На чаше весов (СИ) - Кочетова Наталья

Зажмуриваюсь, и крепче обнимаю стоящего рядом мужчину. Хочу взглянуть в его уверенные бесстрашные глаза, но боюсь открыть свои собственные. То, что я вижу, и как я теперь вижу, выводит меня из равновесия и жутко пугает. Мне кажется, лучше уж быть совсем слепой, чем не доверять своим глазам.

— Мне жаль, что твоя поездка сорвалась. — Говорит Вадим, я расстроенно морщусь, и он целует меня в лоб. — Поживешь пока у меня. Одной тебе нельзя.

Возвращаемся в мою квартиру, я собираю кое-какие вещи, и едем к нему домой.

Я передвигаюсь по его квартире, вцепившись в руку Вадима, боюсь ее отпустить и сделать хоть один самостоятельный шаг.

Вадим относится с пониманием и не возмущается, скорее, он даже рад.

Он помогает мне есть, принимает вместе со мной душ, спит со мной в одной постели. Раздевает меня и одевает, хотя я вполне могу справится с этим и сама. Он окружает меня любовью и заботой, но вечно это продолжаться не может. Он вынужден ходить на работу, и это занимает львиную долю его времени.

Когда я остаюсь одна, первые дни я просто сижу на кровати, боясь сдвинуться с места. Не то чтобы я боялась реально себе навредить, мне просто страшно от того, что я не могу себе доверять. К проблемам со зрением начинают присоединяться проблемы со слухом, я начинаю слышать странные звуки, шум, а иногда меня накрывает такая плотная тишина, какой я в жизни не слышала. Я не слышу даже своего сердцебиения, и это меня страшно пугает. Болезнь развивается как-то уж слишком быстро.

Лекарства, выписанные доктором, не помогают, за четыре дня лечения, я не чувствую улучшений, поэтому звоню Тимуру.

Тимур выслушивает мой диагноз и симптомы, отчитывает меня как школьницу за то, что не рассказала ему сразу, и обещает сейчас же приехать.

Я говорю, что живу не дома, а у Вадима, и Тимур замолкает на несколько секунд, затем вздыхает и просит продиктовать адрес.

Через пол часа он уже стоит передо мной и светит фонариком в мои глаза.

— Ты бы еще у фармацевта спросила, что тебе принимать. — Недовольно ворчит Тимур.

— Я очень испугалась. Мы просто поехали в ближайшую больницу. — Оправдываюсь я, пряча глаза. Я ведь не умею врать. Я хотела сразу же позвонить Тимуру, но испугалась ревности Вадима. Она у него какая-то дикая и неконтролируемая, не хочу иметь с ней дела. И поэтому сейчас я очень сильно нервничаю от того, что Тимур находится в квартире Вадима без его ведома. — Просто выпиши мне что-то действенное.

И поскорее уходи. Закусываю губу, нервно косясь на часы. Но Тимур, будто, не замечая моих демонстративных взглядов, продолжает свои обследования. Измеряет давление, пульс, стучит молоточком по моим коленям. Расспрашивает подробности и что-то пишет на листе бумаги. Затем приподнимает мое лицо и начинает ощупывать лимфоузлы под нижней челюстью.

Я уже открываю рот, чтобы наконец в открытую попросить его поторопиться, когда дверь в квартиру открывается, и в нее входит Вадим. В его руках пакет с медикаментами. На лице такое выражение, что мне хочется зажмуриться и провалиться под землю.

На вмиг почерневшем лице отражается такая ярость, будто он застукал нас в постели, а не за простым обследованием.

— Что ты здесь делаешь? — Обращается Вадим к Тимуру ровным голосом, но мне отчего-то слышится в нем такая угроза, что я сжимаюсь.

— А что, разве не видно? — Непринужденно отзывается Тимур, бросив на Вадима небрежный взгляд через плечо. — Делаю то, что должен был сделать ты.

— Да что ты? — Кривится Вадим.

— Ага. — Просто кивает Тимур. Опускается на диван, берет лист бумаги и ручку и пишет список необходимых препаратов. — Агата нуждается в нормальном эффективном лечении, а не в том, что ей выписал доморощенный докторишка в убогой поликлинике…

— Вадим, это я его попросила приехать. Лекарства не помогали. — Наконец вклиниваюсь в разговор и я, перебивая обвинительную речь Тимура.

— Я знаю, что не помогали. Поэтому я проконсультировался и купил тебе новые. — Смерив меня злым взглядом, Вадим бросает на диван рядом с моим бедром прозрачный пакет.

Прежде, чем я успеваю что-то сказать, Тимур берет пакет и принимается по-хозяйски копаться в нем.

— Угу, угу. — Мычит Тимур, ковыряясь в таблетках. — Ну сразу бы так. Чего тянул?

— Тебя забыл спросить. — Цедит Вадим сквозь зубы. — А теперь убирайся из моего дома.

Тимур хмыкает, он нисколько не обижен таким к себе отношением.

— Я-то уйду. Но Агата не может здесь оставаться одна. — Оборачивается в мою сторону. — Два часа в день я работаю в одной клинике как раз с больными Калидусом, могу договориться, чтобы тебя приняли туда. Будешь под постоянным присмотром. И я смогу о тебе позаботиться.

— Мне и здесь хорошо. — Мгновенно возражаю я.

— Агата никуда не поедет с тобой. — Чуть ли не рычит Вадим, подходя ближе к Тимуру и становясь передо мной, будто заслоняя собой.

— Да? Долго будешь за нее решать? Ей нужна медицинская помощь, она должна быть под постоянным наблюдением. Больное сердце, истощение, теперь еще и Калидус…

— Тимур. — Подаю голос я, вставая с дивана. Осторожно обхватываю руку Вадима, обвиваю ее своими руками. — Спасибо тебе, что пришел. Но я, правда, в порядке. Я справлюсь. Все будет хорошо.

Рука Вадима вибрирует от напряжения. Я прижимаюсь к нему сильнее, Тимур замечает это и, наконец сдается. Кивает.

— Как хочешь… — Пожимает плечами, а затем зачем-то понизив голос добавляет. — Но знай, что у тебя есть варианты. — Многозначительно сверкнув глазами, Тимур собирает свои инструменты, и уходит.

Вадим отстраняется и быстрой походкой, выдающей его злость, идет в спальню. Я иду следом, но хлопнувшая дверь, ясно говорит мне о том, что он не готов сейчас со мной разговаривать.

До чего ж ревнивый. Собственник. Ну почему с ним так сложно?

Возвращаюсь к столу, перебираю таблетки. На рецепте, затерявшемся между ними, узнаю печать клиники, принадлежащей Веронике.

Он заметил, что лекарства не помогают и поехал проконсультироваться с другими врачами?

Внимательный Вадим. Заботливый Вадим.

Вздыхаю. Не знаю, что с ним делать. Не знаю, как себя вести с таким Вадимом. Такого Вадима не хочется обижать, вызывая жгучую ревность. С таким Вадимом, кажется еще сложнее.

Встаю, подхожу к двери в спальню и нерешительно поднимаю руку, чтобы постучать, но не успеваю. Дверь открывается. Вадим, очевидно, несколько успокоившийся, выходит мне навстречу и останавливается рядом.

— Он прав. — Глухо отзывается, прислоняясь к стене спиной.

Я изумленно вскидываю брови.

— Ты не должна оставаться одна. — Добавляет Вадим.

— Да все со мной будет в порядке, Вадим. Я обещаю, все хорошо. — Пытаюсь возразить я, подходя ближе и обвивая его талию руками. Вадим не отстраняется, позволяет себя обнимать.

— Нет. — Отрицательно качает головой Вадим. — Через два дня я должен ехать на совещание ООН. Ты не останешься одна.

— Но…

— Я отвезу тебя в клинику Вероники. — Вадим заправляет прядь моих волос за ухо и добавляет. — И это не обсуждается.

Конечно же не обсуждается. Раз Вадим что-то решил, сопротивляться не имеет смысла.

В палате, рассчитанной на одного, с трудом, но уместились две койки. На одной из них я, на другой — необщительная девочка-подросток. Девочка проходит последнюю стадию — поражение лимбической системы, и мучается приступами апатии. За неделю совместного пребывания мы не перекинулись и парой слов. Но меня это не слишком беспокоит, а депрессивно-подавленную девочку и подавно.

Мое зрение потихоньку восстанавливается, слуховые галюцинации еще беспокоят, но проблем с памятью не наблюдается. Я с опаской и напряженным ожиданием поглядываю на свою соседку, размышляя, когда же и мне придется бороться с подобными состояниями.

Вадим улетел на заседание совета безопасности. И хоть держался он как всегда стойко и уверенно, я видела насколько он обеспокоен предстоящей поездкой. На мои расспросы он не отвечал, но я понимала, что его ждет немало проблем. Совету безопасности ему предоставить особо нечего.