Она моя (СИ) - Тодорова Елена

Кеды то вшыстко ше сконьчи, купимы дом над можем, вэжьмемы пса и роджимы джечи[12].

Никогда не забуду этих слов. Важно то, что он обещал мне это, хоть я и не понимала, еще в начале наших отношений, когда ситуация была неустойчивой и страшной. Теперь я знаю, что бы ни происходило, все именно так и будет.

— Проголодалась? — спрашивает Тарский, когда спускаемся вниз.

— Немного.

— Давай отведу тебя и возьму ужин в каюту.

И я ему за это благодарна. Слишком много впечатлений получила, буду знакомиться с командой завтра. А сегодня хочется поскорее спрятаться ото всех и очутиться в крепких объятиях мужа. Он исполняет мое желание, как только заканчиваем с ужином и принимаем душ. Каюта совсем крохотная, но как же, оказывается, здорово лежать в темноте на узкой койке, прижиматься к любимому, чувствовать мягкие раскачивания моря, тихо разговаривать и ловить в иллюминаторе лунные блики.

— Люблю тебя, — шепчу какое-то время спустя, ощущая, как меня настойчиво утягивает в царство Морфея.

— Люблю тебя, — раздается в тишине сипловатый ответ Тарского.

Это лучшее, что можно услышать перед сном. Никакое «спокойной ночи» не сравнится. Что бы ни происходило за день, именно так он должен заканчиваться. Перед тем как отключиться, обещаю себе, что сберегу эту традицию на долгие-долгие годы.

Гданьск, Польша,

две недели спустя

Едва только вдалеке, за бурными темными водами Балтийского моря, появляется призрачный берег, подскакиваю на месте и с восторгом хлопаю в ладоши. Теплые варежки скрадывают звук, но ничто не может заглушить мой счастливый визг.

— Тихо ты, — смеется Тарский. Он, вероятно, не меньше меня устал от этого путешествия, хоть и утверждает, что его все устраивает. — Горло простудишь.

— Если я не буду кричать, расплачусь, — предупреждаю. И тут же уточняю: — От радости, конечно.

— Так, значит, тебе понравился наш медовый месяц, Катенька?

— А это был медовый месяц?

Понимаю, что специально дразнит меня, но все равно ведусь на эту уловку.

— Чем не круизный лайнер? — продолжает иронизировать Тарский.

Оглядываясь на пятиярусное нагромождение разноцветных контейнеров, скептически смеюсь.

— Я должна верить, что ты выбрал море из романтических побуждений?

— Должна.

— Ах… Тогда я сделаю вид, что верю!

— Сделаешь вид? — прищуривается Тарский. — Я две недели тебя ублажал.

— О, да!

Как бы это не звучало, именно так и было.

— К сожалению, столько времени вместе, как на этом корабле, мы вряд ли когда-либо сможем проводить, — заключает муж уже тише, серьезным тоном.

Обнимает меня за плечи и притягивает к себе. Я охотно льну и прикрываю глаза. Ветер лижет льдистым холодом щеки, а объемная куртка скрипит от движений, пока я не затихаю, пряча у Тарского под подбородком лицо.

— Знаю, — все, что отвечаю.

Ведь на судне мы практически каждую секунду проводили вместе. Даже душ стал нашим общим ритуалом. Все завтраки, обеды и ужины, время между трапезами, насыщенные вечера, долгие ночи — были переполнены нашими общими эмоциями.

— Несмотря на то, что я не могу даже приблизительно предположить, какой будет наша семейная жизнь, я готова на все, — шепчу после долгой паузы. — Провожать и терпеливо ждать дома, а если потребуется, сопровождать в любой филиал ада. Слышишь, Таир? — переведя дыхание, целую дергающийся под моими губами кадык. — Столько пережили вместе, страшнее быть уже не может.

— Не должно, да.

Не знаю, как расценивать его ответ — то ли держись, бояться нельзя, то ли и правда все самое худшее у нас позади.

— Как тебе удалось убедить Рязанцева? — решаю вильнуть в сторону менее опасной темы.

— Разработал идеальный план, — отзывается Гордей. — Гданьск — приграничная зона. Идеальное место, чтобы осесть двум агентам и тихо выполнять свою работу, — после этих слов я невольно цепенею и задерживаю дыхание. — Политического характера, безусловно. Навоевались, — уточняет муж, и я незаметно выдыхаю. Даже плечи опадают, а с груди будто груз сваливается. — Кроме того, с детьми мы не будем вызывать подозрений.

— С детьми?

— На перспективу говорю.

— Понятно, — снова медленно, но сконцентрированно выдыхаю и улыбаюсь. — Значит, пора привыкать к новым именам.

В порту нас встречает Федор. Он решает все вопросы, чтобы мы могли сойти на берег без предоставления документов и последующей регистрации. Обниматься и радоваться встрече некогда, но я счастлива его видеть. Успеваю лишь улыбнуться и поймать ответную яркую усмешку, прежде чем он проводит нас через КПП.

— Скучал без меня? — нападаю на родственника в машине.

Потянувшись, обвиваю руками за шею вместе с водительским креслом.

— Еще бы! — смеется тот. — Без твоей неуемной энергии случались вопиюще спокойные дни.

Тарский наблюдает за этой сценой своим фирменным прищуром.

— Твой русский по-прежнему ужасен, — поддеваю Бахтиярова. И тут же на этой позитивной волне решаю покаяться. — Прости, что сбежала тогда. Надеюсь, тебе не досталось от Гордея.

— Тогда не досталось, — отвечает сам Тарский за брата. — А сейчас вполне могу дозреть.

— Чего это? — в тон ему отзываюсь, не прекращая обнимать Федора.

— Вспомнилось, как ты, Катенька, встречала меня.

— Ревнуешь, что ли? — смеюсь и отпускаю несчастного родственника. Откидываясь на спинку сиденья, направляю лукавый взгляд в зеркало заднего вида. — Если тебе станет легче, милый, то я признаюсь, что на самом деле та встреча вызвала у меня неописуемый восторг! Я очень постаралась, чтобы сдержаться и не придушить тебя.

— Я так и понял, — усмехается Тарский.

А Федор откровенно гогочет.

— Ну, что? Пора домой? — спрашивает, отсмеявшись.

— Все нормально с недвижимостью? — реагирует на этот вопрос муж. — Сделка прошла успешно?

— А ты еще сомневаешься, пан Станишевски? — улыбается Бахтияров. Я так понимаю, что это риторика, потому как оба на какое-то время замолкают. Федор заводит двигатель и выезжает с паркинга. Лишь несколько раз перестроившись на четырехполосной трассе, продолжает: — С документами проблем не возникло. Покупка выбранного тобой дома стала четвертой успешной сделкой, которую заключила моя риелторская контора. Так что едем прямиком домой!

Я сдерживаю свое любопытство. Никаких вопросов не задаю. Но когда автомобиль съезжает с дороги и поворачивает на тихую улицу частного сектора, мое сердце ускоряет свой бег.

Литый из бронзы номер «337» расплывается перед моими глазами, прежде чем отъезжают ворота. Не хочу плакать, но несколько слезинок вырываются и соскальзывают по щекам. Хорошо, что мужчины выходят. Успеваю быстро смахнуть влагу до того, как Гордей открывает дверь и подает мне руку.

Выбравшись из салона, молча ступаю по серо-красно-желтой тротуарной плитке. У меня попросту не находится слов, чтобы что-то говорить. Грудь сдавило, дышать сложно. Минуя огромный трехэтажный дом, направляюсь на задний двор, чтобы увидеть бушующее море. Оно слепит глаза, но вряд ли можно списать на это то, что я снова плачу.

Чувствую, как Тарский прижимается сзади и обвивает руками мои плечи. Сглатываю и вцепляюсь в его ладони пальцами.

— Надеюсь, это слезы радости, — трогает губами мое ухо. — Но если тебе здесь не нравится, можем продать и выбрать подходящий дом вместе. Не хотел по приезду селиться в гостиницу.

— Нет, нет… — выдавливаю, как только удается свободно вдохнуть. — Конечно, нравится! Я растрогалась… Пора бы тебе уже привыкнуть. Похоже, до родов я буду на все реагировать со слезами.

— Ты еще не вошла в дом, — голос Гордея выдает хрипоту.

Уже понимаю, его тоже задело эмоционально.

— Мне не нужно входить, чтобы почувствовать себя самой счастливой, — шепчу, не в силах подавить дрожь. — Ты — мой муж. Мы вместе и относительно свободны. У нас есть свой дом, — порывисто перечисляю я. — Скоро появится собака, потому что теперь я точно знаю: все, что ты говоришь, имеет вес. Если сказал, значит, исполнишь. И… это… — дыхание перехватывает. Но я хватаю небольшую порцию холодного воздуха и оборачиваюсь к Тарскому. — Самое ценное — иметь возможность полностью тебе доверять.