Дороти Шелдон - Царица эльфов

– У меня много причин, чтобы не испытывать к вам симпатий, Тони Голардо! – резко проговорила она. – Вы ничем не лучше всех этих кумушек, которые осуждали меня и сестру, не дав себе труда разобраться в правде.

Тони на миг растерялся, потом в уголках его губ показалась медленная улыбка.

– Какая горячность, какой пыл! Я с трудом верю глазам. Раньше ты была такой робкой маленькой овечкой.

Когда-то его улыбка приводила ее в трепет. Теперь Мэри только еще больше пришла в раздражение.

– Ты еще насмотришься на мой пыл, если всерьез решишь отобрать у отца землю!

Тони пристально взглянул на нее.

– Значит, ты действительно считаешь, что сможешь ему помочь? Плохо дело. Я-то надеялся, что ты способна рассуждать разумно. Чтобы снова поставить ваше ранчо на ноги, необходимо хотя бы маленькое чудо.

Убежденность, с какой он произнес эти слова, привела Мэри в смущение, но она скрыла его за надменной улыбкой. Если у нее и было сомнение, что даже чудо не поможет возродить знаменитых когда-то скакунов Мартинесов, ему она бы в этом не призналась.

– Мне уже несколько раз удавалось совершать финансовые чудеса, – сказала она твердо и поздравила себя, заметив, как по его лицу прошла тень неуверенности.

– И что ты собираешься делать?

– Подожди и увидишь, – с вызовом ответила она. И ободренная сознанием одержанной победы – пусть и временной – повернулась и, высоко подняв голову, гордо удалилась.

Тони смотрел ей вслед с противоречивыми чувствами, из которых не на последнем месте стояло невольное восхищение. С тех пор как они виделись последний раз, Мэри Мартинес сумела выработать твердый характер, который он находил крайне привлекательным, даже если ему и предстояло вступить с ней в борьбу, отстаивая свои интересы. Он вздохнул. Надо признаться, не один только ее характер привел его в восхищение...

Тони закрыл глаза и представил захватывающую дух картину – очертания ее груди под тонкой, просвечивающей тканью тенниски. Она была милым ребенком, но, став женщиной, превратилась в неотразимую красавицу. В тот миг, когда она смело бросила ему вызов, он ощутил, как оживают чувства, которые она затронула много лет назад. Разница в пять лет, непреодолимая в юности, теперь не имела значения. Конечно, дело осложнялось неприязнью, которую она к нему испытывает...

Погруженный в свои мысли, Тони направился обратно и чуть не споткнулся о пару белых босоножек, лежащих на дороге. Он нагнулся и поднял их. Что же, теперь у него есть повод увидеться с ней снова. Улыбаясь, он двинулся домой, покачивая босоножками, нацепленными на указательный палец.

Мэри сгоряча прошла почти половину пути до ранчо отца прежде чем вспомнила о босоножках. Досадливо воскликнув, она остановилась в неуверенности, но тут же решила, что лучше исколотые ноги, чем возвращение назад, связанное с риском снова столкнуться с Тони Голардо. Тем более что землистая тропинка, ведущая через пастбище, не представляла опасности для босых ног.

Настоящую боль причинял ей вид пустого и заросшего сорняками пастбища, где раньше паслось с полдюжины или больше гладких и здоровых племенных арабских кобыл. Теперь единственным источником доходов отца служили несколько коротконогих крепких лошадок, принадлежавших обладателям недавно возведенных в Радужной долине фешенебельных коттеджей. Отец держал их в конюшне за плату. Последним напоминанием о процветавших некогда арабских и ахалкетинских скакунах Мартинеса был норовистый жеребец по имени Бой.

Отец купил этого жеребца несколько лет назад на последние сбережения в надежде, что доход от него составит ему капитал, необходимый для восстановления ранчо. До сих пор ничего подобного не произошло, но вера Никколо Мартинеса в животное оставалась нерушимой.

Лично Мэри этот конь не понравился с первого взгляда – когда отец вчера вывел его из конюшни, чтобы похвастаться перед ней своим любимцем. Бой хищно прижал уши к голове и попытался укусить ее. Хотя, несмотря на это, нельзя было не признать, что выглядит этот восточный негодник совсем неплохо, вспоминала Мэри, бороздя босыми ногами теплую пыль.

Внезапно в утреннем воздухе разнеслось пронзительное ржание, а вслед за этим послышался сильный грохот и сердитый возглас. Прервав свои размышления, Мэри воскликнула:

– Папа! – и, придерживая полотенце, бросилась бежать к конюшням.

Мэри ворвалась в конюшню и там замедлила бег, пытаясь после яркого света разглядеть что-нибудь в полумраке.

– Папа! – позвала она с беспокойством. – Ты где?

И с чувством облегчения она увидела, как из стойла в самом конце конюшни показался знакомый силуэт.

– Я здесь, Мэри. Что случилось?

– Я тебя хотела спросить, – ответила она, подходя к нему.

Будучи среднего роста, Никколо Мартинес всегда производил впечатление высокого человека, благодаря широким плечам и горделивой осанке. Но сейчас плечи его похудели и ссутулились, а когда-то черные как смоль волосы подернулись серебром. Даже глаза, раньше карие, пронзительные, казались тусклыми и затуманенными.

Мэри остановилась рядом, стараясь не выдать своих чувств.

– Я слышала, как Бой разошелся, и подумала...

– Пустяки, – прервал ее отец. – Он сегодня с утра резвится. – Он взглянул на мокрое полотенце. – Вижу, ты ходила на пруд? Будешь завтракать? Сейчас управлюсь здесь и приготовлю тебе что-нибудь.

– Думаю, что пока я дома, заниматься кухней следует мне. У тебя и так дел невпроворот.

Она оглядела конюшню, стараясь, чтобы он не догадался о ее невеселых думах. Должно быть, отец был нездоров – как здесь все запущено.

– Знаешь, я приготовлю завтрак, пока ты все тут заканчиваешь, а за едой мы поговорим. Я о многом хочу тебя расспросить.

Ее отец вздохнул и обвел взглядом убогую конюшню, стараясь увидеть ее глазами дочери.

– Конечно, дорогая. Ну что, выглядит довольно безнадежно, не так ли?

В этот миг он казался таким старым и уставшим, что сердце ее болезненно сжалось.

– Ну почему же, – уклонилась она от прямого ответа, не желая раскрывать свои мысли. – Жаль только, что ты не позвал меня раньше.

– Я бы и сейчас этого не сделал, если бы не Голардо и его планы.

Мэри решила, что не стоит рассказывать отцу о встрече с Тони на озере. Его чувства по отношению к Голардо были совершенно ясны.

– Но раз я уже здесь, то хочу услышать обо всем подробно – только за завтраком.

Отец согласно кивнул.

– Хорошо, я приду через полчаса.

Когда она уже выходила из конюшни через большие двустворчатые двери, он сказал ей вдогонку:

– Сделай мне кофе как можно крепче.

Минут через сорок они сидели друг против друга в большой неубранной кузне за накрытым клеенкой столом. Воспоминания о том, как здесь все выглядело раньше, усилили меланхолию Мэри. Шкафчики сияли белизной, линолеум на полу был безупречно чист, льняные шторы накрахмалены. После смерти матери за порядком в доме смотрела экономка. Теперь каждый предмет здесь нуждался в чистке. Она внесла и это в список необходимых дел, который постоянно мысленно пополняла.