Игорь Редин - Синий роман

Разлили по стаканам. Получилось грамм по сто на рыло. Алик категорически пить отказался. Утончённая натура, мать его… Зато, мы с Костиком минут на сорок забыли о феномене синдрома алкогольного похмелья. Алик ходил неприкаянный, словно "Титаник" в ожидании своего айсберга, как факт пагубного влияния парфюмерной антипатии на человеческий организм.

Пришла Марина. Вставила мне по первое число за выпитый лосьон, но на пиво дала. После пива была Ольга с водкой. Сначала мы употребили водку. Затем Ольгу. Ассоциации женщин с алкоголем прочно вошли в мою жизнь и когда они оттуда выйдут – я не знаю.

Проститутка Маша вышла из класса, и учитель продолжил:

Так вот. На чём я остановился? – сказал он и, не дожидаясь ответа от своих учеников, которых было всего-то тринадцать человек, продолжил: – зовут меня Иисус Иванович, и…, – он на секунду задумался, но только на секунду: – А какой сейчас урок?

Что?! – не поверил своим ушам один из студентов. Его звали Фома.

Физкультура, – перебил его Паша. Они оказались на берегу Ледовитого океана, – и сейчас мы отрабатываем технику хождения по воде.

Ну, это просто, – обрадовался педагог, – просто берёте и идёте.

А что мы берём? – не унимался Фома.

Всё и ничего.

А это как?

Как, как… раком, – Иисус Иванович понимал, что негоже ему поддаваться на провокации, но поделать с собой ничего не мог.

Не обращайте на него внимания, – попытался успокоить учителя Пётр, – Лучше посмотрите, пожалуйста, правильно ли я хожу по воде? – и он уверенным шагом ступил на лёд. Пройдя по нему метров тридцать, он провалился под воду, потому что лёд исчез. Испарился в одно мгновение.

Не фиг сачковать, – прогремел громоподобный бас откуда-то из-за северного сияния.

Папашка Ваш шутить изволят, – сказал педагогу запыхавшийся и мокрый Пётр. Он вернулся назад бегом. По воде, аки посуху.

У тебя получилось! – Павел искренне радовался успеху товарища, – Но каким образом?

Просто вода очень холодная, – ответил Пётр.

Теперь обществоведение. Мустафа, назови-ка мне одну из десяти заповедей.

Убей неверного, – выпалил тот и почесал свою мусульманскую задницу.

Пшёл вон! Тоже мне, моджахед нашёлся.

Так христианство лишилось одного из тринадцати апостолов. А Мустафа взял себе псевдоним Мохаммед и немного погодя учредил, альтернативную кресту, религию полумесяца.

Благодаря сну вишни под моим окном, я проснулся религиозно просвещённым типом. Пришли свидетели Иеговы из "Сторожевой башни" и прямо с порога о чём-то попытались свидетельствовать. Глупцы. Если бы у них было пиво, я бы пошёл за ними на край света, обрившись наголо под кришнаитов и, на всякий случай, сделав себе обрезание. Но пива у них не было и я, сказав, что проповедую дзен, закрыл дверь у них перед носом.

Меня ранило в голову. Ранение было тяжёлым, потому что я, вооружившись пылесосом, занялся трудотерапией. Потом была изнуряющая тело зарядка. Я таскал, вместо штанги, вёдра с водой и, обливаясь потом, отжимался от пола. После холодного душа и чашки чая, я заснул сном ребёнка.

Снилось мне кладбище. Кресты и гроб, обитый материей синего цвета в жёлтый горошек. Он закрыт, но ещё не забит. Мне страшно, но что-то заставляет меня подойти и отбросить крышку гроба. В гробу лежит моя мама…

Я проснулся в холодном поту и в хорошем настроении. Это был мой сон, и я знаю, что он означает.

Ивана. 11.03.02 г. Москва.

Времена года.

Катя положила на кухонный стол лето. Оно было сшито из разноцветных тёплых квадратиков, напичканных всевозможными полевыми цветочками, деревянными листочками и… «травушка-муравушка зелёненькая».

Теперь, всякий раз заходя на кухню, мы оказываемся в лете.

Лето – пора насекомых и малярии, полуобнажённых девиц и сексуальных маньяков, манящей прохлады воды и утопленников. Disco. Танцуют все.

Я устала, – сказала ты.

Ничего не попишешь, – ответил я, ослеплённый какой-то коварной моргалкой, – на нас смотрят. Надо продолжать.

Чего ради? – ты капризно надула губки и, топнув каблучком, попала в синкопу, которую не удавалось поймать даже самому крутому местному танцору.

Танцующие рядом люди подвергли тебя испытанию медными трубами. На мгновение, став королевой бала, ты забыла о том, что хотела мне возразить. Это просто лето. Let’s dance.

Надутые и привязанные к дворникам автомобиля презервативы танцевали джигу на колючем прибалтийском ветру. Майя. Водка и мартини. Рига. В этот город она приехала с модным нынче парикмахером. Гастроли. После двух дней каторжной работы и отличного шоу, Майя напилась. Имеет право. Ведь, если кто-то зажигает, значит это кому-нибудь нужно.

Вернувшись из Риги, она, кряхтя, словно старенький буксир над океанским лайнером в ялтинском порту, внесла в квартиру довольно большой кусок зимы. Его мы повесили в комнате. В ней сразу запахло мандаринами и Новым годом. Зима геометрически была похожа ни на что и напоминала Италию на потёртой школьной карте. Наверное, поэтому она великолепно вписалась между портретом моей прабабки и постером из «Плэйбоя». Бывало, включишь телевизор, заберёшься под одеяло, только нос выглядывает. С одной стороны тебе улыбается пособие для мастурбации, с другой: с некоторой укоризной (в голосе?!) взирает на это обнажённое паскудство твой желто-коричневый предок, а между ними красуется итальянская ботфордированная обувь зимы. Кругом снег, а тебе тепло. Здорово.

А через неделю: «Увы, мадам! Уже опали листья, как ятаганы засверкали при Луне», – с драматическим пафосом в голосе сказал Серёга и отправился в многоэтажную ночь Москвы. За осенью. Вернулся он только утром. Облитый солнечным светом, пьяный и злой.

Что случилось? – спросила его Майя.

Ничего, – ответил он и достал из сумки початую бутылку водки, наполовину съеденную буханку чёрного хлеба и маленькую сувенирную шкатулку, расписанную Хохломой.

Что это? – Майя, скользнув взглядом по водке с хлебом, взяла в руки шкатулку.

Весна.

Откуда?

Ни откуда, а от кого.

???, – ну, и от кого же?

И Серёга рассказал нам сказку о том, как получил от измученного седого клошара время любви в маленькой чёрной коробочке с живописными цветами. Это был подарок.

Рассвет мягко, по-кошачьи ступал по сонным московским крышам. Он уже отчаялся найти в этом огромном городе осень. Он искал именно её. На крышах водились только сексуально озабоченные коты и бестолковый неунывающий Буратино – сын папы Карло – Карлсон.

Первый солнечный луч, воспользовавшись услугами лифта, спустился с крыши на тротуар. Стряхнул с себя пыльные остатки ночи и прямо перед собой увидел боль.

Боль была грязным уставшим мужчиной с явными признаками жуткой похмелюги на лице. Он с готовностью продал бы свою душу за стольник водки. А за бутылку… и представить страшно.

Мужика колотило, как эпилептика во время припадка, и Серёга, сказав: «Подожди», растаял в дверях солнечного света. «Глюки», – подумал бомж и устало закрыл глаза. На минуту его попустило. Серёга вернулся именно в эту минуту. В руках у него была бутылка водки, буханка хлеба и два одноразовых стаканчика жёлтого цвета.

По-быстрому приняв на грудь и заев это дело хлебом, бомж разговорился. Он рассказывал об ирландской народной музыке, которую любит, но не умеет играть БГ.

А я хочу научить танцевать своего дельфина танго, – прервал критическую мысль своего собутыльника Серёга.

А откуда у тебя дельфин?

Да, нет у меня никакого дельфина, – раздражённо сказал Серёга и добавил, что ему пора.

От предложения оставить остатки сорокоградусной роскоши себе, реанимированный интеллигентно отказался и, пошарив в бездонном кармане своего пальто, извлёк из его недр разноцветную геометрическую фигуру и, протянув её Серёге, произнёс:

В Москве в это время суток невозможно найти осень. Возьми весну.

Спасибо.

Хлеб мы скормили воробьям, водку поставили в холодильник (холодная водка греет душу), а весну временно расположили в коридоре. Больше негде. Не в туалете же… Хотя, если учитывать, что из коробочки с хохломской росписью пахло цветущим миндалем, морским бризом и ещё чёрт знает чем (но вкусно), то, может быть, ей самое место в туалете? Вместо освежителя воздуха.

Не смотря на то, что Серёгу в поисках дождливого времени года постигла неудача, я всё же отправился за синей птицей листопада. Обретение осени равносильно удаче, чирикающей на твоём подоконнике.

Лето резвилось не только на нашей маленькой кухне. На улице август, знойной дамой с полотен Рубенса, во всю торговал жарой. Хочешь, не хочешь, а покупать приходится.

На сдачу я взял себе холодной колы и, обливаясь потом, пошёл по городу в поисках осенней прохлады.

Шёл я недолго. Мои ноги сами принесли и поставили меня напротив антикварной лавки. Спустившись в полуподвальное помещение, я сразу увидел её. Это была осень. Она одиноко висела на стене.