Тебе принадлежу (СИ) - Победа Виктория

— Да пошел ты, — выплевывает сипло и косится на приготовленные для него и его дружка могилы. Впрочем, другого ответа я не ожидал. Пора заканчивать этот балаган. Киваю парням, они знают, что делать. Скалюсь, наблюдая за побелевшими лицами Молохина и Азарина. Не сомневаюсь, они наслышаны о том, что я делаю с теми, кто перешел мне дорогу. Быть заживо похороненным, разве можно представить себе более жуткую кончину?

 Когда все чувства обострены до предела, когда вокруг темнота и единственное, что доносится до слуха — это стук собственного сердца, которое вот-вот остановится. Именно этот ужас им предстоит пережить, медленно умирая в темной, холодной могиле, оставшись наедине с собой. В такие моменты, должно быть, перед глазами пролетает вся жизнь. Может быть хоть перед смертью, они сделают выводы.

— Заканчивайте здесь и возвращайтесь в город, — отдает приказ Гром.

— Что с Киреленко? — спрашиваю, когда Дима занимает водительское сидение. Белобрысый утырок умудрился ускользнуть, как только вышел репортаж с его родственничком в главной роли. Не уследили, ушлый оказался. Но из города он никуда не денется, найдется, рано или поздно. Сложно долго скрываться, когда за душой ни гроша.

— Ищем, — отвечает Гром, — найдется, далеко не сбежит.

Глава 40

Катя

— Все будет нормально, — Юля кладет руку на мое плечо.

Вот уже несколько часов я дежурю у операционной, за дверьми которой оперируют Лару. Умом я понимаю, что оперируют ее лучшие из лучших, а сердце все равно не на месте. От результатов этой операции зависит ее дальнейшая судьба. Три недели я провожу все свое свободное время возле нее и  только лишь, когда ночь вступает в свои права, я отправляюсь домой, чтобы на следующий день, сразу после занятий в универе, вернуться в больницу. Ее душевное состояние меня совершенно не усстраивает, с каждым днем ее взгляд становится мрачнее, она все меньше говорит, а желание жить покидает ее с каждым прожитым часом. Как заставить человека бороться, если он уже похоронил себя заживо, если отказывается жить, если у него нет целей?

Изо дня в день я старалась подобрать нужные слова, но она лишь отворачивалась к стенке, давая понять, что разговоры ей неинтересны, а после и вовсе перестала говорить. У меня душа разрывалась на части. За что одному человеку такие испытания? И как вернуть ее у нормальной жизни, если даже опытные специалисты, лучшие в своем деле, не справились, потерпели оглушительное фиаско.

— Почему так долго? — я не нуждаюсь в ответе, мне просто нужно что-то сказать, нарушить эту гробовую тишину. Время тянется невыносимо медленно, хочется выть от отчаяния, от того, что я ничем не могу помочь, от собственного бессилия и давящего чувства вины. Тысячи вопросов, сменяющих друг друга пролетают в голове. А что, если она не встанет? Что, если не поправится? Что, если сделает с собой что-нибудь? Эти мысли не дают мне покоя ни днем, ни ночью. Ей всего двадцать три, а она уже пережила столько, сколько иной человек за всю жизнь не переживет. И как же плохо, что рядом нет Макса, он единственный, кто смог бы подобрать нужные слова, четыре года он поддерживал в ней хоть какое-то желание жить. Он бы обязательно подобрал нужные слова. Нам обеим сейчас просто необходимо его присутсвие.

Три недели прошло со дня его отъезда, а мне на стену лезть хотелось, так тоскливо и пусто было без него. Каждую ночь, засыпая, я прижимала подушку к груди, вдыхая его аромат и представляя, что он рядом. Никогда не думала, что можно так скучать по человеку, словно кто-то вырвал из тебя важную деталь, оставив на ее месте огромную дыру, пустоту, тьму и ничего больше. Словно даже воздух вокруг стал чужим, едким и каждый вздох давался с огромным трудом, разъедая легкие словно концентрированный раствор щелочи. Кто бы знал, как я устала без него, я даже позвонить ему не могла, радовалась лишь тем редким звонкам, когда могла слышать его бархатный тембр, его «скучаю» и «люблю», и по венам разливалось приятное тепло. Как же хотелось прижаться к нему, вдохнуть его запах, и убедиться, что он здесь, рядом и все наконец закончилось. Как я вообще раньше жила без него?  Без его голоса, его запаха, без его самой чудесной на свете улыбки, предназначенной мне одной. Холодный робот с ледяным сердцем оказался самым лучшим мужчиной из всех, что я могла представить. Об одном я молилась, просила Бога: лишь бы Макс был цел и невредим, лишь бы вернулся ко мне поскорее и больше никогда не оставлял.

Не хочу больше с ним расставаться, хочу, чтобы рядом был, чтобы весь мой, до кончиков пальцев.

Из раздумий меня вырывает звук разъезжающихся дверей, следом за которым появляется хирург, все это время оперировавший Лару. На его осунувшимся лице появляется тень улыбки, взгляд свозит усталостью, но в тоже время светится, давая надежду на то, что все будет хорошо.

—Операция прошла успешно, — сообщает он, и я выдыхаю, наконец позволив себе расслабиться, скатываются по стеночки и приземляюсь на пол. — Теперь все будет зависеть от нее, реабилитация предстоит долгая и по-хорошему, ей нужен хороший психолог.

Мужчина смотрит на меня пристально, поверх своих огромных очков, за стеклами которых, глаза кажутся не менее огромными, что выглядит немного нелепо, но вполне мило и забавно. Однако дальше рассматривать мужчину становится невозможным, потому что к горлу подступает приступ тошноты. Понимая, что еще чуть-чуть и весь мой завтрак окажется на холодном, мраморном полу, я резко подскакиваю и со всех ног мчусь к ближайшей уборной. Наивно я полагала, что это закончилось. Полторы недели я чувствовала себя как нельзя лучше, по утрам меня больше не рвало, а запахи не вызывали тошноту. Гинеколог убедил меня в том, что со мной все в порядке, малыш в норме и развивается согласно сроку. Я могла лишь радоваться, что отныне беременность протекает без неприятных сюрпризов и вот на тебе опять.

Опустошив содержимое желудка, я долго стою над раковиной. Холодная вода немного меня отрезвляет. Умывшись, поднимаю взгляд на зеркало и застываю от представшей перед глазами картины. Расширенные глаза Юльки потом надолго отпечатаются в мое памяти, как и обезумевший взгляд моего бывшего парня. Потрёпанный, непохожий на себя, он удерживает перед собой мою подругу, приставив к ее виску дуло пистолета. Его глаза мечутся из стороны в сторону, парень дергается от каждого шороха, кажется, еще немного и его нервы сдадут окончательно, и он спустит курок.

—Отпусти ее, Стас, — произношу не оборачиваясь, продолжаю смотреть в отражение, понимая, что парень почти лишился рассудка и в таком состоянии может вытворить что угодно. Пусть Юля не из робкого десятка, конечно, родители не пренебрегали нашей безопасностью, но пуля все же быстрее и в таком маленьком, замкнутом пространстве, слишком рискованно предпринимать необдуманные действия.

— Отпусти ее, — повторяю громче и поворачиваюсь к парню лицом.

— Сначала мы поговорим, — выплевывает он, схватив Юлю за волосы. — Рыпнешься и я ее пристрелю, и тебя за одно, мне терять больше нечего.

Глава 41

Катя

— Стас, не делай глупостей, о которых будешь жалеть, — смотрю пристально на парня, безумие и отчаяние в его взгляде пугают не на шутку. Кажется, он дошел до грани и осталось только переступить черту. Где чертова охрана и как он смог проскользнуть мимо них?

Стас отпускает Юлю, толкает ее на меня, продолжая держать нас на мушке. От неожиданности и шока я не сразу обращаю внимание на то, что на парне сейчас надет хирургический костюм, на подбородке болтается Маска, а волосы и вовсе перекрашены в непривычный каштановый цвет. Умно. Мы ведь находимся в операционном блоке, по всюду снуют санитары, медсестры, врачи. Не проверять ведь каждого, хоть и была такая идея у Миши, да мы запретили, безопасность безопасностью, а прерывать такой важный процесс, как спасение жизней, задерживать его лишь потому, что здесь находятся «важные» птицы в лице меня и Юли, мы просто не имели права.