Агнесс Росси - Юбка с разрезом

На кухню вошел Джон, затягивая пояс банного халата, щурясь от света. Я сказала, что чувствую себя виноватой — может быть, я не слишком приятна, как хозяйка, и что я мало похожа на ту женщину, с которой он больше часа разговаривал в углу гостиной. Он потер лицо руками, взглянул на часы на стене, приблизился к моему стулу и обнял меня. «Тебя все жалеют, знаешь об этом?» Я кивнула. Он зевнул и погладил мои плечи: «Люди тебя любят, это очевидно. Послушай, я-то был уверен, что тебе нравятся все эти вечеринки. Я думал, тебе не терпится завести побольше друзей. Для меня не играет особой роли, есть эти вечеринки или их нет. Может свести их к минимуму. Как ты? Если бы для меня они были бы так важны, я женился бы на ком-нибудь другом. Я женился на тебе. Не забывай».

Я понимала, что снова начну воровать, как воровала когда-то. Потребность в воровстве давно сформировалась и стала органической. На продолжительные периоды она ослабевала, а затем снова вспыхивала. Я проводила много времени в больших торговых центрах: «Гарден Стейт Плаза», «Фэсин Сента». Совала Кэтрин двадцатку, чтобы она присмотрела за мальчиками. Какая роскошь отдохнуть от них хоть несколько часов. Я не столько покупала, сколько просто бродила среди всего этого барахла, умиротворенная и взволнованная одновременно. Перебирала вывешенные в ряд пиджаки из мягкого твида, улыбалась при виде красивых бюстгальтеров и нижнего белья — кружевного, пастельных тонов. Корзины с бумажниками, кошельками для мелочи и портсигарами, сотни оттенков помады. Я ненавидела неожиданные встречи со знакомыми: матерью какого-нибудь друга моих детей, женой человека, бывающего на наших обедах. Была вынуждена бесцеремонно отделываться от них, раздражаясь из-за того, что они нарушали мой мечтательный настрой и вынуждали вступать в пустые разговоры.

Как только продавец равнодушно поворачивался ко мне спиной — для этого разыгрывала провинциалку — я была уже у выхода. Однажды в «Бэмбергере» увидела шелковую блузку, розовую, с короткими рукавами и перламутровыми пуговицами. Засунула в сумку и вышла из магазина. Был прекрасный осенний день, ясный и прохладный. Прошла быстрым шагом до другого конца торгового комплекса, как можно дальше от «Бэмбергера». В ларьках продавали самые вкусные в мире горячие соленые крендельки. Я сразу успокоилась, купила один, помазала его желтой горчицей, села на скамейку и с аппетитом съела.

А случилось то, что я опять начала воровать запоем. Воровала, воровала, воровала, пока меня не поймали. Это произошло в магазине «Б. Альтман». Арестовали, сфотографировали, сняли отпечатки пальцев. Детектив заявил, что я ворую, как профессионал. Джон убедил администрацию магазина снять обвинение. Рассказал, что у меня давняя эмоциональная неуравновешенность, пообещал, что меня будут лечить.

Успокоив директора магазина, Джон начал выпытывать у меня, почему я это сделала. Помню, мы ехали долго. Джон все спрашивал меня, чего мне не хватает, что он делает не так. Я чувствовала унижение, раскаивалась, обещала Джону, что этого не повторится. Согласилась показаться какому-нибудь специалисту. Мой первый психиатр, доктор Сэндерсон, рекомендовал госпитализацию для интенсивного лечения.

Я поехала в частную психиатрическую клинику в Коннектикуте. К этому времени я уже полюбила досуг. В клинике один час занят индивидуальной терапией, второй — групповой, а остальное время было в моем распоряжении. Это было превосходное сочетание общения и уединения. Гуляла, читала и беспокоилась о Джоне и мальчиках намного меньше, чем предполагала. Меня, скорее, волновал недостаточно горячий чай и насколько чист халат, дадут ли мне окружающие посмотреть Майкла Дугласа или придется смотреть спортивные игры, которые больше нравятся им. Джон навещал меня по воскресеньям, привозил карточки детей и их письменные работы. Я полюбила свою маленькую кровать с двумя кнопками: для поднятия изголовья и для вызова сестры.

В 1973 году я снова забеременела и молила Бога о девочке. Если ты одна женщина в семье, то появляется чувство одиночества. Я люблю мужа и детей, но сама не такая, как они. Американцы, жившие за границей, рассказывают о ностальгии, о страстном желании услышать английскую речь. Они набрасываются на первого встречного американца. Житель Нью-Йорка встречает кого-нибудь из Далласа, и они ведут себя так, будто давно не видевшиеся соседи. Я скучала по девочкам из Вентнора, особенно по Джуди. Хотелось знать, как она там? Думала ей позвонить, но не звонила. Скучала по матери и сестрам. Иногда я была бы так рада увидеть в дверях свою домработницу — тоже ведь девочка! Кэтрин — прекрасная женщина, но она вечно занята. Она приходит в мой дом работать, а не дружить. Несколько раз, поначалу, мы вместе сидели на кухне во время ланча. Должна сказать, она была поражена, узнав, что ланч со мной — часть ее работы, ее дополнительные обязанности. Она предпочла бы сидеть спокойно и читать газету.

Дочка. Я хотела дочку так сильно. Боялась, не переживу разочарования, если новорожденный окажется мальчиком. Последние два месяца беременности я дико и безрассудно воровала, обещание Джону так и осталось пустыми словами. Это чудо, что меня не арестовали. Но в то же время — кто бы мог заподозрить в этом беременную леди в дорогой одежде для будущих мам, в туфлях без каблуков?

Когда родилась Сьюзен, я ликовала. «У вас девочка, красивая», — сказал врач. Прямо там, в родильной палате, я поклялась никогда, пока живу, не воровать. Пусть это будет подарком моей крошке. Я держала ее головку в ладонях и верила, что Господь поможет мне.

Годом позже Джон ошеломил меня новостью, что у нас серьезные финансовые неприятности. Лоррен спуталась с группой спекулянтов, эти люди обещали больше, чем могли сделать. Когда дым рассеялся, мы оказались на грани банкротства. Джону ничего не оставалось делать, как продать все, что можно, а оставшееся заложить — только тогда кредиторы стали с ним разговаривать.

Он приезжал домой вечерами бледный и замороченный, сразу пил виски. Среди ночи я просыпалась, а его не было рядом. Потом шла из комнаты в комнату, пока не находила его, склонившимся над желтой папкой с бумагами или спорящим по телефону с матерью.

Денежные трудности. Все эти неприятности мной воспринимались по-детски. Денег не хватает всегда: то не хватает на еду, не хватает спален в доме, не хватает рабочих мест. Я чувствовала предательство: Тайлеры обязаны были предусмотреть такого рода вещи. Сколько денег нужно человеку, чтобы чувствовать себя спокойно?

В один из дней поехала в Ньюарк. Закладная по дому находилась в местном банке, а я должна была предоставить некоторые документы. Я заблудилась, пока искала банк, кружила по улицам с обветшалыми домами почти час. Бесчисленные магазины по сторонам дороги, с товарами, кучей сваленными в корзины. Они стояли прямо на тротуаре, в кассах расплачивались только наличными, кругом незаселенные дома — все как в беднейших кварталах Атлантик-Сити, только повыше уровнем.