Люба, любовь и прочие неприятности (СИ) - Шайлина Ирина

— Куда? — спросил я уже на бегу.

— Далеко!

Мы выскочили из поля к берегу реки. Борю я не видел, но проверять его наличие за спиной совсем не тянуло. Бросились к единственному укрытию — высокому ветвистому дереву. Я подсадил Любку, она вкарабкалась на один сук, я следом на другой. Сидим. А Боря имел место быть — огромная зверина красно-кирпичного цвета. Рога спилены были, но уже отрастают заново. Вышел из кукурузы и заревел.

— Его редко выпускают, — сверху сказала Люба. — Он у нас того… оплодотворитель. Я не знала, что он на выгуле сегодня.

Хочется задрать голову, посмотреть на Любку. Так ли я себе нашу встречу предлагал? Каюсь, хотелось предстать во всем великолепии, а теперь на дереве сижу, а снизу бык ходит. Прекрасно!

— Скоро кто-нибудь придёт?

Любка хмыкнула, я понял, что помощи она явно не ждёт. Какого хрена вообще она тут одна с коровами воюет?

— Добро пожаловать, — сказала она. — Звони своим миллионерским рабам, пусть идут нас спасают.

— Телефон в машине.

Бык поднял голову, прислушиваясь. Этот гад явно что-то понимал! Потому как стоило мне сказать про машину, как он к ней и направился. Черт, надо было тоже в машину, а не на дерево, но не подумал даже… Боря же обнюхал машину, а затем стал о неё чесаться. Зеркало хрустнуло и отвалилось, я стиснул зубы — машина одна из любимых моих игрушек.

— Помнишь номера наизусть?

И телефон мне свой протянула. Я его взял, коснувшись пальцев Любки на мгновение. Телефон бюджетный, китаец. Не запаролен. Память на цифры у меня отличная, поэтому звоню Варьке — Она сейчас из города все местное население на уши поставит за пару минут.

— На дереве? — недоверчиво переспросила Варя. — Бык?

Наверное в её голове просто не укладывалось, как её шеф, самый сдержанный человек в мире вообще на дерево попал. Я глаза закрыл на мгновение, велел себе успокоиться, хотя успокоиться тут, когда так нелепо все, а возле лица Любина кроссовка. От кроссовки кстати пахнет примерно так же, как от моего нового сарая, то есть, навозом. Романтика бля.

— На дереве, — подтвердил я. — Бык. Давай скорее организовывай спасательную операцию.

— Так точно! — отсалютовала Варя.

Я потянулся и передал телефон наверх, хозяйке. Сидел я неудобно, сук у меня так себе, приходилось прижиматься к стволу. Любке гораздо удобнее.

— У тебя кроссовка пахнет, — сказал я. — Навозом.

Больше восьми лет не виделись, а я о навозе. Прекрасно!

— А ты думал, тебе тут мёдом намазано? — хмыкнула Люба, и отодвинуться, освобождая моё личное пространство от кроссовки и не подумала.

Странно, но именно в тот момент я и понял, что вообще не зря все затеял. Жизнь уже столько лет катится по наезженной колее, навязанной мне отцом, хоть волком вой. Алкоголь и бабы ещё подогревали азарт лет пять назад, теперь тоже скучно. Ну, какой азарт, если любая даст? Любая, кроме Любы, ералаш, мать вашу. А здесь вон и королевна неприступная, и быки и деревья. Прелесть просто.

Сидит наверху, молчит. Я тоже молчу, а самому весело. По крайней мере было до тех пор, пока Боря не решил пободаться со своим отражением в окне джипа. Окно треснуло, хрустнуло, затем сдалось и осыпалось крошкой, порядков изумив быка и меня разозлив.

— Сожрут кукурузу, — опечалилась Люба. — Как пить дать сожрут. А потом передохнут, от переедания.

Вот про коров то я и не подумал. Одна радость — Варя и правда всех достала. Целая армия машин ехала от посёлка в нашу сторону, одна так даже представительского класса. В открытом грузовике целая толпа мужиков, которые высыпались из кузова и бросились на быка без страха и упрёка, с горящими взорами. Во мгновение ока накинули ему верёвку на рога и примотали к соседнему дереву.

— Марк Дмитриевич! — кинулся ко мне председатель колхоза. — Сплошное недоразумение! Такого больше не повторится, я гарантирую! У пастуха лошадь понесла, он упал, потянул ногу и стадо вырвалось из под контроля!

Я спрыгнул с дерева, хотел подать руку Любке, но она спустилась сама. Стоим, вокруг нас куча мужиков и зачем-то крашеная деваха с ресницами до бровей. Мужики кепки в руках мнут, взгляды отводят.

— Спасибо, — с чувством произнесла Люба. — Что так вовремя приехали. Что, сука, жопы не оторвали до последнего. Идите на хрен. Все.

Отломила от ближайшего куста ветку побольше, очистила от листьев и не глядя пошла обратно в кукурузу, коров гонять.

— Недоразумение, — сказал я. — Что у вас одна баба с целым стадом воюет.

И тоже ветку себе отломил, пошёл вслед за Любой. А уж теперь бедный куст ободрали все, даже председатель себе веточку отломил и потрусил на поле. Одна лишь крашеная девица осталась томно изгибаться усевшись пятой точкой на капот пропыленной машины.

Я не то, чтобы боялся коров. Я никогда не приближался к ним больше, чем на пару десятков метров, даже так близко лишь пару раз в жизни. Нужды просто не было. А теперь шагаю по полю, кукурузные стебли бьют в лицо, и коровы, коровы кругом. Выгоняешь из поля одну, возвращаешься за другой. Идёшь следом, по бокам её хлешешь, и стараешься, чтоб не больно — жалко же. А они, не благодарные, ещё срут на ходу, нисколько твоих чувств не щадя.

В поле мы проторчали не меньше часа. Потом уже пастух появился, при нем три здоровые собаки одна другой страшнее, дело пошло быстрее. Вскоре все стадо, солидное, огромное и мычащее погнали в сторону, мужики потихоньку рассосались. Последним уехал председатель, он все круги вокруг меня выписывал, интересуясь, не нужно ли мне чего, извиняясь бесконечно, и так же бесконечно выбешивая.

— Ничего. Мне. Не. Нужно, — раздельно, чуть не по слогам произнёс я.

Председатель побледнел, кивнул, наконец уехал. Мы с Любой остались одни, она тоже ожидала, когда все уедут. Не для того ли, чтобы со мной поговорить? Но нет. Подошла к берегу реки, стянула кроссовки, джинсы, рубашку. Осталась в лифчике и трусах. Я стою смотрю, а ей хоть бы хрен. Не обернулась даже. Прыгнула с разбегу в реку, вынырнула аж на середине. Доплыла до противоположного берега и вернулась. Выжала косу, надела на мокрое тело рубашку с джинсами — на джинсах, пристающих к влажной коже пришлось помучиться и попрыгать.

— Мне показалось или у тебя татуировка на заднице? — спросил я.

Любка откинула потемневшую от воды косу за спину, отбросила с лица прядь и посмотрела на меня внимательно. Думал пошлёт туда же, куда и всех мужиков. Нет. Послала конечно, но по иному адресу.

— Езжал бы ты обратно, золотой мальчик, — вполне мирно сказала она. — Это моя жизнь, не твоя. Тебе здесь делать нечего. Разве только девок портить…

Села в свой монструозный, громыхающий на все лады уазик и уехала, пыль взметнув. А я стою, и улыбаюсь, как дурак — хорошо все же, что приехал. И тоже разделся до трусов, в воду прыгнул — холодная, сука! Но… все равно хорошо.

Это я уже о том, что моей жизни, какой бы она ни была настал пипец, потом подумала. А сначала — Господи боже мой! Хабаров то меня студенткой помнит, пусть и нищей, но всегда стильно одетой, подкрашенной. А теперь из всех радостей только маникюр, да татуировка на заднице, которую Хабаров как-то углядел. И то — временная. У подруги девичник был… весёлый.

Пыльная, грязная, потная, с навозной кроссовкой! Я желала Хабарову сквозь землю провалиться. Если он приехал засчет себя потешить своё эго, то это ему вполне удалось. И купание в холодной воде меня нисколько не успокоило. Ненавижу всех мужиков, прямо всех вместе взятых!

— Люб, — обратился ко мне Николай Васильич, председатель, когда мы вернулись. — Ты там только это… не наговори ничего Хабарову. Не наговорила же? А то совместное сиденье на дереве шибко беседам способствует.

— Не наговорила, — мрачно сказала я.

— Умница, — обрадовался председатель. — А то я знаешь, уже не в том возрасте, чтобы работу новую искать.

Ага, будто наворовал мало! У меня уазик разваливается, а у председателя дочка учится в Англии. Здорово же! Я прямо искренне за неё рада. И такая злость взяла… я уже говорила, что ненавижу мужиков?