Брачный приговор (СИ) - Лав Агата

— Хочешь прямо так отнесу к машине, и мы поедем?

— Нет, мне еще нужно в душ. И ты не сказал куда собрался ехать.

— Я лучше покажу.

Этого стоило ожидать.

Все же передо мной прежний мужчина, а не романтик, который знает, как красиво ложится свет луны на водную гладь. Да и до луны еще далеко, на часах всего десять утра. Я понимаю, куда меня везет Чертов, когда он выезжает из подземного паркинга, но не покидает респектабельный район. В принципе, можно было пешком дойти.

— Ты забронировал столик?

— Всё заведение.

— Ох, — я закатываю глаза.

Чертов закрыл самый крутой ресторан города на спецобслуживание. Я не бывала в нем, но много слышала, и фотки попадались. Европейский интерьер, шикарный балкон со столиками, с которых можно любоваться на Волгу, и очень неприятный ценник.

— Нам нужно поговорить в спокойной обстановке, — я киваю.

Первые эмоции схлынули, и я осознаю, что нам нужно многое обсудить. В каком-то смысле вернуться к отправной точке. Я поворачиваюсь к Чертову и разглядываю его профиль. Жесткие без намека на элегантность черты лица. Мужик. Самое точное слово. От него веет гендерной несправедливостью. Но в то же время он холеный, даже небрежность в одежде кажется продуманной и точно выверенной стилистом. И, конечно же, татуировки. Он закатал рукава рубашки, поэтому черные линии виднеются и добавляют его образу сексуальности плохого парня.

Циничный взрослый мужик. С большими деньгами.

Я специально смотрю на него так, словно вижу впервые.

Словно мы только познакомились.

Мне хочется стереть из памяти то, как мы узнали друг о друге на самом деле. Как он обманывал и обхаживал меня, чтобы использовать в своих целях. Зачем мне эта память?

Лучше с нуля.

И свидание в отличном ресторане прекрасно для этого подходит. Обычно романы так и начинаются.

— Закажи за меня, пожалуйста, — произношу, отодвигая меню, которое принес официант с дружелюбной улыбкой.

Я успела заметить сахалинские гребешки и фермерскую цесарку. Чертов точно лучше разбирается в этих блюдах. Я откидываюсь на спинку стула и самым наглым образом наблюдаю за ним. Как уверенно он двигается, как общается с официантом — чувствуется его превосходство, но без намека на хамство. Он совершенно точно выдохнул. Я вижу, что его внутренняя пружина разжалась. Я рядом, и ему легче.

— Ты рассказывал мне о детстве, которое провел в Испании. Твои родители развелись, и отец увез тебя заграницу назло маме. Это правда?

— Да.

Он внимательно смотрит на меня, словно ждет подвоха.

А подвоха нет. Мне просто-напросто нужно знать, что тогда он был честен, а не кормил меня небылицами.

— Расскажи что-нибудь еще, — я вытаскиваю салфетку из зажима. — Я слышала, так делают на свиданиях.

Саша усмехается, обдавая тягучей волной своего обаяния. Ему идет быть таким. Горячим, самоуверенным, крутым. Он может быть нежным, но все же его суть другая. И она проглядывает сильнее и сильнее с каждым мгновением.

— В Испании сильная теннисная школа, — Чертов показывает официанту, что нас лучше не беспокоить, он сам поухаживает за дамой. — Отец отдал меня в нее, но я не оправдал надежд. В ее стенах у меня лучше выходили единоборства.

— Ты дрался?

— Постоянно, — он смеется. — Там было много русских ребят, легко было найти повод, чтобы сцепиться.

— Готова спорить, тебя выгнали из школы.

Чертов кивает. Он поворачивается к реке, и становится заметно, как меняется его настроение. Что-то отдается в его душе и расходятся круги эха, как бывает от сильного порыва ветра на воде.

— Я был буйным… избалованный, наверное, — он пожимает плечами, не зная, какое еще слово подобрать. — У отца тогда было много денег и он давал мне всё, что угодно, только чтобы я оставался при нем и даже не вспоминал о матери. Я и не вспоминал, так звонил иногда, но не задумывался… Черт, у меня был Порш в семнадцать! Это волновало меня больше. Я разбил его в Валенсии, в утиль ушатал.

Я качаю головой, а мысленно благодарю, что в спортивных машинах продумана каждая деталь безопасности.

— Но ты же помирился с мамой.

— Да, у отца как раз деньги кончились…

— Не надо так, — я ловлю его взгляд и заставляю погасить едкую усмешку, которая искривила его губы. — Ты любишь ее?

— Конечно, она моя мать. Она многое пережила из-за меня. Я, когда вернулся в Россию, сразу свернул не на ту дорожку. Общался с шальными людьми, в истории постоянно влипал. Я снимал квартиру отдельно, но она часто приезжала и видела по мне, что…

— Единоборства продолжаются, — я помогаю ему договорить.

— Да, — Саша коротко кивает. — Она тогда много плакала, боялась, что меня посадят или вовсе убьют. Всё говорила, что плевать на деньги, что ей ничего не нужно, что она от меня и копейки не возьмет, что ей я нужен, а не новый дом.

— Ты обещал ей новый дом?

— Бросил, не подумав. Сам не знаю, чего ждал, ведь ясно было, что она не захлопает в ладоши. Но я все равно его купил. Он почти год пустой стоял. У меня очень упрямая мама.

Он снова смотрит на воду, ведя плечами. Я чувствую, что он хочет поменять тему. Для обычного свидания, это и правда слишком, но меня не нужно развлекать. Мне необходим именно откровенный разговор. Чтобы узнать, чтобы стать ближе.

— Что она говорит сейчас?

— Сейчас? — Чертов переспрашивает, беря небольшую паузу-передышку. — Она успокоилась, поняла, что я вышел на другой уровень.

— Но рядом с тобой до сих пор люди с оружием.

— Это глупости по сравнению с тем, что было раньше.

— А что было раньше?

С его губ слетает перекрученный выдох. Я по одним его глазам понимаю, что тут меня ждет только стена. Глухая кирпичная кладка, которая никуда не денется и через сто лет.

Он наклоняется ко мне и обнимает пальцами мое запястье.

— Я не буду рассказывать, что было, — отрезает. — Не только, чтобы уберечь тебя, но и чтобы самому не вспоминать. Ты мне нужна, чтобы забывать. Я прошел через дерьмовые дни, но я выжил. Я не хочу снова воевать. Я хочу семью.

С его губ слетает главное слово.

Оно даже важнее, чем “люблю”.

— А это возможно? — спрашиваю его.

— Ты имеешь в виду, безопасно ли?

— Да, Саша. Я вместе с тобой пережила покушение на твою жизнь. Я прекрасно помню, как тебя ранили.

— Таня…

— Тогда ты был мне чужим человеком, и то у меня дрожали пальцы. А сейчас, сейчас, — я качаю головой, потому что эмоции жалят. — Во второй раз я не справлюсь.

Чертов встает с места и подвигает стул вплотную ко мне. Он садится так, что я сама утыкаюсь лицом в его плечо. Мы некоторое время молчим. Только его пальцы трогают мои волосы, как будто прокладывают тропинки для моей привычки. Я привыкаю к тому, что он постоянно рядом, что его тепло оставляет отпечатки на моем теле, с молниеносной скоростью. А те дни, когда я злилась на него и рыдала в подушку, теряются в тумане.

— Тебе не придется справляться, — наконец, произносит он. — Я мужчина. Я всё улажу.

Он притягивает меня к себе, целуя в висок. Я не противлюсь, хотя в моем сердце еще предстоит отыскать уголок для смирения. Я верю ему и одновременно не могу принять тот факт, что в многих вопросах будет стена. “Я всё улажу” и точка.

— Хочешь дам слово, как тогда? — он пытается разрядить обстановку, чувствуя по моему молчанию, что в моей голове слишком много мыслей. — Слово Капо.

— Ты не любишь, когда я так тебя называю.

— Заметила?

— Заметила, — я ныряю указательным пальцем под золотой браслет его наручных часов и зачем-то скребу его кожу ноготком. — У тебя глаза темнее становятся, почти черными.

— Страшными? Ты об этом?

— Ты бываешь пугающим, — признаюсь. — Ты лучше меня знаешь, какой ты. Жесткий, сильный, взрывной…

— Звучит так, словно ты меня отшиваешь.

— Ладно, у тебя есть чувство юмора, — я улыбаюсь, запрокидывая голову.

— Да уж, включи в список, пожалуйста.