Патриция Мэтьюз - Оазис

Джеффри услышал из-за выцветших занавесок, скрывавших дверной проем, похожий на хрипение звук, и вскоре оттуда появился сам Берни Касл. Берни всегда напоминал Джеффри Сидни Гринстрита в его самом зловещем облике. Он казался чрезмерно полным, лицо его, круглое и желтое, как тыква, вовсе не отличалось добродушием, а хрипловатый смех очень напоминал тот, который так часто пускал в ход Гринстрит, играя очередного экранного негодяя.

Берни был ростовщиком и, что еще важнее, скупщиком и укрывателем краденого, одним из трех, с которыми имел дело Джеффри.

Тут Берни разглядел посетителя, и на лице его появилась широкая улыбка.

– Мой мальчик! – Взгляд заплывших жиром глазок Берни был острым, как у хорька. – Ты зашел по делу или просто так, мой мальчик?

– По делу, Берни.

Из груди ростовщика вырвался хриплый вздох.

– Опять дела! Никто и никогда не приходит к Берни, чтобы поболтать по-дружески о добрых старых временах, – произнес он печально.

– Ты же знаешь, Берни, что по-другому быть не может, – отозвался с усмешкой Джеффри.

Ничего не ответив, Берни вразвалку направился к входной двери, запер ее и перевернул картонную табличку с надписью «Закрыто на ленч».

– Тебе не кажется, что сейчас слишком рано для ленча? – заметил Джеффри.

– Мои постоянные посетители поймут, что это означает. Я занят делом и не хочу, чтобы мне мешали. Что же до остальных, к черту их всех. Кроме того, – добавил он, потрепав себя по огромному животу, – последнее время я питаюсь из бумажного кулька. Домашний сыр и йогурт. Я на диете.

– Сколько я тебя знаю, ты постоянно сидишь на диете, Берни.

– Я очень упорный человек, мой мальчик.

Широким жестом приглашая его войти, Берни потащился обратно за занавески. Джеффри последовал за ним, и они вошли в неприбранную комнату. Единственным предметом, у которого был хоть сколько-нибудь ухоженный вид, оказался огромный сейф, встроенный в стену; стальная поверхность его поблескивала в слабых отблесках света.

Берни убрал ящики со стула и пристроился бочком за старинную конторку с откидывающейся крышкой, отделения которой были забиты всевозможными бумагами. Когда Джеффри уселся на предложенное место, Берни обернулся к нему, потирая пухлые руки; его крошечные карие глазки горели алчностью.

– Итак, мой мальчик, что ты можешь предложить мне на этот раз?

– Боюсь, что ничего. Моя последняя затея пошла прахом прежде, чем я успел что-либо предпринять. Мне не понравился запашок.

– Ты всегда так осторожен, а, парень?

– Именно поэтому мне еще ни разу не приходилось отсиживать срок в тюремной камере, Берни.

– Ну что ж, мне очень жаль, что тебя постигла неудача, – вздохнул толстяк. – Тогда зачем же ты пришел? Ты ведь говорил о каком-то деле.

– У меня туго с наличными. Откровенно говоря, у меня их совсем не осталось. Мне нужна некоторая сумма, чтобы продержаться, пока не проверну одно новое дельце, которое я задумал.

Блеклые брови Берни поползли вверх.

– Вот это номер! Раньше ты никогда не приходил ко мне за ссудой.

– Просто до сих пор у меня не было в том необходимости.

– Я бы мог выручить тебя наличными, но сначала надо уточнить кое-какие детали. Прежде всего о какой сумме идет речь?

– Полагаю, сорок тысяч долларов меня вполне устроят.

– Сорок кусков? – прохрипел Берни. – По-видимому, дельце очень крупное.

– Если только мне удастся довести его до конца.

– И кто у тебя на примете?

Джеффри заколебался. Берни Касл был честен, правда, на свой лад. И он умел держать язык за зубами. Однажды его арестовали в Нью-Йорке за укрывательство краденого, и он провел какое-то время в тюрьме, однако так и не пошел на сделку с полицией. Кроме того, насколько знал Джеффри, Берни всегда платил сполна за краденые вещи. И все же…

– Я вполне доверяю тебе, мой мальчик, – словно угадав его мысли, сказал Берни. – Ты лучший в своем деле. Но ведь ты вряд ли мог предположить, будто я стану субсидировать твое предприятие с закрытыми глазами. Я должен по крайней мере знать, на кого ты нацелился на этот раз.

Джеффри глубоко вздохнул:

– Лейси Хьюстон.

– Киноактриса! – Берни присвистнул. – Конечно, товар у нее есть, тут не может быть сомнений. Но нельзя забывать и то обстоятельство, что она слишком заметная фигура. Насколько я знаю, она никогда не выпускает свои драгоценности из виду. Украсть их у нее – все равно что стянуть корону с головы английской королевы во время коронации!

– Я уверен, что смогу с этим справиться, – произнес Джеффри невозмутимо.

Маленькие глазки Берни, казалось, сверлили его насквозь.

– Да, для этого нужно быть чертовски удачливым, – хрипловато рассмеявшись, сказал ростовщик. – Не исключено, что ты попадешь в Книгу рекордов Гиннесса, мой мальчик. А о каком сроке мы тут ведем разговор?

Джеффри на мгновение задумался.

– Три недели, от силы месяц.

– Учитывая, что все шансы явно не на твоей стороне, я готов ссудить тебя деньгами лишь на весьма жестких условиях.

– Каких именно?

– Десять процентов. В неделю, мой мальчик.

Джеффри был вне себя от ярости:

– Проклятие, Берни, ведь это прямой грабеж!

Из груди толстяка вырвалось приглушенное хихиканье:

– Для нас с тобой это бизнес, не правда ли?

– Если у меня уйдет на это дело целый месяц, то я буду должен тебе почти шестьдесят кусков!

– А ты умеешь считать, парень! И тебе придется вернуть мне деньги вперед, до того, как мы начнем торговаться из-за отдельных предметов. Постарайся поставить себя на мое место. Ты затеял очень рискованное предприятие.

– Это правда. Если мне не повезет, ты можешь никогда их не получить.

– Именно поэтому я и выставил такие жесткие условия, и я получу свое, мой мальчик, рано или поздно. Ты обязательно сорвешь крупный куш – если не в этот раз, то в следующий.

– Если меня поймают, другого раза может и не быть.

«И зачем только я сказал эти слова», – подумал Джеффри, и по спине его пробежал холодок.

– О нет, тебя не поймают. Ты ведь человек осторожный. – Взгляд Берни внезапно стал холодным и жестким. – Тебе лучше не попадаться, парень. Возможно, мне и не удастся получить у тебя долг лично, но у меня почти в каждом притоне по всей стране есть друзья, которые будут рады оказать мне небольшую услугу. Заруби это себе на носу и не забывай ни на минуту, пока будешь тратить свои сорок тысяч.

Вернувшись в свой номер в отеле «Хилтон» с сорока тысячами долларов в кармане, Джеффри вызвал по телефону Клинику и попросил позвать доктора Ноа Брекинриджа.

Джеффри терпеливо ждал, пока тот подойдет к телефону, а сам тем временем поразительно менялся. Когда-то он в течение целого года брал уроки актерского мастерства, и это позволяло ему при необходимости принимать самые различные облики – способность, крайне ценная при его профессии.

«С вашей внешностью, – говорил ему преподаватель на курсах, – манерой говорить, держать себя, при вашем голосе и актерском таланте, данном вам самой природой, вы непременно должны избрать для себя карьеру артиста. Это нелегкая участь, и срывы почти неизбежны, но я уверен, что вы справитесь».

Одно время Джеффри носился с этой мыслью, но в конце концов отбросил ее. Ему нравилось его нынешнее занятие, и у него хватало честности признаться самому себе, что он не мог бы существовать без риска и связанного с ним приятного возбуждения. Пока Джеффри ждал у телефона, его рука затряслась с такой силой, что ему едва удалось удержать трубку. Свободной рукой он принялся нервно почесываться. Он уже чувствовал себя законченным алкоголиком, изнывающим от желания выпить, на грани белой горячки…

– Алло! Доктор Брекинридж слушает.

– Доктор, я – алкоголик, – произнес Джеффри тонким, скрипучим голосом. – Знаю, что мне надо было обратиться к вам раньше, но я в полном отчаянии. Я должен немедленно начать лечиться…

Тодд Ремингтон, или попросту Рем, читал колонку Синди Ходжез без особого интереса. Мозг его был все еще замутненным после выпитого с утра. Ему приходилось встречаться с Лейси Хьюстон пару раз за последние несколько лет. Однажды ему даже предлагали роль в картине с ее участием, однако, по сути, он не был с ней знаком. Впрочем, Рем сомневался, что в целом свете существует хоть один человек, который хорошо знает Лейси. После двадцати пяти лет, проведенных в Голливуде, он уже успел убедиться, вращаясь в кинематографических кругах, что у по-настоящему красивой женщины обычно бывает очень мало близких друзей. Поклонников – да, много, но не друзей. По-видимому, в такой редкой красоте есть нечто, что исключает саму возможность дружбы.

Однако он не испытывал жалости к Лейси, даже узнав, что она помещена в Клинику. Кинозвезда вполне могла позволить себе подобную роскошь. Рем тоже собирался на лечение, но как раз он-то не мог себе этого позволить. Он был по уши в долгах, и ему пришлось взять ссуду в восемь тысяч долларов, чтобы оплатить месяц пребывания в Клинике. Разумеется, он мог бы обратиться в другие, более дешевые лечебные центры для алкоголиков. Но ему казалось, что именно Клиника должна стать поворотным пунктом в его карьере, в течение долгого времени медленно, но неуклонно стремившейся к закату. Само собой, поворот этот не мог произойти мгновенно, но попытаться стоило – так казалось Рему, который сейчас, с похмелья, пребывал в самом мрачном расположении духа.