Игорь Редин - Синий роман

Настроение было прекрасным. На лице кисляк, на улице дождь. Взлохмаченные воробьи стихами на мокром подоконнике. Стихи – это просто. Это убийцы смерти. Он утверждал, что может убить смерть, но не знал, как добиться победы над нею.

Погоди, – недоумевал я, – каким же это образом можно, убив кого-то, оставить его в живых?

Убить коммуниста – ещё не значит одолеть коммунизм, – философствовал он, разливая дешёвый портвейн по граненым стаканам, – не говоря уж об алкоголе и его приверженцах, – затем он выпивал содержимое только что наполненной ёмкости и с теософским пафосом в области паха, подводил черту: – а о смерти я просто молчу.

А как ты можешь убить смерть? – выпитый стакан портвейна не позволял мне оставить в покое эту и без оного интересную тему.

Ну, это совсем просто, – и, не смотря на данное утверждение, он с радостью пускался в лабиринты рассуждений, корень которых сводился к следующему: – для того, чтобы убить смерть, нужно подарить ей жизнь.

Всё это словоблудие, – я занял позицию адвоката дьявола.

И словоблудие в том числе, если обозвать этим термином стихи.

Не понял.

Ну, как, – он разлил остатки роскоши по стаканам, – стихи – это же самое настоящее порождение жизни.

То есть, ты хочешь сказать, что поэт является потенциальным убийцей смерти? – сказал я и выпил.

Любой, кто создаёт, – целую секунду, пока он пил, тень мысли блуждала по его лицу, а может быть, это просто портвейн показывал свой непростой характер, – хотя, нет, не так, – почти пропел он на винном выдохе, – не создаёт, а созидает – убивает смерть. Жизнь – это противоположность смерти. Всякий, кто даёт начало жизни, приближает конец смерти.

Всякий, кто даёт начало жизни, питает смерть, – возразил я ему.

На едва различимой линии вечно молодого горизонта, между живой хризантемой и папоротником, дышащим на ладан, длинноногая дама в белом одиноко танцевала танго. Глядя на её зажигательный танец, я понял – так танцует смерть, в предвкушении десерта из угасающих стихов и никчемных цивилизаций, остывающих картин с невзрачными планетами, разочаровавшихся в жизни шнапс-капитанов и разрывающихся, словно череп самоубийцы, галактик.

Зеленоглазая весна стояла на кухне в одном переднике на голое тело и старательно шинковала капусту. Не смотря на то, что нож был похож на сибирский валенок, а капуста упрямой, как похмелье, работа спорилась. К чёрту смерть. Да здравствует салат из капусты. Она добавила в него немного свежих огурцов и помидоров, пару веточек зелени, плюхнула туда растительного масла, посолила, после чего перемешала и попробовала. Мечта гурмана. Праздник вкуса! Фиеста витаминов!!! Вот какое танго может получиться из обычной белокочанной капусты.

Насладившись работой, девочка с зелёными глазами взяла со стола чудо-салат и отправила его в унитаз. Всё, что живёт – достойно смерти.

Ночь – странное время суток. Именно ночью в голову лезут всякие бредовые идеи. Я проснулся посреди ночи от мысли, что теннисные ракетки лишены смысла жизни, потому что не умеют танцевать танго.

Главное – это цель. Цель в жизни. Если она есть, то всё наполняется значением и обретает истинную моральную ценность. Я нашёл цель своей жизни. Нашёл и расстрелял её из калашникова.

Ивана. 02.05.02 г. Москва.

Привет, Родина.

Сухой, как велосипед, кот по кличке Толстый с наслаждением отдавался какому-то бездомному бродяге. Тот, в буквальном смысле, имел его и в хвост и в гриву. Эх, Толстый, Толстый. Педераст ты эдакий. И ладно, был бы активным… Отродье голубое. Позор на мою седую голову.

Матрос лежал на полосатом, как арбуз матрасе и читал книгу в клеточку, а ты удивлялась тому, что закладка, старая, посиневшая от времени справка из мед. вытрезвителя, повинуясь воле случая (предугаданным, впрочем, автором), перемещалась то из конца в начало, а то в середину повествования. Видишь ли, не всё так просто. Это только в детстве игра в классики кажется простой, и лишь с возрастом мы начинаем понимать, как нелегко порой доскакать до неба. Смеётесь? А вы попробуйте.

Жаркий тандем булочки и куска мяса на прилавке в закусочной города Гамбург – это гамбургер "Камикадзе". А любовь – это страх. Страх гамбургера "Камикадзе", не смотря на своё название, быть невостребованным чьим-нибудь ненасытным желудком. Но это в Германии. А в России "Камикадзе" – фаворит продаж. Его едят все: от продвинутых, моложавых стариков, до пожилых, уставших от жизни детей. И это при том, что рекламы совершенно не видно. Но не видно – не значит: нет. Тут постарались работяги от PR. Правда, ничего нового им придумать не удалось. Они просто втиснули двадцать пятым кадром "Камикадзе" во все сколько-нибудь значимые рекламные ролики. Немного незаконно, зато дешево. И сердито. На пресловутом двадцать пятом кадре был изображён упитанный и счастливый японский самоубийца с надкушенной рекламируемой продукцией в одной руке и гермошлемом – в другой. Сопроводительный текст к данной картинке гласил: "Перед "Камикадзе" не устоит даже смерть".

Мы зашли в кафе на углу довольно людной московской улицы и заказали себе мороженое. Солнечного Генерала от самоубийц уже тошнило, а я приобщаться к ним, пускай даже посредством простого потребления, не хотел. Немного позже мы созрели до лимонада. Сей философский напиток явился органично ограниченным логическим завершением нашей скромной, но такой приятной трапезы и отзывался на имя "Дюшес". Не успел я приступить к поглощению десерта, как в стилизованное под вигвам индейцев племени Дакота помещение вошёл человек с характерным для наркомана землянистым цветом лица. Это был я. Но, поскольку вошедший я был пятилетней давности, наше сходство было относительным. Борис тоже обратил на меня внимание, но, слава Богу, не узнал.

Я когда-то…

Сидел на игле? – закончил за меня Борис.

Да, – я с опаской посмотрел на меня. Чего доброго, ещё вздумает подойти.

Мои опасения были напрасны. Я, сидя за столом, тупил над чашкой кофе – привычка, которая до сих пор не оставляет меня. Минуты двадцать две можно не беспокоиться – именно столько будет продолжаться процесс наблюдения за остывающим поведением уругвайского кофе в китайском фарфоре.

Серьёзно сидел или, так, баловался?

Однажды я, пытаясь оформиться, заснул с машиной в руке. Проснулся часов через пять. Надо мной стоит мама и плачет. От Стыда мне хотелось…, – я не знаю, чего мне тогда хотелось, но мне было стыдно.

Гусары вошли в город только под утро. Кони в мыле. Под тяжестью предрассветной росы склонилась пожарная каланча – единственный небоскрёб двухэтажного города. Роса – это сон, и по утрам, никому не оставляя выбора, он убивает всех. Часов на шесть – минимум.

Ты знаешь, откуда взялось слово: «наркоман»? – спросил меня Борис. Растительность на его лице несколько оправдывала отсутствие оной на голове.

Это английское слово.

Как бы не так, – после непродолжительных манипуляций с сигаретой и зажигалкой, он прикурил, – наоборот, это англичане, мягко говоря, позаимствовали его у нас, и первоначально оно означало: народный комиссар академии наук. Была раньше такая должность. Табличка на дверях в кабинет этого чиновника гласила: "Нарком АН" – нечто очень похожее на замполита в войсках – толку никакого, а понтов море. Так вот, чтобы они не мешали учёному люду работать, те подсыпали им в еду и подмешивали в чай коксу. Благо, тогда этого дерьма хватало. Не Россия, а прямо Колумбия какая-то. Комиссары от кокаина становились ещё более требовательными и могли придраться даже к дремавшей на стене мухе, но всерьёз их никто уже не воспринимал. Таким вот незатейливым способом профессура с аспирантурой решили свою проблему. А как твоя Катя? – без всякого перехода спросил меня Борис.

Катя в Египте, – ответил я.

А, “Camel”! – он с мечтой в глазах о небе (Икар. Чкалов. Покрышкин! Гагарин!!!) поднял голову и с тоской посмотрел в потолок. В его голосе явно слышалась грусть по жаре.

Секунду спустя в моём кинотеатре во весь экран возникла пачка сигарет. Среди песка, на фоне египетских пирамид стоит верблюд. Египет – самая большая реклама сигарет "Camel".

Не смотря на то, что в интонациях Бориса я услышал патафизическую грусть по жаре, в помещении кафе было душно. Я сообщил об этом официанту с оперением вождя индейского племени. Бедняга знал об этом уже давно и обреченно-бесповоротно. Через пять минут, рядом с нашим столиком трёхлопастной монстр легко и непринуждённо создавал видимость сквозняка.

Тщательно отполированная голова лысого очкарика открылась в тот самый момент, когда радуга, окрасив небо спектром, преломлённого призмой дождя, солнечного света, стала над городом раком. Сходство с дорогой шлюхой было очевидным. Девочка была не только дорогой, но и дорогостоящей. Однако сегодня в её белокурой бестолковке не ко времени отворилась форточка. Между раскрытой лысиной очкарика и распахнувшейся настежь форточкой в голове проститутки, образовался сквозняк. Именно он совершенно безвозмездно и как-то очень ненавязчиво подтолкнул это красивое ночное насекомое в жаркие объятия лысой головы с очками на курносом носу. Объятия были отнюдь не товарищескими.