Наталья Калинина - Паэлья от Синей Бороды

На этот день посещения прекратились, но на следующий день прямо с утра вновь пожаловал полицейский, который был у меня накануне. И за ним следом – сеньора из социальной службы. Решался вопрос о том, чтобы мне временно предоставить комнату после выписки из госпиталя. Сеньора из социальной службы принесла телефон, и я смогла позвонить домой, успокоить встревоженную моим долгим молчанием маму.

После недолгого передыха и послеобеденного сна – новая круговерть с визитами полицейских, на этот раз уже, как ни странно, из отдела национальной полиции.

Вопросы, которые они мне задавали, вызывали недоумение. Я в них тонула – в этих странных вопросах, которые, казалось, не имели логики и никак не касались меня и наших отношений с Антонио. Мне сообщили, что мой муж арестован. Я ответила, что упала с лестницы сама. Я все еще полагала, что разговор пойдет о происшествии с моим падением.

– Над этим уже работают, сеньора, – сухо оборвал меня один из полицейских. – Мы сейчас будем говорить о другом.

И спросил о каком-то Родриго Ривера Санс.

– Нет, не знаю такого.

– Точно? – уточнил полицейский, будто усомнился в моем ответе.

– Точно.

– Не слышали это имя раньше?

– Нет.

Они не стали со мной спорить, один из полицейских пометил что-то себе в блокнотике и спросил о роде занятий моего мужа.

– Не знаю, сеньор, он занимался каким-то бизнесом, с его слов – винным. Экспорт вина.

На вопрос, касающийся знакомых моего мужа, я тоже смогла мало что сообщить. Я знала лишь домработницу Розу, доктора Хавьера и один раз видела сеньора Санчеса. Который, кстати, подделал подпись судьи на медицинском сертификате.

– Он не только подпись подделал, этот «сеньор Санчес», – хмыкнул один из полицейских. – Гораздо известней он под именем «Консул» – как довольно известный изготовитель фальшивых документов.

Значит, «Консул» – это его кличка, а не профессия, как я подумала, подслушав разговор Санчеса с Антонио. Хотя какая мне разница, главное, что в полиции убедились в фальшивости справки о моей шизофрении.

Они снова приходили – полицейские из отдела национальной полиции. И вновь и вновь расспрашивали о роде занятий моего мужа и о его связях. Некоторые вопросы касались нашей личной жизни – как познакомились, где расписывались. Расспрашивали о доме, о секретном третьем этаже, видела ли я оружие у мужа и знала ли, что в гардеробной, замаскированной старой одеждой, у него хранился целый арсенал? Нет, ничего такого я не знала.

Опять навестили меня дамы из социальной службы: принесли новость, что комната для меня готова и, скорее всего, завтра или послезавтра – как разрешит доктор – я могу переехать туда. Все необходимое на первое время мне предоставят. Этих сеньор из социальной службой сменила молодая девушка, оказавшаяся журналисткой. Ее интересовала история нашего знакомства с Антонио. Вот уж не думала, что это может быть настолько интересно, чтобы попасть на страницы газет! И под конец меня почтили своим визитом полицейские. На этот раз они принесли фотографии каких-то людей и, показывая их мне, спрашивали, видела ли я их в обществе моего мужа. Нет, знакомых лиц на фотографиях не было. Последней мне показали старую цветную фотографию, на которой был изображен молодой человек, в котором, вглядевшись, я узнала мужчину с газетных фотографий.

– Кто это? – спросила я.

– Это – сеньор Родриго Ривера Санс. Восемнадцать лет назад. А вот на этой фотографии… – полицейский выложил передо мной фотографию Антонио. – Он же, но сейчас. Ваш муж.

Эта трехдневная круговерть с полицейскими и дамами из социальной службы, с их бесконечными вопросами вылилась для меня в высокую температуру. И молчаливый неулыбчивый доктор, рассердившись, запретил все визиты ко мне. Чего уж скрывать, я была только благодарна ему за это. Целые сутки провела в блаженном покое, стараясь не размышлять над обрушившейся на меня лавиной информации. Потом, позже, мне объяснят, почему у моего мужа два имени, с чем связаны задаваемые мне вопросы и в чем обвиняют Антонио. Ведь его арест, как я поняла, связан не столько с нашей семейной драмой, сколько с оружием, хранившимся в доме на третьем этаже. А пока пусть все оставят меня в покое. Мне не до визитов, не до размышлений. Я проспала почти сутки и, выныривая из одного сна, тут же с готовностью ныряла в следующий. Я купалась в них, будто в ласковом теплом море. Они даже пахли соленым ветром. Дважды мне снился «тот самый» полицейский, и просыпалась я с улыбкой, за которую сама над собой подтрунивала: ой, Дашка, попала ты, попала… Но не всерьез, потому что мои фантазии об этом молодом человеке тоже были несерьезными – как о недосягаемом киноактере, например, с которым никогда не сведет жизнь. Подобные выдуманные мечты скрашивали мое скучное пребывание в больничной палате. И я была благодарна тому парню просто за это.

Поблаженствовать в одиночестве мне дали недолго. Уже на следующее утро на пороге палаты появился новый визитер.

И я, услышав звук приоткрывающейся двери, обреченно подняла глаза к потолку: начинается.

– Дашенька… – услышала я знакомый голос и, забыв о головокружении и все еще доставляющих мне боль ушибах, резво вскочила:

– Любовь Федоровна!

– Девочка, – обняла она меня. И я расплакалась.

– Ну же, ну же…

– Любовь Федоровна, куда вы пропали? Как мне вас не хватало! Если бы вы не уехали…

– А я никуда и не уезжала, – немного смущенно ответила она.

– Как это? – отняла я заплаканное лицо от ее плеча.

– Да вот так. Обманули нас с тобой. Мне позвонил Антонио и сказал, что вы с ним надолго отбываете, у него работа, и он тебя забирает с собой. Я поверила. Тем более что Антонио вежливо пообещал, что, как только вы вернетесь, сразу же со мной свяжется, чтобы возобновить уроки.

– Гад, а мне сказал, что вы срочно уехали в Россию… И тоже обнадежил ожиданиями.

– Ладно, деточка, чего уж там, выяснилось все, к сожалению, только сейчас. Если бы я не поверила твоему мужу…

– Он не мой муж! – резко ответила я. – Как только мне разрешат выйти отсюда, я отправлюсь домой и подам документы на развод. Хорошо, что мы в Москве расписались, а не в Испании, легче будет развестись.

– Да, конечно, деточка, все у тебя получится, – поддакнула Любовь Федоровна и погладила меня по голове: – Как себя чувствуешь? Натерпелась, бедняжка.

– Хорошо, правда. Думаю, меня не сегодня завтра выпишут. Приходили сеньоры из социальной службы, сказали, что подготовили мне комнату, потому что, наверное, некоторое время мне надо будет быть в Испании: полицейские меня без конца о чем-то спрашивают.

– Не думаю, деточка, что тебя задержат в стране надолго. А комнату и я тебе могу дать, зачем тебе казенное жилье? Поживешь у нас, сколько тебе нужно, места достаточно.