Люба, любовь и прочие неприятности (СИ) - Шайлина Ирина

— Пошла вон! — кричу я огромной рыжей корове. — Не смей есть мою кукурузу!

Бросилась к берегу реки, отломила ивовый прут и стеганула рыжую толстуху по круглому боку. Та замычала жалобно, и потрусила прочь. Маленькая победа, учитывая, сколько таких коров уже в поле залезло, бродят там, жрут, стебли кукурузы трясутся… Через пятнадцать минут я взмокла. И от пота, и от слез. Помощи не было. Стоило мне отогнать какую-либо корову от поля и вернуться, как возвращалась и корова… жрать. Я уже отчаялась. Я начала думать, что это тоже элемент заговора. Всё против меня, несчастного агронома весом в пятьдесят один килограмм! Ну, вот кому я мешаю? Я и ем то немного…

Словом, через двадцать минут я рыдала вслух от собственной никчемности и бесполезности. Коров было много, я одна. Особенно больно меня ранила жрущая кукурузу Зорька.

— Зорька, — всхлипнула я. — Как ты могла? Ты же хорошая…

Зорька смотрела виновато, но жрать кукурузу не прекращала. Я рыдала вслух и гнала её с поля. Иду, плачу, порой уже без особого азарта хлещу переломанным прутом Зорьку по заднице — когда останавливается покушать. Просвета в жизни не вижу, и в поле тоже — бесконечное, сука. Идёшь, а кругом куруза, кукуруза, и коровы, периодически…. А потом ямка, в которую я конечно же наступила и упала. Зорька, видя, что мне временно не до неё, сразу дала курс обратно, в середину поля. Я бегом за ней, вопя на ходу:

— Я все бабушке расскажу, неблагодарная ты скотина!

А потом врезалась в мужчину. И обрадовалась сначала — помощь пришла. Я так уже устала, что соображала с трудом, все же полдень, жара, а у меня тут такие пробежки… Потом посмотрела на рубашку мужчины — слишком чистая. Слишком вкусно от него пахнет. Вот от меня например пахнет коровами, кукурузой, наверное потом. А от этого… тонко и незнакомо. Догадка кольнула сердце, верить в неё не хотелось. Я шагнула назад, врезавшись спиной в кукурузный стебль, и потом только осмелилась поднять глаза.

— Привет, — поздоровался Хабаров, так, словно мы с ним вчера вот только виделись.

— Херней страдаешь, — категорично заявил отец.

— Я все посчитал. В любой колхоз вложить достаточно денег и конфетка. А этот — идеальный. Наладим линию экологически чистых продуктов, я через три года в плюс выйду. Не зря же вы меня в аграрном держали…

— Всё равно херней, — отец привычно упрям. — Тут дело всей жизни передать некому, а дитя колхозы покупает.

— У тебя второе дите есть.

— Такой же оболтус, — махнул рукой отец. — Делай, что хочешь.

В принципе я так и собирался. Мне уже четвёртый десяток пошёл, когда страдать херней, как не сейчас? Отцу я свое отдал. Херачил на него несколько лет подряд. Даже женился, когда от меня того требовалось. Элина была симпатичной. Даже умненькой. Проблема её заключалась в том, что она не хотела быть женой для галочки. Она хотела быть женой в полном смысле слова. Хотела сопровождать меня в поездках, хотела обсуждать со мной мои, и прости Господи, свои проблемы. Она мне надоедала. Через два года такого брака я пришёл к отцу и предложил жениться на Элине самому, тем более мама уже давно из Греции не вылазит, даже не заметит.

Колхоз я купил. Он и правда был идеальным. До города — час. Железнодорожная ветка рядом. Прекрасные места, река петляет, лес есть. Есть Люба. О Любе я старался не думать. Тогда я пришёл к руководителю службы безопасности и попросил отследить выйдет ли она замуж. Она вышла уже через полтора месяца, не врала. Я так напился, что вспомнить страшно… на неделю пропал, папа искал с ментами. С тех пор отслеживать её жизнь я себе запрещал. Попросил только сообщить, если переедет. Теперь вот колхоз её купил, и в себе усиленно ковыряюсь — чувствую что-нибудь, нет? Впору к психоаналитику идти…

— Дом не отделан, — предупредила меня хорошенькая девочка прораб. — Даже воды ещё нет… Мы очень спешили, но до заселения ещё минимум полтора-два месяца.

— Всё нормально, — успокоил я. — Ребята найдут мне жилье.

Хотелось скорее. Зачем? Чтобы убедиться, что она счастлива замужем, растолстела, завела трех коров и успокоиться? Сказать себе что все, происходит не зря. Всё, как должно. И что я мог бы купить что угодно, не обязательно было покупать её колхоз…

Жилье мне ребята и правда нашли. Село было достаточно большим, по деревенским меркам — свыше трех тысяч жителей. В продаже двенадцать домов, ребята купили мне лучший, хотя и недоумевали, к чему такая спешка… дом я посмотрел. Чистенький, свежий ремонт, во дворе два сарая, из которых все ещё пахнет навозом, хотя хозяева и съехали уже, вместе со всей своей скотиной. Я никогда не жил в деревне, в такой, настоящей. Максимум — коттеджные посёлки люксовые. А здесь заборы, заборы, кошки бродят распушив хвосты, курицы ковыряют землю с деловитым видом. Осмотрев дом я уехал в город, нужно закончить все начатое, чтобы с головой окунуться в деревенскую авантюру. Ночью ко мне приехал брат. И правда, оболтус двадцати шести лет от роду.

— Корову заведешь?

— Непременно заведу, — заверил я. — Приезжай молоко парное пить.

Славка заржал. А потом пригорюнился. Причина ясна — отец. Я в городе толком не жил, брал на себя региональные предприятия, я много на себе тащил. Я был посредником между Славкой и отцом. А теперь пусть сам, все сам.

— Бросаешь меня, — с обидой сказал он. — Отец из меня всю душу вытянет, и на Элине женит.

Откупорил виски и щедро плеснул прямо в кружку из которой до этого кофе пил. Сделал глоток, сморщился, но упрямо продолжил пить.

— Элина очень даже симпатичная, — счёл нужным успокоить я. — В постели так просто огонь.

— Да иди ты… в колхоз.

Утром в колхоз я и поехал. Варя, моя личная помощница приехала уже к шести — помогала со сборами. Огромный багажник джипа первый раз в жизни забили до упора, раньше я здесь только рюкзак возил, с которым в спортзал ходил да запасное колесо, которое не пригодилось ни разу. И поехал. Ехал и думал, что творю? Дорога была так себе, надо распорядиться, чтобы новый асфальт положили, а то до райцентра ещё нормально, а потом сплошные заплатки. Наконец показалась длинная, местами ржавая железка, советский постмодернизм с пшеничными колосьями метрового размера, на нем название колхоза, моего колхоза, мать вашу.

— Добро пожаловать, — сказал я сам себе и свернул.

В одну сторону тянулось поле, бесконечное, зелёное — кукуруза. Не буду врать, что в аграрном я почерпнул много, но кукурузу от картошки отличу. В другую сторону редкий берёзовый лесок. За полем поблескивает река. Ближе к селу поле сузилось, а затем и вовсе закончилось, уткнувшись в реку. Берег здесь покатый, я решил подъехать, оглядеться. Все же, пора знакомиться уже с новыми владениями. А заодно и с местными жителями — у самой кукурузы уазик стоял с распахнутой дверью. Сказано, сделано — я подъехал и остановился. Потом уже понял, что дело неладно. Во-первых, кукурузу жрали коровы. Во-вторых в поле кто-то рыдал.

— Не смей есть мою кукурузу!

Голос женский. Определённо, знакомый. Мне даже смешно, как-то невозможно, неужели Любка и правда станет первым же увиденным мной здесь человеком? Иду, кукурузные стебли от лица отвожу и думаю — есть ещё время. Садись, езжай обратно в город. Папа слова не скажет, даже обрадуется. А колхоз… ну, пусть будет. Не пропали же без меня за столько лет, не пропадут и дальше. Но дальше иду. Любка вывалилась из кукурузы так внезапно, что я подготовиться не успел.

— Привет, — сказал я.

А что ещё сказать? Принимай меня, я явился портить твою жизнь? И обшариваю её взглядом — ни хрена не потолстела, похудела даже. Волосы совсем отросли, в косу заплетены, и рыжие-рыжие. Наверное, от солнца выгорели. В глазах — охренение. Ну, это я понимаю, я тоже бы охренел. И жду, что же скажет? Сказала она нечто неожиданное.

— Боря! — крикнула она и побежала. Потом остановилась, на меня посмотрела и объяснила. — Борьку выпустили, племенной бык, я тебе советую бежать быстро-быстро!