Ты родишь мне ребенка (СИ) - Колесникова Вероника

И потому сейчас пришел забрать то, что по праву должно принадлежать мне.

Ее чертову порочную душу, что раскромсала меня на маленькие куски, свернула жгутом и подожгла себе на потеху. Ее греховное тело, которое не просто свело меня с ума и лишило сна, а напрочь отравило реальность. Ее сладкую ауру, которую я чувствую даже за закрытыми дверями.

Все во мне выжжено благодаря ей. Внутри и снаружи.

И потому…

Я бы дал ей совет бежать. Но мы оба знаем, что от меня не скрыться. Я достану ее с того света. Это я уже доказал, показал на своем примере.

— Ты? — дверь распахивается, и в обрамлении электрического света показывается хрупкая фигурка в легком платье ниже колен. Руки закрыты шифоновыми длинными рукавами, на шее повязан хомутом шарф – как всегда даже при желании ее облик в этом максимуме одежды не назовешь пленительным.

Но на меня он действует оглушающе. Сердце готово проломить грудную клетку, пульс бьется как бешенный, в висках стучит кровь. И только от одного ее вида.

Мне нужно пару секунд, чтобы прийти в себя – ноги становятся ватными, хочется обо что-то опереться, чтобы выдержать это напряжение.

Достаю из кармана пачку сигарет, выстреливаю одной вверх, прикусываю зубами.

Щелчок зажигалки - и она видит мое лицо. Хватается за сердце, будто бы тоже пытается удержать его там, где ему и место.

— Я, — сиплю в ответ. — Я вернулся.

Оксана закрывает обеими ладонями лицо, но не делает ни шага. Ни ко мне – во двор, ни в комнату, приглашая войти внутрь. Время снова остановилось. Я снова чувствую, как покалывает кожу от электричества, которое бьет по нервам. Все как тогда, в нашу первую встречу.

Только теперь – я тот дьявол, что смотрит на свет из темноты.

Мои слова будто бы отрезвляют ее. Она резко отшатывается от двери, планируя ее захлопнуть, но я не даю ей этого сделать, стремительно приближаюсь и задерживаю ее.

Она охает от неожиданности, а меня накрывает от ее близости, запаха волос, которые как всегда струятся шелковистым водопадом, от ее нежности, спрятанной в глубине огромных глаз.

В них я вижу свое отражение: всклокоченные черные волосы, отросшая колючая борода, горящие безумием глаза. Лицо мое…и… не мое…Но мне все равно. Если так я могу быть рядом с ней, тогда мой выбор сделан.

— Отпусти! Уходи отсюда! — командует она и совершенно зря. Не выношу такого тона. Воздуха в легких не хватает, разум заполняет ненависть с примесью ноток вожделения, на языке горчит перец чили от невысказанных слов.

Хватаю ее за горло, прижимаю к стене. Она полностью в моей власти. Хрупка. Податлива. Желанна. В глазах – отражение моих эмоций. Ненависть, злость, раздражение, страх.

— Я – твой муж, — вру, сжимая пальцы на щеках, чтобы не смела отвести взгляд. — Так ты встречаешь своего благоверного, детка?

И тут ее глаза распахиваются, хотя, казалось бы, шире уже невозможно, и в них полыхает костром узнавание. Она утверждается в своей догадке, а я удерживаю себя от того, чтобы не чертыхнуться от такого нелепого провала. Но, с другой стороны, так будет даже лучше.

Честнее. Впервые для нас.

— Не смей! Не смей! — хорохорится она, бьется птичкой в руке сильного ловца. — Ты – не он! Ты можешь обмануть кого угодно, но не меня! Понятно?

Запрокинув голову, хохочу как ненормальный. Мне? Не обмануть? Обман – мое второе имя. А первое уже не известно никому…

И тут сквозь свой безумный смех, ее ядовитые проклятия, я слышу тонкое сдавленное рыдание. Будто котенка оставили за дверью, не давая войти в теплый дом. И понимание кипятком окатывает меня с ног до головы.

В доме плачет мой сын.

Мой. Сын.

Черная мгла покрывалась белыми, золотыми звездами, которые пронзали ее своими яркими лучами напополам. И вдруг впереди показался сноп света. Он тоже рос, расширялся в размерах и становился таким ярким, что, казалось, заполонял собою все вокруг.

Я знал, что мне нужно идти вперед, к нему, погрузиться в молочную белизну этого холодного искусственного света, чтобы стать им, слиться с началом и окончанием всего сущего. Наконец пришло и мое время – вернуться к истокам.

Когда человек приходит в мир, на землю, уже заранее известны две цифры – дата начала его жизни и дата его смерти, и потому к своему земному пути нужно относиться философски, растягивая удовольствие, вкушая все, что дает тебе земной мир. Я испытал достаточно боли и успел познать настоящую любовь. Ту, ради которой забываешь о себе, перестаешь быть эгоистом, становишься лучше, светлее, чище душой. Ту, ради которой ты готов бросить все, начать все сначала и совсем не боишься этого. Ту, ради которой ты готов встать наперекор всему миру, своему обществу, вселенной. И, наконец, ту, ради которой ты ощущаешь в себе силы вернуться с того света.

Оксана дала мне все – открыла во мне такие ресурсы, о которых я даже не подозревал. Всю свою жизнь я был сильным, пучина жизни не поглотила меня, я смог выкарабкаться, оброс связями, деньгами, как волк – шерстью, но никогда не давал себе волю стать слабее, чем был. И рассчитывал свою силу, все решая ей. Но последние свои часы перед жизнью я оказался настолько слаб физически, что не смог выбраться из ловушки, расставленной мне самой жизнью…И я выучил этот урок: никогда не расслабляйся, но и никогда не возносись выше, чем ты есть на самом деле. Карать и миловать – не твой удел, это возможно только в зоне твоей личной ответственности.

Да, любовь ослабила меня, но и дала мне гораздо больше, чем дала бы смерть – она дала мне новую жизнь…

Знает ли кто-то на самом деле, что такое смерть? Это воспоминания. Это калейдоскоп из лиц людей, которых ты когда-то видел и любил. Это вереница картинок из детства, юности, последних мгновений.

Но в моем случае это был призрак той, к кому тянулось мое измученное, обожжённое сердце. Оксана улыбалась тянула ко мне свои тонкие, большие похожие на виноградную лозу руки и звала к себе.

А откуда-то издалека доносилась тихая колыбельная моей матери, которую она пела мне каждый вечер…

— Вы уверены, что готовы? — в который раз доктор задает этот вопрос и в который раз я согласно киваю головой. После стольких месяцев молчания, редких разговоров мой голос кажется хриплым и уж точно не похожим на мой собственный.

— Вас заберет ваш помощник? — думаю, что тут, в клинике, все немного удивились тому, что у меня есть свой человек, который делает все, что я прошу, и потому каждый раз пытаются о нем напомнить.

Отрицательно качаю головой.

— Нет, еду на такси.

Неспешно одеваюсь, делаю все медленно – ребра все равно фантомно болят, отдаваясь колкой иголкой на каждое движение. Выхожу на улицу, вдыхаю тягучий, пахнущий яблочным пирогом, прелыми листьями, водой и сумерками, осенний аромат.

Не выдерживаю и достаю пачку сигарет, которую Юлдаш пронес в клинику с большой секретностью – во-первых, здесь так не принято, а во-вторых, Игорь не курил, и мне об этом следует помнить. Но привычка – вторая натура, хоть и первой я успел лишиться…

Машина тормозит резко, я чувствую запах шин и с удовольствием втягиваю его ноздрями. У меня есть только одна точка, куда мне следует попасть. Одна, о которой я думал три долгих месяца, пока длилось мое восстановление. Три страшных месяца, когда я твердо шел по выбранному пути и заделывал дыры, которые могли привести следствие не туда, куда было нужно.

Во время аварии случилась небольшая ошибка, которой я сразу же воспользовался.

Потому что не мог поступить иначе.

И никогда, ни-ког-да не почувствую угрызений совести от того, что сделал в тот день.

Ведь…живым нужна жизнь, а мертвым уже все равно…

Как только я открыл глаза, услышал, как один санитар сказал второму:

— Второй мужчина скончался сразу, на месте.

Я прикрыл глаза. От боли соображать не получалось, все тело простреливала пульсация, которую было невозможно успокоить, но я вдруг подумал о том, что это судьба сама дает мне второй шанс и потому прохрипел так громко, как только мог: