Кэтрин Куксон - Нарушенная клятва

— Мисс Джесси… то есть миссис Картрайт… Она хочет видеть тебя, Тилли. Внизу, в диванной.

Тилли тяжело поднялась.

— Очень хорошо. Спасибо, Кэти. Я спущусь через минуту.

Дверь закрылась, а Тилли так и не тронулась с места. Временная хозяйка дома послала за ней, и ей следовало бы поторопиться, но уже много лет она не мчалась бегом ни на чей зов и не собиралась делать этого сейчас.

Тилли спокойно подошла к зеркалу и пригладила волосы. Она уже давно не носила ни чепца, ни формы для прислуги, и сегодня на ней было самое темное из ее платьев — фиолетовое из рубчатого плиса. Его подарил ей Марк на прошлое Рождество вместе с небольшой брошью в виде веточки ландыша — четырнадцать маленьких бриллиантов в золотой оправе. Брошь когда-то принадлежала его матери. Это была единственная вещь, оставшаяся у него после того, как ему пришлось забрать из банка и продать все ее драгоценности, чтобы поправить свои сильно пошатнувшиеся дела.

Прошло не менее пяти минут, прежде чем Тилли открыла дверь диванной. Она не постучалась, и эта дерзость не ускользнула от внимания молодой дамы, сидевшей в кресле у камина.

— Вы хотели видеть меня, миссис Картрайт?

— Да, Троттер, иначе я не посылала бы за вами. — Джесси-Энн оглядела высокую худую женщину, стоявшую перед ней. — Сразу перейду к делу. Нет нужды напоминать вам, что ваше положение в этом доме причиняет массу неудобств.

— Кому, миссис Картрайт?

— Не дерзите, Троттер, и помните, с кем вы разговариваете.

— Я помню. И очень сожалею. Дама, говорящая со мной в таком тоне, не имеет ничего общего с милой девушкой, которую я знала когда-то.

Лицо Джесси-Энн Картрайт прямо-таки побагровело, но даже этот гневный румянец не мог в полной мере отразить охватившего ее бешенства. Эта ничтожная служанка смеет выражаться, как леди! Годы общения с мистером Бургессом не пропали даром. Джесси-Энн боролась с сильнейшим желанием вскочить и влепить ей пощечину. И все же она сама не смогла бы объяснить причину этой лютой ненависти к своей бывшей няне. Дело было не только в том, что из-за Троттер отец отдалился от детей — хотя и в этом (причем в немалой степени) тоже. Вернись они все сюда после смерти матери, она, Джесси-Энн, не стала бы так торопиться выходить замуж, чтобы ускользнуть из-под тяжелой руки властной бабушки. Нельзя сказать, что ей совсем уж не нравился Долмэн Картрайт, но замужество оказалось для нее достаточно трудным испытанием, а жизнь в семье мужа — ничуть не легче, чем под постоянным двойным давлением со стороны матери и бабушки.

Джесси-Энн кашлянула, чтобы справиться со своей яростью.

— У меня нет ни малейшего желания тратить время на долгие разговоры с вами, Троттер. Я велела вам прийти только для того, чтобы сообщить: с этой минуты я беру на себя все заботы о доме и буду благодарна вам, если вы будете оставаться в помещениях для прислуги до окончания похорон моего отца.

Тилли взглянула сверху вниз в ее круглое, пухлое, почти детское лицо:

— Прошу прощения, миссис Картрайт, но я не смогу выполнить ваше распоряжение. Я намереваюсь исполнять свои обязанности экономки до того момента, как будет оглашено завещание вашего отца: тогда я узнаю, каковы были его пожелания. Хочу также сообщить вам, миссис Картрайт, что на протяжении последних четырех лет ваш отец убеждал меня выйти за него замуж. У меня были свои причины, чтобы не принимать его предложения, но сейчас я очень, очень сожалею, что совершила эту глупую ошибку. Однако даже окажись я в положении законной хозяйки этого дома, думаю, что проявила бы достаточно такта, чтобы скрыть свои истинные чувства к вам, какими бы они ни были. — Тилли чуть вздернула подбородок. — А сейчас, с вашего позволения, миссис Картрайт, я вернусь к своим обязанностям. Ужин будет подан в семь, как обычно.

Почти у самой двери она услышала пронзительный, срывающийся на визг вопль Джесси-Энн:

— Троттер!!!

— Да, миссис Картрайт?

— Да как вы смеете!.. Как вы смеете!

Тилли взглянула через комнату на маленькую ощетинившуюся фигурку.

— Смею, миссис Картрайт, — тихо ответила она. — Смею, потому что была вашему отцу нянькой, женой и хозяйкой его дома на протяжении двенадцати лет.

Онемев от ярости, Джесси-Энн обеими руками вцепилась в собственные волосы, прикрытые черным кружевным чепцом. В этот момент дверь, ведущая из диванной в столовую, отворилась и в комнату, улыбаясь, вошел Джон.

— Прошу… п…прошу прощения, Джесси-Энн, но я с. случайно оказался рядом. В…вообще-то я как раз собирался войти, когда т…ты набросилась на нее. Н…н…ну, скажу тебе, Трот…Троттер оказалась на высоте. Она п…просто положила тебя на обе лопатки, Джесси-Энн.

— Замолчи! Ты, кретин, безмозглый идиот, заткнись, слышишь!

Доброжелательная улыбка исчезла с лица Джона: оно стало напряженным и жестким. Голосом, совсем не похожим на свой обычный, мягкий голос, хотя и заикаясь еще сильнее, Джон произнес:

— Н…не с…смей говорить со мной так грубо, Джесси-Энн. Это… это т…ты забываешься, а н…не Троттер. Если мне когда-то и п…п…приходилось быть свидетелем недостойного обращения с…с прислугой, т…так это сейчас. Ты п…просто взбесилась, Джесси-Энн. А Трот…Троттер ты не любишь потому, что она к…красивая женщина и умеет держаться так, как т…тебе никогда не суметь, ведь в т…тебе нет достоинства. Да, д…достоинства. В…вот. Я д…давно хотел сказать тебе это, так что н…не жди, что я буду извиняться: ждать придется д…д…долго.

Джесси-Энн, окаменев, воззрилась на брата. Он был всего на два года моложе ее, но она всегда обращалась с ним как с глупым ребенком, которого можно в любое время выставить из комнаты.

Сказать, что она была ошарашена, значило не сказать ничего. Джон осмелился дать ей отпор. Всю жизнь она срывала на младшем брате все свои обиды, неудачи, приступы дурного настроения, одновременно зная, что никакое ее слово или поступок не изменят его привязанности к ней. Но теперь Джон пошел против нее, и все из-за этой женщины.

Лицо Джесси-Энн исказилось, глаза сузились, превратившись в едва заметные щелки, и, повернувшись к камину, она застучала своими мягкими белыми кулачками по его мраморной плите. Жгучие слезы злобы и гнева катились по ее щекам. О, поскорее бы настало завтра! Только бы дождаться завтрашнего дня, и она лично позаботится о том, чтобы вышвырнуть эту женщину за дверь. Она сделает это. Сделает.

Джон искал удобного случая, чтобы поговорить с Тилли наедине. Но лишь после ужина, когда его сестра насела на Люка в гостиной, чтобы склонить его на свою сторону (о чем Джону не было известно, а потому и не беспокоило его), проходя по галерее, он увидел, как Тилли вышла из своей комнаты и направилась к лестнице, ведущей в детскую. Догнав ее, он взял у нее из рук лампу и торопливо проговорил: