Ирина Кисельгоф - Соль любви

– Катюша, надо хоть что-нибудь съесть, – рядом со мной стояла Елена Станиславовна. Наша соседка. Гера давно дал ей запасной ключ от квартиры на всякий случай. Она приходила меня кормить. Я ничего не ела. Тогда она стала кормить попугаев.

– Съем, – говорила я каждый раз, чтобы меня оставили в покое.

И выбрасывала еду в мусоропровод. Меня тошнило от еды. От ее вида, от ее запаха. Еда воняла мерзостью и разложением. Я не могла пить горькую воду. В моем доме вся вода была горькой. Я пила ее, давилась, потом меня рвало. Каждый раз.

– Катя, перестань, – Елена Станиславовна вынула у меня из руки коробок спичек.

Она делала так всегда. Когда она уходила, я брала коробок спичек и переворачивала его снова и снова. Шмяк-шмяк. Шмяк-шмяк. Шмяк-шмяк. По старому кухонному столу с бежевыми ножками. До самого вечера. Потом ложилась в Герину кровать и не спала всю ночь. Я ни о чем не думала. Меня только раздражал звук старых напольных часов. В первую ночь после ухода Геры я вздрогнула от их боя. Пошла к себе в спальню и достала материальные точки отсчета моей жизни. У меня не осталось горячего сердца Геры, зато хранились ненужные знаки чужих сердец. Так получилось, что всю мою жизнь неодушевленные символы чужих сердец убивали живое сердце Геры, стирая мою память о нем. Раз за разом.

Живая протоплазма молчала, я не слышала ее совсем. Я стояла на каменном мосту тихой-тихой черной речки. Ни всплеска, ни отражения в темной воде. Я бросила чужие сердца в черную воду, одно беззвучно потонуло, а бумажное поплыло к своему собственному причалу. Я смотрела на его серую тень, пока она не скрылась из вида.

Придя домой, я села на пол у напольных часов. Прислонилась к ним, как в детстве. Я снова была в черном длинном коридоре без конца и края. В дырке вселенского бублика темной бабушкиной квартиры. И вдруг вспомнила: в странной дыре тороида нет привычных времени и пространства. В противоестественной дыре тороида все теряет смысл. Абсолютно все. Тогда я снова остановила маятник. Это было просто. Часы не стоило ломать. Время останавливается куда проще. Одним движением руки.

Я смотрела на синее небо, на белые облака, на солнце. Бог обещал, что Гера не уйдет. А он ушел. Значит, ветер – это ветер, облака – просто облака, а небо – всего лишь небо. Бог нигде не сидит. Бога не бывает.

Я наклонила голову над зеленой живой протоплазмой. Она шептала мне тихо и ласково:

– Выпьешь меня и станешь прозрачной. Выпьешь меня и станешь прозрачной. Словно вода. Совсем как я. Как я.

На меня упала тень и заслонила от солнца. Тень легла на чугунный парапет, на мост, на зеленую живую протоплазму огромным синим треугольником. Совсем как у маленького мальчика, задушенного собственными венами.

– Катя, у тебя умер дядя. Я не знал. Услышал сегодня.

– Выпьешь меня и станешь прозрачной, – шепнула зеленая протоплазма из-под моста.

– Как ты теперь?

– Выпьешь меня и станешь прозрачной, – шептала зеленая протоплазма.

– У тебя одни глаза остались.

Черная тень взяла меня за руку. Моя рука выскользнула из тени сама по себе и провела по ледяному насту чугунного парапета. Ледяной наст выскользнул из-под моей руки, сломав ноготь. Я посмотрела на палец. У края ногтевой пластинки в обе стороны растекалась кровь тонкой красной ниточкой. Почти незаметной.

Я ушла с каменного моста под ласковый, тихий шепот живой протоплазмы.

– Выпей меня и станешь прозрачной. Не могу тебя забыть. Выпей меня и станешь прозрачной. Все время думаю о тебе. Выпей меня и станешь прозрачной. Вместе. Навсегда.

Дома я сбросила черный лоскут со старого, тусклого зеркала и ударила по нему рукой. Оно разбилось легко. Без труда. Тогда я села в красную машину с узкой хищной мордой и поехала в другую жизнь.

Мне было жарко от палящего летнего солнца, и я сняла козырек и солнцезащитные очки. Колеса машины вязли в песке, а вокруг высились старые горы, сморщенные временем и разрушенные ветром. Я была в пути, в бесконечной, жаркой дороге без конца и края. В мире палящего солнца и свежего ветра, без единой крупинки пыли. Моя красная машина врезалась в твердь хрустального чистого воздуха, как в растопленное масло. Я была на верном пути. Я знала точно.

– Я ищу человека по имени Георгий, – сказала я. – Мне очень нужно. Больше жизни.

– Вот я.

Я увидела на заросшем полевыми цветами лугу чистый огонь. От него было так жарко, что меня опалило огненным зноем.

– Разве это ты?

– Это огонь утешения. Чтобы не забывать.

– Я не забуду.

– Не надо плакать.

– Я не плачу.

– Сердце всегда плачет.

Я заглянула в его глаза и встала на земляной ободок их радужки. Оттолкнулась большими пальцами ног и устремилась кружиться в синих мировых океанах зеркального мира. Я падала с немыслимой скоростью в темный грохочущий туннель и вылетала из него в голубую невесомость. Еще и еще раз. До бесконечности. Пока они не слились в размытое кольцо, скрученное веретеном из светящейся сетчатой вуали. Вращающееся веретено из вуали светилось голубым небосводом наших радужек и чернело тенью наших зрачков.

Мы кружились и кружились по замкнутому черно-голубому кругу безмерную вечность, пока нас не выбросило в огромное пространство зимнего солнца. Вокруг меня закручивали крошечные смерчи ледяные снежинки, острые как бритва. Они драли, царапали, резали мое тело, а крови не было совсем. Ни капли. Я стала ледянее льда.

Мы летели с Герой навстречу зимнему солнцу, крепко взявшись за руки.

– Все будет хорошо?

– Конечно. Загадай желание. Оно исполнится.

Мои желания никогда не сбывались. Ни разу. Я хотела, чтобы ко мне вернулся отец, он не вернулся. Я хотела, чтобы у меня была мать, она так и не появилась. Я хотела, чтобы у меня был любимый, он прошел мимо. Я хотела, чтобы меня любили, а меня забыли. Я протягивала ладони пригоршней, они всегда оставались пустыми. А самого главного человека в моей жизни я убила сама. Все люди, даже Гера, протекали сквозь мои пальцы водой. Один за другим. Уходили длинной вереницей от меня к старому, тусклому зеркалу темного коридора. Пропадали и никогда не возвращались. Я всегда мечтала о новой, другой жизни. И, наконец, до нее добралась. А идти было некуда.

Я оглянулась вокруг и никого не увидела. Зимнее солнце съело сначала косатку, потом белый парусник, потом черного скорпиона, обожженного из красной глины. Вокруг меня осталось лишь огромное, хмурое пространство. Без единой живой души. Тогда я посмотрела на бесконечную радугу из лучей зимнего солнца и загадала желание.

В принципе, радугу можно найти где угодно. Например, как я. Зажмурить глаза и посмотреть на солнце сквозь ресницы. И тогда вспыхнут тысячи радужных колец. Если распахнуть глаза шире, увидишь, как к тебе идут деревья в новых, прозрачных от солнца листьях. А над ними в синем, весеннем небе текут три радуги. Зеленые листья сверкают слезами небесного дождя. И нельзя понять, где листья, где небо, где солнце, где радуги. Радуги сливаются с небом, небо с лесом, лес с травой, кружась волшебной подзорной трубой. Через нее на меня смотрит солнце, а я на него. И долго глядим мы, друг другу не надоедая. Так долго, что хочется жить.