Маргарет Пембертон - Грехи людские

– Так, ничего, – ответил он и улыбнулся. Если Джером мог быть столь бесчувственным, то он, Адам, вовсе не намерен с ходу еще более осложнять жизнь Элизабет. – Катись, а я за тобой.

Она рассмеялась, оттолкнулась от склона и устремилась вниз, на какое-то время забыв о своем горе и найдя утешение в компании друга своего отца, который теперь сделался как бы и ее собственным другом.

Когда они вернулись на Итон-плейс, уже сгущались вечерние сумерки. Особняк был тих: лишь немногие из помянувших покойницу еще не разъехались по домам.

– А, вот и ты, – сказал Джером, на лице которого явно читалась усталость. Он как раз вышел в холл, где и встретил друга и дочь. – А я-то ломал голову, куда это вы могли исчезнуть...

– Мы были в парке, – ответила Элизабет; с ее щек уже сходил румянец. Голос девочки сразу же сделался неуверенным. – С горки катались.

Джером посмотрел на чайные подносы у них в руках, на снег, упавший с обуви на пол.

– А, ну да, конечно... – с неопределенной, неприятно задевшей Адама интонацией ответил он.

Элизабет стало бы легче, скажи отец сейчас, что нет ничего неуважительного по отношению к памяти о матери в ее желании покататься с горки. Но было совершенно очевидно, что Джерому даже в голову не придет сказать подобное дочери, что он вообще не собирается ей ничего об этом говорить.

– Можно тебя на минутку, Адам? – спросил он, беря друга под руку и направляясь в опустевшую гостиную.

– Разумеется. Бет... – Адам обернулся, желая сказать, чтобы девочка шла с ними, но Джером опередил его.

– Переоденься, Элизабет, надень черное пальто и черные ботинки, – сказал он, обратившись к дочери, оставшейся в холле, тогда как они с Адамом уже перешли в гостиную. – Сегодня мы с тобой спокойно, без посторонних, поужинаем. Я заказал столик в «Савое».

– Хорошо, папа.

Недавнее восторженное настроение теперь совсем покинуло девочку. Ее плечи поникли, а волосы некрасиво свисали на плечи. Голос Элизабет сделался тонким и каким-то потерянным.

– Хочу попросить тебя об одолжении, – обратился к Адаму ее отец, совершенно не думая о том, что сейчас самое время ободрить дочь, и закрыл у нее перед носом дверь.

Адам решил не выказывать своего растущего раздражения. Как-никак Джером был его другом, они дружили уже полтора десятка лет. У него было немало различных достоинств, но чуткость не входила в их число. Так что было бы по меньшей мере наивно ожидать, что сейчас он вдруг сделается внимательным отцом.

– Что же это за одолжение? – спросил Адам, наливая себе подогретого бренди, и подошел поближе к горящему камину.

Джером уселся в кожаное кресло, не обращая внимания на доверху наполненные окурками пепельницы, которые прислуга еще не успела убрать после гостей.

– Я хотел бы попросить тебя приносить розы на могилу Серены в мое отсутствие. Понимаю, что легче было бы договориться со службой доставки, но я не хочу, чтобы какой-нибудь идиот с постной рожей приносил ей цветы вместо меня. Она бы не слишком этому обрадовалась. Тебя это не обременит?

Адам покачал рюмку с бренди. Было приятно сознавать, что его друг еще не совсем утратил чуткость.

– Разумеется, – сказал он. – Кстати, если ты все еще не отказался от мысли покинуть Лондон, должен сказать, что Элизабет вовсе не горит желанием ехать с тобой. Ей предложили еще раз исполнить моцартовский концерт, который она играла год тому назад, только на сей раз в сопровождении Лондонского симфонического оркестра в Сентрал-холле.

Джером едва заметно пожал плечами, обтянутыми дорогим костюмом.

– Нужно будет позвонить и извиниться. Наверняка без труда найдут вместо нее исполнителя.

– Ради Бога, Джерри, что ты такое говоришь?! – воскликнул Адам. – Неужели сам не понимаешь? Элизабет ни за что не согласится, чтобы ей подыскали замену! Ее попросили сыграть с Лондонским симфоническим оркестром, представляешь? Разве так сложно понять, как это для нее важно? Именно это ей сейчас и необходимо! Месяцы упорных упражнений, которые позволят девочке не думать об умершей матери.

– Я ценю внимание, которое ты проявляешь к Элизабет, – сдержанно произнес Джером.

Сердце Адама упало: всякий раз, когда Джером произносит что-либо таким тоном, это означает, что его решение непреклонно и ничто на свете не сможет его изменить.

Джером тем временем продолжал:

– Она с таким же успехом сможет заниматься музыкой в Париже. Уверен, она покинет Лондон без колебаний, как только узнает, что я не хочу разлучаться с ней.

Адам сдержанно застонал. Он не сомневался, что Джером любит Элизабет, но тот совершенно не понимал стремления своей дочери продолжить прежний образ жизни. «Георг Пятый» не сможет заменить Элизабет Итон-плейс и столь необходимый ей привычный распорядок занятий музыкой.

– Джерри, ты совершаешь ошибку, – сдерживаясь, произнес он. – Конечно, Элизабет нуждается в тебе, но ты ей нужен именно здесь, в Лондоне. Ей нужно, чтобы ты был среди публики в Сентрал-холле, когда она будет выступать с Лондонским симфоническим оркестром. Ей нужна повседневность, ставшая для нее привычной.

Джером недовольно поднялся с места. Дом без Серены сделался для него невыносимым. Он совсем не намерен оставаться тут даже на день дольше, чем это необходимо. И кроме всего прочего, он хочет, чтобы Элизабет была с ним. А если он чего-то хочет, то всегда добивается.

– Мы отплываем завтра с утра на пароме, – резко сказал он. – Может, ты поужинаешь с нами? Думаю, в «Савое» будет потише, чем в Уэст-Энде.

Адам отрицательно покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Элизабет не захочет, чтобы тебе пришлось разрываться между ней и кем-то еще. Пожелай ей за меня всего наилучшего.

Адам был уже у двери, когда Джером примирительно произнес:

– Попытайся понять и меня, Адам. Я сейчас искренне сожалею, что приходилось так много разъезжать по делам. Ведь всякая поездка отнимала у меня время, которое я мог бы провести с Сереной. Я не намерен опять совершать ту же ошибку. С этого момента, куда бы я ни отправлялся, Элизабет всюду будет со мной.

Адам посмотрел на друга: богатый, удачливый в делах, влиятельный – и сейчас такой уязвимый, совсем как его дочь. От былого гнева Адама не осталось и следа. В жизни бывают куда более серьезные грехи, чем понятное желание отца не расставаться с дочерью.

– Что ж, ладно, Джерри, – сказал он и улыбнулся. – Желаю без помех добраться до континента! Пришли мне открытку из Парижа.

Наверху, в своей комнате, Элизабет услышала, как хлопнула входная дверь. Она несколько раз провела щеткой по волосам. Девочка испытывала некоторое недоумение и разочарование. Было бы замечательно, если бы дядя Адам остался и отправился с ними в «Савой». Но тут же она испытала чувство вины. Разумеется, еще лучше остаться наедине с отцом. После того как мама умерла, они и нескольких минут не смогли пробыть вдвоем. Отец должен был заботиться о похоронах, принимать соболезнования от друзей, а оставаясь один, бывал несколько не в себе. Она положила щетку с ручкой, отделанной слоновой костью, на стеклянный поднос, стоявший на столике, взяла пальто и шляпку. Черный бархат. Элизабет был неприятен этот траурный наряд, но отец велел надеть черное.