Ирина Степановская - Ноев ковчег доктора Толмачёвой

– Не надо ничего объяснять. Меня это не касается, – отрезала Маша и нажала на кнопку. – Ну, вот и обнаружился покойничек, – сказала она вслух и бросила телефон в сумку. – Умерла любовь.

Утром Владик не появился на работе. Не позвонил и не предупредил. Маша вызвала Барашкова.

– Не знаете, что случилось?

Он пожал плечами.

– Не знаю.

– Ну, позвоните в роддом, хоть будем в курсе.

Барашков позвонил. Ответил ему приятный мужской голос. Барашков извинился, представился.

– Чем могу быть полезен, коллега? – Судя по голосу, у мужчины было хорошее настроение.

– Из нашего отделения по «Скорой» вчера вечером к вам должна была поступить медсестра. Я хочу узнать, как ее состояние. Родила?

– Родила. У нас все рожают. Приходите, мы и вам поможем родить, – мужчина с бархатным голосом словно напевал. – Я как раз дежурил сегодня ночью. Ребеночек вполне доношен, хороший жизнеспособный младенец.

– Девочка или мальчик? – спросила со своего места Мышка. Она слышала весь разговор.

– Мальчик.

– А роженица? – спросила Маша.

– Тоже вполне, – ответил врач. – Беспокойства не вызывает.

– Спасибо вам, доктор.

– Приятно, когда коллектив заботится о сотрудниках.

Доктор отключился, и Барашков повесил трубку.

– Ну вот. У нас мальчик. Муси-пуси, – сделал Маше «козу» Аркадий.

– Ну, слава богу.

Аркадий помолчал.

– Ну что ж, с Дорна причитается.

Мышка села к компьютеру.

– Угу.

Аркадий посмотрел на нее, помолчал, пожал плечами и вышел из кабинета. Мышка подождала, пока он ушел, встала, прошлась по кабинету. «Послать, что ли, еще за одним тортом? – Она представила, как разлетаются по столу белые ошметки. – А что, очень помогает».

На следующий день Аркадий внезапно подал заявление об уходе.

– В чем дело, почему?

– Возвращаюсь в реанимацию. В другую больницу.

– Но там зарплата будет ниже.

– Ничего, проживу.

– Вы чего-то не договариваете...

– Маша, – Барашков остановился напротив нее и выкатил глаза, – я больше не могу у тебя работать.

– Но почему?

– Маша, я врач. Я хочу лечить, хочу, чтоб была суета, маета, больные, интересные случаи и все то, что было у нас раньше. Я здесь деградирую. Мне осточертело ругаться с Дорном, Кстати, где он второй день? В общем, извини, подпиши заявление.

Она села за свой стол, взяла красивую ручку с золотым пером.

– Давайте.

Он подозрительно посмотрел на нее. Маша быстро подписала заявление и отдала.

– Спасибо вам за работу, Аркадий Петрович. Я надеюсь...

– Не надейся. Я не вернусь.

– Вы не дослушали... Я надеюсь, что, если когда-нибудь я попрошусь к вам на работу, вы мне не откажете.

Он постоял, посмотрел на нее, помолчал.

– Что, тебя тоже это все достало?

Она подумала.

– Я сказала гипотетически.

– А-а... – Барашков повернулся и пошел к двери. – Ну, тогда и я тоже гипотетически предположил.

Следующие два дня Маша находилась в каком-то странном оцепенении. Владик на работу так и не выходил, телефон его не отвечал. Маша осталась в отделении одна, не считая еще одной медсестры и уборщицы.

На третий день она вдруг решила снова позвонить в роддом. «Если все в порядке, выписку производят на пятый день. По идее, как раз сегодня Дорн должен забирать Раису из роддома».

Но в этот раз голос у заведующего вовсе был не таким благодушным.

– «Как дела?» – переспросил он, и Маше показалось, что в голосе явно звучит раздражение. – Ну и подкузьмили вы мне с вашей медсестрой!

– А что такое?

– Сбежала она!

– Как сбежала?

– Через окно в туалете. Отделение-то на первом этаже.

– Не может быть! – глупо сказала Маша и услышала, как доктор в трубке только вздохнул.

– Так что имейте в виду, если за сутки не вернется, мне придется в милицию обращаться.

– Может быть, она еще вернется? – спросила Маша. – Может быть, произошло что-нибудь из ряда вон выходящее?

– Ой, милый мой коллега, если уж женщина оставила ребенка в роддоме, вряд ли она вернется. Насколько я понял, родила она без мужа, идти ей некуда, средств на содержание ребенка у нее тоже нет. Такие не возвращаются.

– У нее есть муж, – сказала Маша.

– Предположительно, – заметил Ливенсон. – Кстати, она оставила записку.

– А что в ней?

– Ничего особенного. Она дала ребенку имя. И фамилию. Наверное, для того, чтобы мы знали, под каким именем оформлять его в детский дом.

– А ребенок что, подлежит отправке в детский дом? – Машино сердце вдруг бешено заколотилось.

– Ну, какое-то время побудет у нас, пока милиция попытается разыскать мать или отца. Потом отправим в дом ребенка. А дальше им будут заниматься органы опеки. – Доктор помолчал. – Хороший мальчик. Жалко. Но таких обычно быстро усыновляют.

«Усыновляют! – мелькнуло в уме Маши. – Усыновляют!» Решение созрело быстро.

– Последний вопрос, доктор. Если это не секрет, под какой фамилией мать записала мальчика?

– Сейчас посмотрю. – Было слышно, как врач развертывает какую-то бумажку. – Неразборчиво написано. Первая буква «д».

– Дорн? – спросила Маша.

Акушер помолчал.

– Кажется, да.

– А если ребенка кто-нибудь усыновит, приемный родитель может дать мальчику другое имя?

– Обычно так и делают. Но для этого надо, чтобы мать и отец от него совершенно отказались.

– Но для этого их надо найти?

– Ну да.

«Он будет мой, только мой, – повторяла Маша. – Я воспитаю его так, как хочу, как считаю нужным. Я наконец перестану быть одинокой. Я создам ему семью. Я буду ему всем – целым миром, всей вселенной. Он будет жить, окруженный любовью. Я его всему научу...»

– Вы позволите мне приехать, посмотреть на ребенка?

Доктор Ливенсон подумал.

– Ну, приезжайте... – неуверенно сказал он.

– Спасибо, доктор. Вы не беспокойтесь, все будет в полном порядке.

Борис Яковлевич положил трубку и в который уже раз за свою жизнь подумал, что мир сошел с ума.

У Маши же будто выросли крылья. Во-первых, она прошла по отделению и уговорила выписаться всех больных. Во-вторых, сходила к главному врачу больницы и объявила, что отделение «Анелия» прекращает существование. В-третьих, позвонила отцу и сорвала его с важных переговоров.

– Мне тоже нужно с тобой поговорить, и тоже срочно!

В течение двух часов, через которые он обещал приехать, она гуляла по улицам и разглядывала витрины магазина детских товаров.

Разговор состоялся дома. Домработницу, чтобы не подслушивала, Маша услала.

– Папа, в последнее время я много думала о нашем последнем разговоре.

– Ты очень вовремя решила мне об этом рассказать, – поднял брови домиком отец.

– Папа, я была не права, что ограничивала твою свободу. Давай договоримся: с сегодняшнего дня ты будешь делать все, что хочешь, но и я буду делать все, что хочу. А ты мне поможешь.