Паула Литтл - Утраченная свобода

— Это самое неприятное, — сказал он. — Я не только разослал объявление о нашем обручении в «Газетт» и «Морнинг Пост», но еще и заручился согласием вашего батюшки на брак.

При этих словах она резко повернулась к нему лицом, на котором было написано выражение величайшего изумления.

— Согласием моего отца? — недоверчиво повторила она.

— Так обычно делается, вы же знаете, — извиняясь, объяснил мистер Бомарис.

— Но вы не знаете моего отца!

— Напротив. Я познакомился с ним на прошлой неделе и провел два самых приятных дня в Хэйтраме, — сказал он.

— Но… Вам сказала леди Бридлингтон?

— Нет, не леди Бридлингтон. У вашего брата с языка как-то сорвалось название его дома, а у меня превосходная память. Я очень огорчен, кстати, что Бертраму пришлось терпеть такие неудобства во время моего отсутствия в городе. Это была моя вина: я должен был найти его и устранить эти долговые трудности прежде, чем ехать в Йоркшир. Я написал ему, но он, к сожалению, съехал из «Красного Льва» до того, как принесли мое письмо. Однако вы убедитесь, что этот опыт не повредил ему, поэтому надеюсь, что буду прощен.

Теперь ее щеки пылали.

— Значит, вам известно все! О, что вы должны обо мне думать? Я просила вас жениться на мне, потому что… потому что хотела попросить у вас семьсот фунтов, чтобы спасти бедного Бертрама от долговой тюрьмы!

— Я знаю, — сердечно сказал мистер Бомарис. — Я не знаю, как мне удалось скрыть это. Когда вам стукнуло в голову, моя любимая глупышка, что потребовать большую сумму от жениха, как только на пальце окажется кольцо, — несколько неудобно?

— Только что — в вашем фаэтоне! — призналась она, закрывая лицо руками. — Я не могла сделать этого! Я вела себя очень, очень плохо, но когда поняла, что мне предстоит… о, в самом деле, я никогда не смогла бы сделать этого!

— Мы оба вели себя очень плохо, — согласился он. — Я поощрял лорда Флитвуда в распространении слухов о вашем огромном наследстве, я даже позволил ему предположить, что мне все известно о вашей семье. Я думал, будет забавно посмотреть, не удастся ли мне сделать вас предметом повального увлечения в Лондоне, — и я со стыдом признаюсь, дорогая: это было забавно! Я нисколько не сожалею об этом, потому что если бы я не вступил на этот предосудительный путь, мы вряд ли встретились бы после нашего первого знакомства и я никогда не понял бы, что нашел ту самую девушку, которую искал так долго.

— Нет, нет, как вы можете это говорить? — воскликнула она, крупные слезы застыли на кончиках ее ресниц. — Я приехала в Лондон в надежде на… на подходящий брак и просила вас жениться на мне, потому что вы так богаты! Вы не могли хотеть жениться на таком гнусном создании!

— Нет, может быть, не мог, — ответил он. — Но, хотя вы, возможно, забыли, что, когда я в первый раз обратился к вам, вы отклонили мое предложение, я же нет. Если мое состояние было вашей единственной целью, я не постигаю, что могло вынудить вас так поступить! Мне показалось, что вы не совсем ко мне равнодушны. Обдумав все как следует, я решил, что самым правильным будет представиться вашим родителям, не теряя времени. Я очень рад, что так и сделал, потому что не только приятно провел время, но и насладился долгим разговором с вашей матушкой. Кстати, вы знаете, как сильно на нее похожи? Больше, я думаю, чем ваши остальные братья и сестры, хотя все они замечательно красивы. Но, как я сказал, мне посчастливилось иметь долгую беседу с ней, и из того, что она мне сказала, я преисполнился надеждой, что не ошибался, думая, что я вам не безразличен.

— Я ни слова не писала ни маме, ни даже Софи о том, что неравнодушна к вам! — невольно сказала Арабелла.

— Ну, я не знаю, что могло произойти, — сказал мистер Бомарис, — но ни ваша матушка, ни Софи не были удивлены, когда я нанес им визит. Может быть, вы часто упоминали меня в своих письмах, или леди Бридлингтон намекнула им, что я был самым решительным из всех ваших поклонников.

Упоминание о ее крестной матери заставило Арабеллу воскликнуть:

— Леди Бридлингтон! Боже милостивый, я оставила ей письмо на столике в прихожей с рассказом об ужасной вещи, которую я совершила, и мольбой о прощении!

— Не тревожьте себя, любовь моя: леди Бридлингтон прекрасно известно, где вы находитесь. Право, она отлично мне помогла, особенно в том, что касалось вашего багажа для краткого пребывания в доме моей бабушки. Она пообещала, что ее собственная служанка позаботится об этом, пока мы слушали этот изумительный концерт. Осмелюсь сказать, она попросит своего сына поискать в завтрашней «Газетт» объявление о нашей помолвке вместе со сведениями о том, что мы оба уехали из города к вдовствующей герцогине Виганской. К тому времени, как мы вернемся в Лондон, надо надеяться, разнообразные знакомые настолько привыкнут к этой новости, что нас не очень утомят их изумление, досада или поздравления. Но я категорически настаиваю на том, чтобы вы разрешили мне сопровождать вас в Хейтрам так быстро, как только возможно: вы, естественно, захотите, чтобы венчание совершил ваш батюшка, а мне не терпится побыстрее увезти свою жену. Моя дорогая, что я сказал такого, чтобы заставить вас плакать?

— О, ничего, ничего! — всхлипнула Арабелла. — Только я не заслужила такого счастья, и вы н-никогда не были мне безразличны, хотя я очень с-старалась, чтобы это было не так, когда я думала, что вы только играете со м-мной!

Тогда мистер Бомарис твердо взял ее в руки и поцеловал, после чего она получила большое утешение, ухватившись за его элегантный сюртук и рыдая ему в плечо. Ни одно из ободряющих слов, которые мистер Бомарис шептал в локоны, щекотавшие его подбородок, не возымели на нее ободряющего действия, только заставили плакать еще горше, так что вскоре он сказал, что никакая пылкая любовь не должна позволить ей погубить его любимый сюртук. Это превратило слезы Арабеллы в смех, и после того, как он вытер ее лицо и снова поцеловал, она вполне успокоилась и смогла сесть на диван рядом с ним и принять от него стакан тепловатого молока, которое он приказал ей выпить, если она не хочет возбудить неудовольствие миссис Уотчет. Девушка неясно улыбнулась и выпила молоко, сказав через минуту:

— И папа дал свое согласие! О, что он скажет, когда все узнает? Что вы ему рассказали?

— Я рассказал ему правду, — ответил мистер Бомарис.

Арабелла чуть не уронила стакан.

— Всю правду? — заикаясь, сказала она с испугом на лице.

— Всю… О, только не о Бертраме! Его имя не упоминалось в нашем разговоре, и я строго приказал юноше, когда отсылал его в Йоркшир, не разглашать ни слова о своих приключениях в Лондоне. Я так уважаю и ценю вашего отца, что не могу чувствовать ни одной доброй цели, которой могло бы послужить его огорчение от этой истории. Я рассказал ему правду о вас и обо мне.