о том, что он никак не может быть плохим человеком! – Секретарь заглянул в блокнот и продолжал: – Нашей партии также доподлинно известно, что вы, потеряв всякий стыд, путались с извращенцем и сексуальным маньяком – неким Кронским – тоже бумагомарателем, который в данное время лечится от своих извращений где-то в Бурятии! И мать ваша недавно развелась! Мало того – у нее в наличии имеется двадцать кошек! Это что ж за семейка-то такая!

– Никаких кошек у нее нет! – выпалила я. – Всех ее пушистиков по ошибке отправили в немецкий приют! Она живет в деревне Буреломы с одним-единственным котом – Рыжиком!

Рожков вычеркнул что-то у себя в блокноте.

– А эти ее связи?! То с охранником ювелирного магазина! То с каким-то немцем! Как его?! – Он силился прочитать фамилию маминого последнего поклонника, записанную в блокноте, но это ему никак не удавалось. – Гюнтер, Гюнтер, Кор... Корн... Коршун...

– Корнишнауцер, – зачем-то сказала я. Вообще бабушкин секретарь с женой действовали на меня странным образом – такое впечатление, что все мое тело и мозг обкололи новокаином, я сижу в глубокой заморозке и безропотно отвечаю на его бестактные вопросы.

– Вот, вот, Корнишнауцер. – Он размашисто чиркнул в блокноте. – А зачем, позвольте узнать, она ездила в Германию? Да еще на такой длительный срок? Ей что, своей страны мало?

– Она искала кошек.

– Не понял?

– Что тут понимать! Злобная вдовица Эльвира Ананьевна, торговка из рыбной лавки, в отсутствие мамы и отчима отправила всех их кошек в немецкий приют. Вот родительница моя и поехала в Германию разыскивать своих пушистиков, но нашла одного только Рыжика, а герр Корнишнауцер помог ей – предоставил кров и даже сопровождал ее на родину.

– Помедленнее, помедленнее! Я же не самопишущая машинка! – возмутился Амур Александрович, видимо, записывая имя и отчество злобной вдовицы. – Что за особа? Где живет? Лавка ее собственная или нет? Есть ли дети? И вообще, кто она такая?

– Лавку она выкупила в крытом магазине на центральной и единственной площади райцентра, что находится в двадцати километрах от деревни Буреломы...

– Где сейчас живет ваша мать с одним котом Рыжиком? Так? Я все правильно зафиксировал?

– Правильно. У нее двое детей – Шурик и Шурочка, они вместе с ней торгуют рыбой.

– Детский труд? Это противозаконно. Тут есть над чем поработать! Но я никак не пойму, какое она имеет отношение к вам и к вашей матери?

– Какой детский труд?! – удивилась я. – Шурик – мне ровесник, его сестра на несколько лет моложе. А к нам с мамой они теперь не имеют никакого отношения. Просто Эльвира Ананьевна явилась причиной развода мамы с Николаем Ивановичем (моим отчимом). Точнее будет сказать, что измена отчима с торговкой из рыбной лавки явилась причиной их расставания.

– Ха! Разве измена – повод для расставания?! Это обыкновенный физиологический процесс! Это совершенно не оправдывает размолвки вашей матери с этим... как его... Николаем Ивановичем. Вот что мы решим, – категорично заявил он и, выдернув из внутреннего кармана пиджака носовой платок не первой свежести, смачно высморкался, после чего этим же платком протер блестящую лысину и опять спрятал его во внутренний карман. – Вы с мамашей непременно должны снова выйти замуж за своих бывших супругов, и точка! Семья – это ячейка общества, и нечего ее разрушать, пороча тем самым имя кристально чистого человека, члена нашей партии Веры Петровны Сорокиной! Нечего подмачивать репутацию, возможно, будущего нашего лидера! – Слова сыпались пулеметной очередью. – А что вы делаете сегодня вечером? Каковы ваши планы?

– Нельзя ли, промочив горло, согреть, таким образом, верхние и нижние дыхательные пути? – спросила Глория Евгеньевна, которая все это время сидела молча и пыталась скрыть колени, натягивая на них юбку.

– Ах! Лорик! Да подожди ты со своим чаем! – вспылил супруг и с прежней горячностью продолжил допрос, а Лорик обиженно пожала плечами. – Итак, что вы делаете сегодня вечером?

– Иду с подругами в наше кафе отмечать старый Новый год!

– Ни к чему это! Совершенно ни к чему! Я бы вам не советовал! Кстати, о подругах. Кто они? Все ли замужем? Благонадежны ли? А? Я вас спрашиваю, Мария Алексеевна!

– Благонадежны! Я с ними познакомилась, когда под стол пешком ходила!

– Поподробнее, поподробнее, – и он приготовился записывать.

– Нас четверо – я, Икки – фармацевт, заведующая проктологической аптекой (тут неподалеку), Пульхерия – гинеколог и Анжелка Поликуткина (в девичестве Огурцова) – бывшая балалаечница. У нее двое детей: Кузьма – ему три года, и Степанида – ей восемь месяцев. В наше содружество еще, правда, входил Женька Овечкин – мой сокурсник, переводчик с испанского, английского и французского языков, но после того, как они с Икки развелись, мы с ним больше не знаемся!

– Как? И они тоже развелись?! – Бабушкин секретарь был возмущен до глубины души.

– Мы все развелись! – не выдержала я. – И все мамаши моих подруг тоже развелись со своими мужьями! – Я вдруг почувствовала, что «заморозка» начала отходить.

– Так, значит, эта ваша Огурцова теперь одинокая мать с двумя детьми на руках?

– Нет, детей забрал ее муж Михаил. Анжела живет одна. Ее мамаша тоже одна занимает двухкомнатную квартиру, отец – Иван Петрович – ушел от жены к сватье... Собственно, все они и живут в квартире Анжелкиной свекрови: Михаил, его мать Лидия Михайловна, Анжелкин отец – Иван Петрович с Кузей и Степанидой.

– Кукушка! – выкрикнул Рожков, вероятно, в адрес Огурцовой.

– Какой позор! – воскликнула Глория Евгеньевна. Такое впечатление, что она поставила перед собой цель вытянуть юбку до пола и неуклонно шла к ней.

– Вы должны порвать все отношения с подругами! Они сбивают вас с толку, и кончится тем, что вы не только опорочите кристально чистое имя своей бабушки, но и сами окажитесь на дне! И потом, что это за имена у них какие-то странные – Икки, Пульхерия, иноземное – Анжела?! Их родителям мало было нормальных имен? Елена или Светлана?

– Вы считаете, что у вас с женой нормальные имена?! – «Новокаин» уже не оказывал своего обезболивающе-замораживающего действия.

– А чем вам не нравится имя Амур? – возмутился бабушкин секретарь. – Стрела моего покойного отца была пущена, так сказать, в самое яблочко моей матери, в результате чего на свет появился я и был назван в честь сына богини Венеры, который поспособствовал стреле, пущенной моим отцом, попасть в мишень!

– А имя вашей жены?! Оно, как и имя Анжела, – иноземное! – не отступала я.