Один шаг, чтобы проиграть (СИ) - "Vladi N"

— Я предупредил.

— Я понял, — Митчелл облокотился на стол, сцепив руки в замок, и смерил меня удивленным взглядом. — Ничего не хочешь рассказать?

— Хочу.

— И?

Сглатываю. Долго молчу и смотрю в зеленые глаза, искрящиеся интересом. Потом достаю из кармана ключи и кидаю на стол перед другом.

— Не понял.

Если бы не напряженность момента, я бы даже заржал — такое лицо сейчас напротив.

— Ты выиграл. Тачка твоя.

Снова тишина. Скотт, не веря, переводит взгляд с меня на ключ и обратно.

— Нихрена не врубаюсь. Ты же трахнул ее, да? — киваю, сцепив зубы. — Ну это то понятно, я не сомневался. Видео не смог снять? Так у тебя же еще чуть меньше месяца до Рождества.

— Не в этом дело.

— Так объясни мне, твою мать, что происходит?!

Митчелл хлопнул ладонью по столу, не сводя с меня напряженных глаз. Я же в момент почувствовал дикую усталость от всех этих разговоров.

— Диана теперь моя женщина.

— Ты серьезно сейчас? — для Скотта сегодня просто день откровений. Не выдерживаю и разражаюсь диким хохотом. — Какого хуя ты ржешь?! Нормально сказать можешь, а не эту хуйню?!

— Не ори! — осекаю жестко, так же резко, как и начал, прекратив смех. — Тебе популярно объяснить, что значит словосочетание «моя женщина»?

— Я знаю, что это значит, но данные слова к тебе отнести, извини, уж, никак не способен, — друг вскочил и принялся мерить шагами кабинет. — Ты заболел?

— Можно и так сказать, — снова сглатываю, чувствуя, как сердце подскакивает к горлу. — Влюбился.

Единственное слово заставило Скотта Митчелла прирасти к земле, словно статуя. Всегда равнодушные в любой ситуации глаза сейчас пробивают меня волнами дикого неверия и шока. Он запускает руку в волосы, теребя и так слишком потрепанную шевелюру, а затем хриплым голосом уточняет:

— Влюбился?

— Да. Влюбился. Я люблю Диану Уильямс.

Если что и рассчитывал услышать друг в моем кабинете, то явно не это.

Глава 22

Lose Control — Ron May

Скотт

Не верю. Не верю, блять.

Это же Джеймс Тернер — мастодонт равнодушия и цинизма. Да у него баб было столько, что вспоминать страшно, и ни одной не удавалось ни то, чтобы влюбить — заставить в апартаменты привезти. Вечно трахал где-то по гостиницам, да по их квартирам. Либо в своей, специально для этих случаев отведенной.

Друг серьёзен. Вижу, что не стебет. Все как на духу выкладывает. Напряжение выдает пульсирующая на шее вена. Закидываю голову и, наконец, даю волю эмоциям — я просто смеюсь.

— Как? Как, блять, ей это удалось? — смотрю в карие глаза напротив, задавая мучающие сознание вопросы. — Что она делает такого, чего не даёт больше ни одна другая баба?

— Знаешь, все до безобразия просто, мужик, — Тернер не улыбается, продолжая сверлить меня взглядом, — она не строит из себя ту, кем не является. И действительно меня любит. За то, что я — это я. А не мои деньги, положение в обществе или те возможности, которыми я могу ее удостоить.

— Это она тебе сказала или кто просветил? — ухмыляюсь, усаживаясь обратно в кресло.

— Сам вижу. Понимаешь, Скотт, это ни с чем не спутаешь. То, как она смотрит… Да у меня, блять, сердце начинает так кровь гнать, что я просто задыхаюсь! Понимаешь? — возбуждение на лице друга заставляет меня резко поверить в его маниакальную зависимость от женщины. — А, конечно не понимаешь, — отмахивается, — это чувствовать надо. Все, что она делает, привлекает меня: как говорит, как думает, как слушает, как эмоции свои выражает. Да даже, мать твою, как спит! Я все в ней хочу, понимаешь? Я ее не вижу и с ума схожу. Когда она что-то рассказывает, ловлю каждое слово, потому что мне действительно важно ее слышать. А то, как она меня обнимает… Говорю и мурашками покрываюсь, будто руки ее на себе ощущаю. Не вижу Диану всего ничего, а уже невероятно скучаю, Скотт. И теперь не по барам хочу зависать, рассматривая бесконечную вереницу размалеванных искусственных баб, а домой хочу. Есть приготовленный ею ужин, обнимать ее всю, целовать. Любить.

Выдал все это и замолчал, только грудь тяжело поднималась и опускалась, будто марафон пробежал.

— Я думал, что все эти сказки про любовь — не более, чем выдумка женщин, повернутых на романтике.

— Я в нее втрескался по уши ещё в долбаном Таллахасси. Смотрел на то, как она лихо управляется с отцовским пикапом и жуёт бургер, перепачканная майонезом, и понял, что вот оно — мое. Но как последний долбоеб тащил себя по накатанной вниз, прикрываясь каким-то долбанным чувством свободы, — Тернер поднимается с кресла, расстегивая верхние пуговицы на черной рубашке, складывает руки в карманы и отворачивается к окну. — Сейчас я понял, что не жил даже. Хуйней занимался. Тратил время на такую беспросветную дичь, вместо того, чтобы видеть в жизни то, что так щедро намазано перед нашим носом, но нам все мало. А эта маленькая женщина мне глаза раскрыла.

— Чем же?

— Своей философией. Своим опытом. Своим упорством и трудом, — разворачивается ко мне и прочищает горло. — Она такого дерьма хапнула, Скотт. Ты себе в своей беззаботной сытой жизни даже представить не можешь. И наши долбаные игры сейчас выглядят не просто скотскими. Ничтожными. А мы с тобой два зажравшихся ублюдка.

Молчу, переваривая откровения друга. Наблюдаю за тем, как Джеймс снова разворачивается к окну, устремляя взгляд в одну точку.

— Сказать, что я в шоке — не сказать ничего. В полном ахуе. И от твоей влюбленности, и от монолога.

— Ты просил меня объясниться. Я сделал это. Тачка твоя, поздравляю. Единственное, о чем прошу — чтобы факт нашего спора не вылез наружу. Сам расскажу.

Тернер давит меня своими черными глазами. Напряжение так и пышет огнем в воздухе, норовясь поджечь любого, кто сделает даже одно неосторожное движение.

— Я услышал тебя. Мне надо все переварить.

Не дожидаясь ответа друга, подскакиваю на ноги и пулей вылетаю из кабинета, направляясь к себе. Никак не могу понять, что меня так задело — сам факт влюбленности Тернера или его выбор женщины. Точнее, мой выбор. Смеюсь, постепенно увеличивая громкость собственного голоса, и захожу в свой кабинет.

Мы с тобой два зажравшихся ублюдка.

Намахиваю с ходу стакан виски, перематывая в голове все тяжёлые слова Тернера, и не принимаю. Но и пойти против не могу. Почему именно она? Почему именно эта раздражающая меня одним присутствием девка?

На селекторе высвечивается имя Хлои, заставляя на время забыть о тираде Тернера и переключиться на блондинку, так сладко кончающую от моих ласк. С того момента старательно меня игнорирует — отвечает только по рабочим моментам. А чтобы самой меня набрать — что-то из разряда фантастики.

Не буду врать — с ней бы я повторил.

— Да, Хлоя, — пытаюсь придать голосу присущее ему равнодушие, но получается хреново.

— Могу я зайти? Это важно.

— Заходи.

Блондинка появляется на пороге спустя пару минут. Позволяет себя рассматривать, чего не желала ранее. Но выглядит она хуже, чем всегда.

— Что хотела?

Бросил с такой небрежностью, что девушка невольно вздрогнула. Молчит. Рассматривает и не произносит ни слова. Затем медленно проходит вперёд и кладет мне на стол исписанный лист.

Не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять, что это. Но я все равно включаю дебила.

— Это что? — трясу перед носом Хлои бумажкой.

— Мое заявление.

— С чего это вдруг?

— Мое решение. Осознанное.

— Понял, — свожу брови к переносице, пробегая по чернильным строчкам. — Переводишься?

— Да, меня заберёт отец в свою фирму, — смотрит прямо, но глазами с моими не соприкасается.

— И что же это за шарашкина контора?

— "Рич Индастриз" тебе о чем-то говорит? — Хлоя улыбается губами, замечая мое дичайшее замешательство. — Вижу, что говорит.

Качаю головой и сжимаю зубы. Так она из богатеньких. Да не просто богатеньких, а по капиталу немного недостающих до акционеров "ТАТС".