Маша Царева - Сидим, курим…

«И что дальше?» — спрашивала я, озадаченная.

«Ничего, — хохотал Яков Антонович, — выдаешь ей чашку кофе и йогурт, суешь триста рублей на такси, записываешь ее телефон. Как только она уходит, спускаешь бумажку с телефоном в унитаз, отсыпаешься, чтобы вечером опять отправиться в какой-нибудь средний клуб. Иногда и sim-карточку выбрасывать приходится. Очень уж навязчивые попадаются бабцы».

Эта история меня неприятно царапнула. Может быть, женская солидарность всколыхнулась? Хотя не думаю, что когда-нибудь я превращусь в желтозубую принцессу дешевых дискотек, шастающую по клубам, чтобы встретить свою последнюю и единственную любовь. Но слушать такое все равно было неприятно. Тем более что Яков Антонович вовсе не был похож на брата Антонио Бандераса. Обычный малоприметный мужичок, разве что дорого одетый. Лишний вес, спасательным кругом обнимающий талию, двойной подбородок, бритый затылок, довольно удачно маскирующий раннюю лысину. И маленькая ладонь. Не люблю мужчин с нежными ладошками.

«А зачем вам это надо? — как-то спросила я. — Почему именно эти женщины, почему не совсем молодые девчонки, раз уж вам они больше по вкусу? Их что, сложнее заполучить на одну ночь?»

«Наоборот, проще, — спокойно улыбнулся Яков Антонович, — но неудачливые женщины за тридцать… Они занимаются любовью, как в последний раз. Отчаянно. Страстно. Они готовы на все, лишь бы ты остался доволен. Они словно делают рекламную презентацию, от которой зависит их повышение. Хм, я не против повышения, люблю, когда женщина сверху», — каламбурит Яков Антонович, и его двойной подбородок мелко трясется от смеха, как сливочное желе.

А если послушать другую сторону?

Однажды в потной сутолоке клуба «Петрович» мне довелось встретить одну из многочисленных однодневных пассий Якова Антоновича — привлекательную женщину тридцати семи лет, обладательницу пышных рыжих кудряшек, задорного смеха и тщательно скрываемых полных бедер. В темноте и с расстояния нескольких шагов ее можно было принять за студентку. Но в хорошо освещенной уборной скрыть правду уже не представлялось возможным. Кожа под глазами похожа на мятый фантик, от носа к уголкам губ пролегли две борозды, в которых поселилась зарождающаяся тень, на руках корабельными канатами выступили вены, потемнели некогда трогательные веснушки, рассыпанные по плечам. Уж не помню, как запутанная нить нашего полупьяного разговора вышла на Якова… Но когда я о нем упомянула, взгляд рыжей затуманился, а в смехе появились кошачьи утробные нотки.

— О, Яша… — протянула она, — самый загадочный мужчина из всех, с кем я имела дело.

Поняв, что передо мною — жертва Якова Антоновича, я вцепилась в нее намертво, отволокла в тихий дальний зал, заказала коктейль и кальмаров в панировке и принялась выпытывать подробности. Мне просто было до жути интересно — зачем? Зачем привлекательной взрослой женщине, начальнице отдела крупного PR-агентства, хозяйке новенькой «Хонды», матери четырнадцатилетней девушки понадобился толстый лысеющий тип, презирающий женщин, которых угораздило попасть в его примитивные ловушки? Зачем?!

«Мы познакомились с ним здесь, — послушно рассказывала рыжая, — несколько недель назад. В тот вечер мне было одиноко. Никто из подруг не соглашался пойти развеяться. Вообще, с возрастом мои подруги медленно стухли, — доверительно делилась она, — кто-то вышел замуж, обзавелся садово-огородным хобби и подсел на вечернее шоу Петросяна. Кто-то просто устал. Целую неделю работают, в выходные отоспаться хотят. А я… Я с детства такая, на месте мне не сидится».

«Вы были замужем?»

«Недолго, — улыбнулась она, отправляя в рот кальмаровое колечко, — и очень давно. Единственный дивиденд, который я получила, — моя дочь. Я такая — свободолюбивая, а Яша… Он на меня так смотрел… И так улыбался… — Слово „так" она говорила полушепотом, с придыханием, и ее пьяноватые глаза загадочно блестели. — В итоге я не выдержала и сама к нему подошла. Сколько, думаю, мужчин я упустила из-за скоромности? В возрасте есть свои преимущества. Мне тридцать семь, мне нечего терять. Я подошла, вручила визитку, заказала нам по текиле…»

Я слушала ее, и мне становилось не по себе. В ушах отдаленным эхом стоял голос Якова Антоновича: «Они готовы на все. Иногда даже сами платят за выпивку, типа самостоятельные, ага!»

Рыжая весело щебетала, не замечая моего смущения, не видя, что улыбка сползла с моего лица, как краска со стен старенького дома. Нас разделяли какие-то десять лет. Десять посиделок в ресторане с именинным тортом и ватагой боевито настроенных друзей, горланящих «Happy birthday». Десять лет — по московским меркам целая пропасть, хотя в полутемном зале ночного клуба мы наверняка смотрелись задушевно болтающими подругами-ровесницами.

«И знаешь, что меня покорило? Он ни на чем не настаивал, не требовал ничего. Мы просто пили и болтали. Про дочку расспрашивал. Обычно мужчины ведут себя не так. Сразу начинаются какие-то обжимания, намеки… Нет, я не недотрога, но этот сценарий уже надоел! А потом он предложил прокатиться по ночной Москве. Обычно я так не делаю, но… Глаша, в нем что-то было! Что-то такое, что заставляло поверить в счастливое будущее и в то, что я еще — ого-го! Потом по дороге попался его дом, мне так хотелось спать, и он сказал, что в его холодильнике полно шампанского!»

«И вы провели вместе ночь, — гася в пепельнице сигарету, закончила за нее я, — а утром ты чувствовала себя самой счастливой женщиной в мире. Но больше вы никогда не встречались».

«Что значит — никогда? — захлопала ресницами рыжая. — Это же не просто клубное знакомство! Мы обязательно встретимся еще. Но Яша отбыл в командировку на три месяца, в Нью-Йорк. А когда он вернется… Кто знает, — она застенчиво улыбнулась, — если честно, мне так уже надоела эта свобода!»

Свобода.

Свобода ходить в одиночку по ночным клубам. Свобода шарить рассеянным взглядом по сторонам в поисках того, кто мог бы на эту так называемую свободу посягнуть. Свобода угощать мужиков текилой и целоваться с ними на заднем сиденье такси. Свобода думать, что молодость не закончится никогда. Свобода верить в рекламные ролики и романтические мелодрамы. Свобода ненавидеть свободу, замешанную на понимании, что ничего иного тебе, может, уже и не светит.

У юных девушек своя лжесвобода.

За годы арбатской жизни я много таких встречала — притворяющихся отважными скиталицами, а на самом деле стиснутых стальными прутьями условностей.

Встречала девушку, которая сбежала от мужа-полуолигарха, чтобы стать… уличной проституткой. Ну, вот привлекала ее мрачноватая романтика профессии, что тут поделаешь! Девушка в шмотках из ЦУМа стояла на обочине дороги, на ветру, близ МИДа на Садовом кольце. Туфли Prada подчеркивали длину ее ног, воланы юбки Cavalli празднично обнимали стройные бедра, тонкая дымка пудры Sisley скрывала появившуюся от недосыпа легкую бледность. Идеальный маникюр, своевременный педикюр, золотая вуаль загара — и вся эта прелесть продается желающим по скромному тарифу (сто долларов — три часа, двести пятьдесят долларов — ночь). Желающих было хоть отбавляй. Другие девушки по вызову, которых на обочину привела нужда и нищета, а вовсе не желание оригинально повыпендриваться, ее терпеть не могли.