Татьяна Алюшина - Одна кровь на двоих

   — А-а-а!! — заорал он, срываясь на истерический фальцет. — Сука! — И замахнулся кулаком! Маша зажмурилась и отвернула голову.

   Удара не последовало. Какая-то сила оторвала от нее взбесившегося бывшего мужа.

   Двумя руками — за шею и ремень на брюках — Дима ухватил Юрика, оторвал от Маши, развернул и с лету, под челюсть ударил кулаком, как кувалдой. Тот пролетел пару метров, врезался спиной в стеклянный шкафчик с посудой и, осыпаемый летящими осколками, упал на пол. В два стремительных шага Победный оказался возле него, схватил широкой ручищей за горло, поднял над полом, с силой впечатал в стену.

   И стал сжимать пальцы на горле.

   Молча, ни звука не издав с момента, когда ворвался в номер.

   На все действия ему понадобилось пять секунд!

   Тигр взял свою добычу!

   Это его женщина, и никто не имеет права ее трогать!

   Она может отказаться от него, уйти, сказать, что не любит, что он ей не нужен, забыть и продолжать жить без него!

   Но она его женщина!

   Он отвоевал ее у смерти и вымолил у Бога! Никто не смеет ее трогать!

   И он сжал пальцы на горле Юрика.

   На седьмой секунде Маша пришла в себя, сфокусировав зрение, осознала, что происходит вокруг, и стала выбираться из кровати. К Диме.

   Осип смотрел на Победного и очень быстро и четко соображал, какие надо предпринять действия и шаги, чтобы замять все это дерьмо! Так, менты местные, он с ними без проблем договорится, обслуживающий персонал — тоже решаемо. «Ах ты ж, твою мать!»

   Он понимал, что Победный не остановится! Он сейчас ничего не слышит, не видит и не соображает — все! Он пойдет до конца, потому что этот придурок — прости господи его душу грешную! — вступил на Димину территорию, территорию его сердца и тронул его единственную женщину! Если бы дело касалось какой-нибудь другой женщины, бизнеса, работы, какого бы уровня заваруха ни случилась, Дима хладнокровно все осмыслил бы, просчитал до мелочей и без эмоций сделал бы противника.

   Осип, естественно, мог одним движением отключить Диму и остановить смертоубийство. Но Дима ему не простит никогда! Это его бой и его женщина!

   Но если не остановить, Дима не простит себя никогда и возьмет на всю жизнь грех и тяжесть убийства на душу!

   «Твою мать!»

   И уже ничего не будет — ни смеха, ни радости, ни открытости, ни счастья, которое только испытал!

   И Маша...

   Ничего у них после этого не сложится, потому что она тоже не простит себе никогда, что он убил из-за нее человека, и он будет помнить, что из-за нее убил!

   Она сейчас доберется до него, начнет кричать: Дима, прекрати!», хватать за руку, а он, находясь в горячке и безумии своего боя, не осознавая ничего вокруг, оттолкнет ее и удавит Юрика, как вошь, поняв, что ему хотят помешать.

   Осип прикинул, куда может отлететь Маша. И насколько это безопасно.

   А Маша тем временем добралась до Димы и остановилась. Медленно положила ладонь на его руку.

   Юрик, с лицом лиловым от прилившей крови, дергал ногами, сипел и обеими руками цеплялся за пальцы Победного, пытаясь оторвать их от своего горла.

   — Дима! — позвала Маша.

   И зов этот был странен, нереален. В негромком, но четком, прозвучавшем яснее взрыва голосе слились, переплетаясь, несовместимые интонации — и зов любимой, и требование прийти к ней, и призыв о помощи, и неодобрение, и обещание будущего, и напоминание о крае серебристого раструба, где они побывали вдвоем, и крик матери «Домой!» загулявшемуся малышу...

   Это был колдовской зов. И Дима услышал! И повернул к ней голову.

   И перестал сжимать пальцы — рук не убрал, — но перестал усиливать давление.

   Осип остолбенел, боялся дышать!

   Он знал так много и о таких недоступных людям вещах, видел такое... но первый раз наяву, своими глазами увидел, как люди общаются, сливаются не здесь...

   Игорь с Олегом у него за спиной тоже перестали дышать, увидев...

   Находясь вот здесь, сейчас — он, добравшись до врага, убивая его в последней схватке, и она, с опухшим лицом, заплывающим глазом, разбитой губой и засыхающей струйкой крови в уголке рта, в разорванной одежде — они были не здесь! Вдвоем!

   Она позвала его там, и он услышал! Сощуренные, убийственные, плавящиеся яростным золотом глаза увидели ее!

   И Маша медленно подняла брови в недоумении: «Почему ты занимаешься всякой ерундой, когда здесь я?»

   У Димы в мозгу что-то переключилось, и он вернулся.

   Отпустив, за пустой глупой ненадобностью, то, что сжимал в руках, подхватил Машу, прижал к себе что есть силы. Она обвила его ногами, переплетя их у него за спиной, обняла, сжав в кулачках его майку, и они оба замерли.

   Высь отпускала, и они возвращались на землю. Осип вспомнил о том, что надо дышать, и парни сзади выдохнули - может, ничего не было, может, им просто привиделись от напряженности момента какие-то чудеса неземные или очень хотелось, чтобы это были чудеса...

   Ну, пусть мальчишки так думают, а Осип...

   Рухнувший на пол Юрик хрипел, хватал воздух широко раззявленным ртом. Осознав наконец, что жив, прохрипел, держась за горло руками:

   — Я... вас... всех! — закашлялся, отдышался. — Всех засажу! Вы... у меня...

   Не отрывая взгляда от Димы с Машей, Осип незаметным движением ткнул куда-то Юрика, и тот затих, потеряв сознание.

   Он жестом отдал распоряжение Игорю с Олегом, они подняли и понесли Юрика из номера.

   Маша, отпустив Димину футболку на спине, попыталась отстраниться, чтобы посмотреть на него, он не пустил, придерживая ее ладонью за затылок. Тогда она ухватила его двумя руками за уши, отодвинула голову и посмотрела ему в лицо.

   Глаза у него были закрыты, Машка чуть тряхнула его, требуя посмотреть на нее, и он посмотрел: глаза в глаза.

   И она, четко выговаривая каждое слово, сказала:

   — Я люблю тебя. И всегда любила. Только тебя. Только ты. До смерти.

   Он кивнул:

   — Это точно. До смерти.

   И это не было столь не любимой Машей пустой, цветистой цитатой. В их случае это была правда. Истинная.

   «До смерти! Это уж точно!» — подумал Осип, выходя из номера.

   Оставив Игоря у двери, охранять,~ и пообещав позже с ним разобраться, он подхватил вместе с Олегом бесчувственного Юрйка. У лифта на первом этаже их встретили охранник корпуса и администратор, бледная от волнения.

   — Осип Игнатьевич, — затараторила она, оправдываясь, — мы только на минуточку отвернулись, тут у проживающего возникла проблема, все шумели. Мы его не пустили бы, ума не приложу, как он прошмыгнул!.

   Осип скинул тело на руки охраннику: