Без времени - Ёлшин Олег Игоревич

— Да. Иначе я не пришел бы в храм католический. Я православный. И там бы исповедовался и просил о чем-то.

— Ну, все мы дети Господа, — смиренно ответил священник.

— И поэтому искренне прошу принять его.

Настоятель Собора теперь как-то подобрался, встал и торжественно, но искренне поблагодарил его… А стены этого величественного Собора почтительным эхом вторили ему.

— И да будет с Вами Господь, — священник вежливо поклонился.

Они уже начали расходиться по разные стороны, каждый в свою дверь. Настоятель внезапно обернулся и, хитро улыбаясь, воскликнул:

— Вы сказали в начале нашего разговора — «это почти все — что у меня есть».

— Да, Ваша честь, — ответил он.

— А «почти» не считается!.. Ну-ну… Я пошутил… Прощайте.

Двери обители закрылись, двери Собора сомкнулись за его спиной, и теперь только чувство смятения и облегчения оставалось после той встречи…

«Этот экзамен наконец сдан!» — подумал он, покидая это святое место. Но он только что оставил там почти все свои деньги! И все же, кроме чувства облегчения, не испытывал ничего — значит, был на верном пути. Но «почти не считается» — и священник прав. Он пойдет до конца. Только почему он ничего не рассказал ему? Его бы поняли и, наверное, помогли. Нет, теперь он сам будет справляться с этим. И, наверное, только один человек оставался на земле, кому он смог бы доверить это. Но она и так знала обо всем, только ее не было рядом.

Был май месяц. Все уже цвело и дышало летом в этой прекрасной стране. Париж тепло попрощался с ним, отправляя в беспрерывное странствие этого богатого-бедного русского француза. Когда ты приедешь сюда снова, Нотр-Дам де Пари увидишь в лесах. Ты помог обрести ему еще одну жизнь и еще одну молодость.

Он ехал, и какое-то необычное чувство волновало его. Как будто он познал что-то новое для себя. Он никогда за последнее десятилетие ничего не делал для кого-то, только всегда для себя одного. И даже отдавая свою фирму старому другу, он не дарил, а продавал ее. И это было нормально и по правилам. И делал это снова для себя, потому что хотел избавиться от нее. Но теперь… Теперь он отдал все, что он заработал там за те свои десять лет. И теперь испытывал какое-то невероятное облегчение и радость. Наверное, этого не понять никому. Тот, у которого не было столько денег, не поймет, потому что у него их столько не было. А у кого они были и есть, так не поступят. Тогда зачем он сделал это? Неужели он верит в сказку той цыганки? И только став бедным, он снова вернет ее. А может, она вообще имела в виду совсем другое, а он снова не понял ее? Мог ли он ради Мари сделать это? Он и сделал это ради нее. Нет! Он снова сделал это ради себя, потому что не мог без нее. Но зато как удивительно ему было сейчас!

Священник прав. Только отдавая ВСЕ, можно познать это — нечто. А он и отдал это все. Оставалось дело за малым. И тут ему на мгновение показалось, что если бы он положил тот чек в урну для пожертвований и не встречался бы ни с кем и никто бы не узнал, от кого он, это и был бы тот самый настоящий восторг и тот полет в космос, о котором не рассказать никому! Это мгновение бескорыстия! Этот дар словно открывал какие-то врата в ту сокровенную часть его совести. И если ему никто не скажет спасибо, вот где вершина этого несравненного блаженства. Пусть всего на один миг, но зато какой! И если ты отдал все, это и был прыжок в бездну, где не разобьешься и не потеряешься, потому что тебя подхватят на лету и отдадут тебе еще больше. Но проверить это можно, только сделав прыжок туда, в неизвестность, и в этом весь смысл!

Он стремился и летел в свой дом. И, конечно, надежда оставалась — подъедет к ее дому, а она будет там! И теперь уже он возьмет ее за руку, и пойдут они дальше вместе по этим полям и больше никогда не расстанутся. Но «почти» не считается. И ее там снова не было. И он один в своем логове, и только эти стены замка глухим эхом отвечали на его слова в пустоте…

Проходит день, и второй, и третий. Он оставался в отеле, в надоевшем номере, каждый день приезжая сюда, в его замок. Уже неделя прошла, другая. А он все сидел в своем замке и ходил по этим холмам. Здесь нельзя было жить. Не было ни электричества, ни воды. Но теперь каждый день, как на работу, он приезжал сюда. Он здесь жил, в этом своем замке. Но ничего здесь делать не хотел и не мог без нее. У него оставалось еще немного денег. Всего один миллион. Тот самый, первый, которому когда-то так радовался, и теперь он был последним. И этот последний жег ему карман, мешая ему жить и свободно дышать в этой так полюбившейся глуши. Такую сумму можно было обналичить и спустить ее просто в реку или куда угодно. Но она была последняя.

Нет, ему не было жалко этих денег. Просто именно их когда-то он заработал сам с таким трудом, без чьей-либо помощи, как теперь ему казалось. И теперь, когда каждый день с немым укором смотрел на него этот пустой дом, дом его старого друга, он хотел истратить эти деньги с каким-то значением и смыслом для него, для Гаспара, уже давно умершего, но еще такого живого для его памяти и его самого. Но как искупить то, что безвозвратно ушло и чего не вернуть? Он хотел теперь по-настоящему, реально отдать этот долг своей совести и отдать его этим людям напротив. Но что может он сделать для них? Осталась только она одна. Да и то теперь была где-то далеко отсюда. В неизвестности и нереальности времени и места…

Починить их забор? Отправить эти деньги на ее счет? Его он не знал, и был ли он у нее вообще? Что она любила? Что ей было нужно? Он понял, что совсем не знает о ней ничего. Вот уже триста лет он ничего о ней не знает и лишь случайно ее нашел, на мгновение прикоснулся и уже снова потерял на целую вечность. Ему было все равно — что будет с ним потом. Выкинут ли его из этой страны через два с половиной года, узнав, что на его счету ничего нет? Будут ли они вместе? С каждым днем ОНА становилась все дальше и дальше от него и уже уходила в какую-то нереальность. И была ли она вообще?.. Тогда что он делает здесь? Конечно, была! И есть где-то там — в пространстве и времени. И он должен сделать этот последний шаг…

Однажды ему в его отеле попалась на глаза какая-то газета, а в ней реклама. На обложке были нарисованы прекрасные скакуны, был написан адрес аукциона, где их будут продавать. Вот то, что ему нужно! Не зря он потерял целый месяц и ждал чего-то! И снова за руль своей машины, а она уже соскучилась и снова просилась в дорогу! И дорога эта вела на север, в Нормандию, где будет проходить всем известный во Франции аукцион лошадей.

Он не разбирался в лошадях, но ему сразу же приглянулась эта лошадь. И не ему одному. Вокруг этого черного красавца собралась группа людей, которые тоже с нетерпением ожидали начала торгов. Потом жокей гарцевал на ней по кругу, и этот красавец, ухоженный и причесанный, с заплетенной косичкой, отливал черным блеском на солнце. Наверное, не нужно разбираться в лошадях — достаточно было на него взглянуть! И он представил себе Мари с ее черными развевающимися волосами верхом на этом черном красавце. Он берет эту лошадь!

Легко сказать. Это аукцион. И, наверное, впервые он подумал, что ему может не хватить этих проклятых денег. Ему! Который еще совсем недавно мог загрузить целую телегу этими деньгами, и этот воз никакая лошадь не сдвинула бы с места.

Лот был последним, и начальная цена стояла семьсот тысяч! То был самый настоящий арабский скакун! Он подал заявку и с нетерпением ожидал окончания торгов. И вот, наконец, его очередь. Сразу определились несколько претендентов, но через пять минут, дойдя до восьмисот тысяч, почти все отказались от продолжения. Почти все!.. Теперь они оставались вдвоем. Он и какой-то бельгиец. Чтобы он пропустил этого типа — никогда! Но тот не отступал.

— Восемьсот пятьдесят! — выставлял цену бельгиец.