Тарун Дж. Теджпал - Алхимия желания

В какой-то момент я вынул свою руку из-под головы Физз, и она, как всегда, перевернулась на другой бок и свернулась калачиком.

Я сел, прислонившись к стене, открыл дневник в коричневом переплете и с головой погрузился в него. Вскоре мои глаза с трудом стали разбирать бегущие строчки — стремительный водоворот — в тусклом желтом свете фонаря. Но я упорно продолжал работать, убежденный, что, если я буду бодрствовать, то смогу прогнать все это прочь, пережить это. Химера побледнеет и исчезнет, и все закончится. Должно быть, я заснул сидя, потому что когда это наконец случилось, я все еще сидел в той же позе. Это продолжалось до глубокой ночи, к тому времени, как все закончилось много часов спустя, я покорил столько вершин, что не знал, как собрать себя по частям заново.

Мои ноги затекли, и мне пришлось спустить их со скамейки и выпрямить. Я вылил остатки чая вниз на склон горы — они исчезли без следа — и посмотрел на вид, в который влюбился, как только впервые увидел его.

Этот дом должен был быть нашим спасением, последней печатью, скрепившей нашу любовь и жизнь. Но теперь это потеряло всякий смысл. Потому что в первый раз за свою жизнь c Физз я проснулся без желания. Равнодушный к ее телу, лежащему рядом со мной.

Происходит что-то ужасное. Я чувствовал это сердцем. В воздухе что-то витает.

Утро было холодным и свежим, сколько бы я ни тряс головой, мысли не прояснялись.

У меня заболела спина. По крайней мере, кое-что осталось по-прежнему. Я закрыл глаза, ожидая, когда боль станет непрерывной и пульсирующей.

Я понятия не имел, как изменится моя жизнь, единственная жизнь, которая имела для меня значение.

Солнце все еще предостерегающе сияло за обсерваторией, на дальних горных вершинах.

Весь день шел проливной дождь, с неба и сейчас все еще капало. Шесть месяцев спустя после того холодного утра я стоял с Физз у нижних ворот, ожидая автобуса из Бховали, который должен был отвезти ее в Катгодам, возможно навсегда.

Ирония заключалась в том, что мы стояли рядом со старой каменной скамейкой, где сидели в самый первый раз, когда заметили этот дом. Скамейка находилась у поворота дороги, внизу нашего поместья и немного позади санатория, если подниматься из долины Джеоликоте. С нее открывался вид на наш дом, и отсюда он выглядел особенно романтично.

На скамейке больше нельзя было сидеть: ее края стали неровными, и вся она была довольно ненадежной. Год назад в нее врезался грузовик. Кладка разрушилась, выпало несколько камней. Грузовик повис одним колесом над пропастью; через несколько дней из Халдвани приехал кран, который и втащил его обратно. Владелец, сикх, после того как отдубасил водителя и помощника, раздал ладу и сказал, что Бог милостив. Грузовик с легкостью мог оказаться у подножия горы.

Мы стояли рядом, почти касаясь друг друга плечами, под большим зеленым зонтиком J&B, подаренном нам на единственном матче по поло, который мы посетили в Дели. Когда мы развернули его и подняли в воздух, то воскликнули: «Что за удивительный тайм?!»

Но сегодня мы вышли из дома молча. Она отвергла все мои предложения проводить ее до железнодорожной станции. Это был опасный сигнал, такого не случалось раньше. Я понял, что позволил всему зайти очень далеко, и у меня больше не было возможности возобновить или разорвать наши отношения. Плотину прорвало. Вода заполнится до нужного уровня. Моя власть над воротами шлюза больше не имела значения.

За пятнадцать лет нашей жизни с Физз не было ни разу, чтобы я не встретил или не проводил ее до автобусной остановки, железнодорожной станции, кинотеатра, офиса, больницы, любого другого места. Это было из-за чрезмерного беспокойства. Это было на грани паранои. Я жил со страхом, что с ней что-то случится, и из чувства собственного самосохранения встречал и провожал ее: я понимал, что моя жизнь рухнет, если она исчезнет из нее.

Однажды, на первом году нашей совместной жизни, когда мы еще учились в колледже, ей нужно было ехать в Нахан на семейную свадьбу. Это было в трех часах пути от Чандигарха. Я не отпустил ее одну. Мы сели па старый автобус на Гималайской государственной трассе и проболтали всю дорогу, не останавливаясь и сохраняя спокойствие, несмотря на бесконечные остановки, сырую и душную погоду сезона дождей, мух, пыль и любопытные взгляды.

В одном месте мы ехали сонными проселочными дорогами. Узкие, безлюдные, они проходили у подножия холмов в тени индийских смоковниц, дерева ним и кикаров, петляли между сверкающими зелеными пастбищами, патрулируемые назойливыми белыми морскими цаплями. Мы тотчас попали под плотные серые тучи, которые изо всех сил старались сдержать в своем раздутом брюхе содержимое; налетел холодный ветер с дождем и задул через разбитые окна скрипучего автобуса.

В ту же секунду в автобусе все пришло в волнение, словно песок под ливнем, пот выступил на лицах. Все разговоры стихли. Даже звук двигателя как будто стал тише. Словно по сигналу режиссера, все пассажиры подняли лица и закрыли глаза, надеясь на избавление.

Для нечестивого человека это был священный миг. Я держал ее за руку под кожаной сумкой и смотрел на ее сияющую улыбку, густые волосы, которые ветер сдувал с ее прекрасных скул, и был счастлив сверх меры.

Конечно, когда мы добрались до Нахана — вверх по Гималайским холмам, я захотел проводить ее как можно дальше до места назначения. Доставить ее до порога. Мы поднялись по склону к бунгало ее тетушки и были так увлечены разговором, что ее тетя буквально налетела на нас, прежде чем Физз ее заметила.

«О, привет, масси!» — воскликнула девушка.

Не останавливаясь, я развернулся и пошел вниз по склону холма к автобусной остановке, не смея обернуться и посмотреть еще раз. Это было давно; ей еще не было семнадцати, и я не хотел доставлять ей семейные проблемы. Мне показалось, что трехчасовая поездка домой длилась весь день. Когда я вернулся, было поздно, в вечернем свете груды книг, лежащих на полу, смотрели на меня с упреком. Всю ночь меня беспокоила эта незаконченная ситуация, словно меня вытащили с просмотренного наполовину фильма.

На следующее утро я был в Семнадцатом районе на автобусной остановке еще до рассвета. Велосипед я оставил на парковке. Я мечтал о Физз и о труде писателя всю дорогу — единственное, что я делал в те дни. Без нее извилистые проселочные дороги утратили свое волшебство. Поднявшись на вершину холма, где стояли ряды домов, я сел на углу чайной, заказал омлет и спросил у сутулого мужчины, который постоянно кипятил чай в ошеломляюще черной кастрюле, где находится дом ее тетушки.