Как влюбить босса девушке в интересном положении за 80 дней (СИ) - Ночь Ева

Я показываю Аньке большой палец и, зажимая телефон плечом, корябаю Зефиркины координаты на салфетке.

— Вот. Прекрасная девочка Женя. Двоюродная сестра моего Одинцова. Думаю, вы и поладите, и прекрасно проведете время.

У Аньки самая настоящая паника. Она подскакивает. Я хватаю ее за плечи. Сейчас главное, подругу в чувства привести.

— Миллиардер, Ань! — говорю я, глядя ей в глаза. — Прикинь, у тебя еще такого не было!

Анька замирает. В глазах — интерес. Мыслительный процесс пошел-поехал.

— А что? — поправляет она прическу. — И правда.

Я машу ей рукой и спешу на выход: мой Одинцов приехал, так что нужно поспешить.

Одинцов

Моя Лика выплывает, как королева. Шикарная — дух захватывает. Я открываю ей дверцу машины и тянусь невольно, как очарованный. Хочется сжать, смять, присвоить, заклеймить собой. А заодно надавать тумаков всем, кто оборачивается ей вслед. Но это Лика. На нее реагируют даже мумии в бинтах.

Она садится, я приземляюсь рядом, вдыхаю запах ее духов и не хочу никуда ехать. Сейчас бы по городу промчаться, поговорить. Услышать ее смех. Не напрягаться и не выдумывать всякие поводы, чтобы быть рядом или коснуться ее руки.

— Саш, мы едем? — вздрагиваю от ее голоса.

Кажется, замечтался. Завожу мотор и запоздало думаю: что-то не так. Какие-то детали в моей голове не стыкуются. Поглядываю на Лику и до меня начинает медленно доходить: она будто ждала, что я позвоню. Приготовилась.

— А куда это ты собралась? — слова срываются с губ, опережая мозги.

— На выставку, — хлоп ресницами невинно.

Внутри разогревается ядерный реактор. Атомная станция готова к взрыву.

— Я ж тебе с полчаса назад позвонил, — мой собственный голос плавает в воздухе, как оглушенная динамитом рыба.

— А кто сказал, что я тебя ждала? — хлоп-хлоп ресничками. И лицо у Егоровой безмятежное, гладкое. Губы спелые, так и напрашиваются на поцелуи. Но, кажется, предохранители уже вылетели со своих насиженных мест, и нужно срочно что-то предпринять, иначе лавину понесет, потом не остановишь.

— А с кем же ты на выставку собралась, если подготовилась и меня не ждала?

Лучше смотреть на дорогу. Я веду машину и дурею от ее духов. Хочется рвануть пуговицу на воротнике рубашки. И галстук стянуть с шеи к чертовой матери.

— С господином Набоковым.

Она что, издевается?! Или стоп. У меня слуховые галлюцинации. Этого не может быть. Либо это другой Набоков, либо померещилось. Но Егорова решила меня добить.

— С Игорем Евгеньевичем, — уточняет она, и я теряю тормоза. Свои, конечно, с машиной все в порядке.

— Откуда ты его знаешь? — голос, как ни странно, у меня вполне нормальный. Ничем не выдаю ярость, что в голову, как известная субстанция, ударила.

— А я и не знаю его. Просто добрый человек согласился меня сопровождать. Или я его. Неважно. А что ты так разволновался, Сашенька? — спрашивает участливо и пытается в лицо мне заглянуть. — Насколько я понимаю, ты не собирался меня приглашать. А мне хотелось… развеяться.

И это мать моего ребенка! Женщина, на которой я собираюсь жениться! Легкомысленная вертихвостка и совершенно беспринципная особа, которой абсолютно нет дела ни до моих чувств, ни до моих ухаживаний!

— Егорова, — рычу сквозь зубы, — ты смерти моей хочешь? Ты хоть знаешь, кто этот «добрый человек»?

— Набоков? — уточняет она. — Знаю. Миллиардер.

Я пытаюсь набрать воздух в легкие. Мы приехали. Но прежде чем выйти из машины, я поворачиваюсь к Егоровой и четко произношу:

— Если ты хотела, чтобы я ревновал, то я ревную. И я не хотел бы, черт побери, чтобы миллиардеры или еще какие козлы приближались к тебе, водили тебя на выставки, увивались вокруг, целовали руки, восторгались, нарезали круги, сыпали комплименты и так далее — список бесконечен, а терпение у меня не железное. Я человек, понимаешь?

Лика хлопает ресницами. Растерялась, кажется. Или удивилась. Мне сейчас не до анализа чувств, что отражаются на ее лице. Пусть что хочет думает. Выхожу, открываю ей дверь, подаю руку. Ее теплые пальцы касаются моей кожи, и меня немного отпускает.

Вот так правильно. Рука в руке. Она рядом. Но мне еще с Набоковым встречаться, и зубы готовы раскрошиться, как только я думаю, что этот магнат будет пялиться на Лику. Судя по всему, она его на меня променяла. А это что-то да значит!

Лика

Одинцов мой взбеленился не на шутку. Какой собственник! Я из себя дурочку, незамутненную интеллектом, сейчас строю. Но эйфория от Одинцовского приглашения с меня спала еще по дороге из кафе до его машины.

Что-то нечисто в его скоропалительно-неожиданном приглашении. Молчал же до последнего? А собирался, собирался втихаря, за моей спиной! Ну, ничего, фашист, получи гранату! Я не я буду, если тебя на чистую воду не выведу! Ревнуешь? Это оч-чень даже хорошо. Тебе полезно, гад!

Сама выставка меня интересовала мало. Я на все эти чудеса и новинки науки и техники смотрела, как на опасные предметы. Я словно в банку со скорпионами попала — такое ощущение. И хоть я немного обтерлась в магазине, и паника меня не накрывала, но никто не мешал мне на стенды смотреть с опаской.

Главное — ни к чему не прикасаться. А то поломаю, задымится, взорвется еще не дай бог.

Почти на входе нас ловит Георг. Один. Вот сучок противный! Кинул-таки Зефирку. Она мне хоть и не подруга, но женскую солидарность никто не отменял. Брат кидается к нам, как гепард. Великолепный прыжок. И морда у него злющая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты что мне за телефон подсунул? — рычит он на Одинцова. — Я твоей прекрасной сестрице дозвониться не смог.

Отличное оправдание. Блестящее, я бы сказала. Уши на макушке, рот на замке: когда тебя считают предметом мебели, всегда узнаешь намного больше.

— Я не проверял, что ты там набирал и какие цифры вбивал, — Одинцов злится. Я по его каменному профилю вижу. Наверное, не только на меня, но и на Георга тоже. — И не пойму, что за жалкие отмазки. Ты всегда мог перезвонить мне и выяснить.

— А ты хоть раз ответил? — Гошка тоже не отстает. Злющий, как дьявол. И красивенный, как грех.

— Вот черт, — чертыхается Одинцов, доставая телефон. — Забыл из беззвучного режима вывести.

— И историю звонков посмотреть тоже была не судьба, — ковыряется в ране, словно мясник, мой добрый братец. — Совершенно нельзя положиться на тебя даже в таком простом вопросе.

— А ты бы с утра ей позвонил — и было бы счастье. Все срослось бы. Но ты ж тянул до последнего? — идет в атаку мой смелый медведь.

Кажется, можно вмешаться. Чует мое сердце — а чуйка у меня великолепная — Гошка хотел пойти с Зефириной. Меня это радует. Может, не все потеряно. Племянников дождусь. Вероятно, но не факт.

— Не переживай ты так, Георг, — подаю я голос. Брат смотрит на меня как на привидение. Не заметил? Оч-чень хорошо. Отличный признак! — Я Зе… Женю сдала в хорошие добрые руки. Надежные.

— Что значит сдала? — бесится Гошка, теряя лицо: черты его искажает ярость. — Что ты натворила, Лика?

— Почему сразу натворила? Что за тон? Не надо со мной как с маленькой девочкой себя вести. Я, между прочим, давно выросла. Женя очень хотела на выставку попасть. Ты ее «кинул», не позвонил, не объявился. А господин Ребусов милостиво согласился нам помочь.

— Ребусов? Милостиво? — Гошку корежит не на шутку.

Одинцов меня прикрывает своей надежной широкой спиной. Решительно. Мой герой!

— Ты на мою девушку голос не повышай, — говорит он внушительно. А у меня сердце тает, растворяется, течет рекой. Я его девушка! Он меня защищает! Но это не повод, конечно, лужей у его ног растекаться. Я еще не выяснила, чей я заменитель на этом празднике жизни!

Лика