Ольга Карпович - Идеальные любовники

Единственное за это, а вовсе не за свою «злобную двуличную» натуру, которую он себе зачем-то выдумал, я бы хотела попросить у него прощения. За кражу его жестов, его великолепного мужественного профиля, его потрясающих рук и торса римского легионера, за то, что мне никогда по-настоящему больше не заглянуть ему в глаза, за то, что он и не догадался – лучше меня вряд ли кто стал бы его понимать и принимать, за то, что мне почти силой удалось заставить себя поцеловать, и за то, что я так и не смогла забыть сладостной горечи этого поцелуя, за то, что любила весь насквозь фальшивый и дешевый, как разъеденная молью декорация к фильму, мир кино, потому что это был его мир.

Прости же меня и знай, что «там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья».

Засим довольно рефлексий. Пора тебе в строй, рабочая лошадка. Вон уже зовут на площадку. Ты теперь самодостаточна и равнодушна. И никому больше не позволишь смутить слишком дорого стоившее тебе спокойствие. Впрочем, так ведь даже и проще – пребывать в состоянии все повидавшей, все про жизнь знающей и не питающей более иллюзий премудрой черепахи Тортилы. «Я сама была такою триста лет тому назад…» И все ваши страсти, все кипения-горения мне неинтересны, все это столько раз было в моей жизни и ушло навсегда. Конечно, я прикрываю лавочку. Отныне я идеальное андрогинное существо, мисс Совершенство – равнодушная и бесполая. Мой выход, дамы и господа!

Вот так, наверное, и бывает в нормальной жизни. В среде добрых коллег и однополчан, всегда готовых поделиться ЦУ и добродушно выставить на посмешище при всей съемочной группе. Так бывает, когда все друг с другом в тесной связке и каждый глубоко по отдельности. Каждый друг другу и брат, и сват, и серый волк в овечьей шкуре.

Я училась на курсе, по окончании которого несколько человек разбрелись по сектам, а одна – самая главная героиня – сгинула в далеком монастыре. Так бывает. Все, поголовно все мы были шуты гороховые, скоморохи, ярмарочные балаганщики, и куда нас могла занести нелегкая, одному… впрочем, никому не известно.

Короче говоря, мисс Совершенство давно окончила свой долбаный вуз, видеть и знать не хотела никогда более этих седобородых кретинов, педагогов ее мастерской.

Старых «засраков», умудрявшихся ставить один и тот же спектакль на каждом курсе. Знать также не хотела и мастера, который к концу их четырехлетней канители так и не удосужился выучить имена своих учеников и называл всех по-свойски «масики мои»…

По этой самой причине – стойкой ненависти ко всей системе обучения во Всезоюзном, чтоб его, институте кинематографии – я никогда туда более не наведывалась: ни на юбилеи-торжества, ни познакомиться с режиссером – никогда. От своих пафосных однокурсников старалась держаться подальше, больше занятая собственной личной жизнью. Дух Мэрилин Монро, по всей видимости, бродил все это время где-то рядом, карикатурно наставляя на путь великого, но так и не признанного таланта… Невозможность заснуть без изрядной доли снотворного, невозможность подняться без разнообразных ободряющих средств. Мэрилин всегда была рядом. Так бывает.

Больше того, Артур Миллер тоже околачивался неподалеку, ибо никто и ничто не могло остановить моей дерзкой страсти к препарированию всех вокруг, но и себя в первую очередь. Все становились героями, и вымышленные персонажи в свою очередь наполняли реальную жизнь, сотворяясь из воздуха по образу и подобию. Балаган, чертова карусель вертелась и искрила разноцветными серными искрами.

In nomine Patris et Filii et Spiritus sancti…

У многих из нас были когда-нибудь любимые педагоги, обожаемые всей душой, именно те, с кем больше никогда не суждено встретиться ни в театре, ни на съемках, ни за кулисами, вообще никогда…

Вот на волне уходящего времени и ностальгии по юности, упрямо верящей в свою яркую путеводную звезду, разухабистой, развеселой, и вспоминается он – Владимир Петрович Поглазов.

Любовь с первого взгляда. Ненависть до последней капли крови.

Его приземистый силуэт, вечно всклокоченные волосы… Он был очень активным, его сразу было много, он буквально душил приемную комиссию своей энергией, своими многозначительными взглядами, репликами и душераздирающими покряхтываниями. Покряхтывания имели множество разнообразных оттенков и раздавались преимущественно тогда, когда ВПП что-то активно не нравилось. Впоследствии он меня до нервных судорог доводил этим своим кряхтением на разные лады, когда сидел в первом ряду, вперив свои многознающие опытные очи в сцену.

Я поступала во ВГИК вообще ниоткуда, из школы рабочей молодежи, из модельного бизнеса, но читала много, и память была отменная, хотя родители у меня, грубо говоря, были вообще никем для такого вуза. В общем, блата у меня не имелось никакого. Только я собственной персоной да мои непомерные амбиции, и вот вам пожалуйста – прошу любить и жаловать.

Однако именно меня ВПП выбрал в качестве характерной, что ли, героини и украсил мною курс – моим ростом под 180, иссиня-темной стрижечкой и пухлыми щеками. Короче, монголкой чистой воды. Такой у меня тогда был видок. Этнический. И что только он во мне нашел?

Ах, ну да…

Да, Ахматова тогда была у меня в почете. Ею я и сразила приемную комиссию, своей несгибаемой верой в некую правду разлюбленной женщины, а еще своим голосом… голосом более всего. В театральных вузах голос ценится чуть ли не превыше фактуры, знаете ли. Чтобы, к примеру, с последнего ряда партера Театра Советской армии было слышно «Барыня, кушать подано».

Сам же господин Баталов изволил явиться только на конкурс, где трясущихся от страха и неизвестности абитуриентов выстроили в шеренгу на сцене актового зала и разглядывали как ярмарочную скотину: примеряли, что ли, под будущие спектакли? Боги мои, как же пафосно все начиналось! К слову, ВПП в глумливом выстраивании участия не принимал, это уже чисто вгиковские штучки – обозревать из зрительного зала длину ног, размер талий и грудей…

По характеру Владимир Петрович был самой настоящей жестоковыйной сволочью, тем не менее именно он вылепил многие нынешние заслуженные лица. Он обожал мучить студенток – вытаскивать из них женственность, чего во мне как раз не было ни на грош. Давал все роли на сопротивление. Ругался, орал и топал ногами, вечно обутыми в видавшие виды саламандровские сапоги, курил как паровоз, метал цыганскими глазами молнии, не боялся никого – ни ректора, ни проректора, вообще никого и ничего.