Дебра Кент - Как опасно быть женой

– Можешь со мной поговорить? Пожалуйста. Он явно что-то чувствует. Я стараюсь держаться на расстоянии. От меня пахнет сексом.

– Конечно. А в чем дело?

– Я виноват перед тобой, Джулия. Очень. Я так много работаю, что забыл о твоем дне рождения, и все время пропадаю на концертах и репетициях. Я никудышный муж, но хочу исправиться. Пожалуйста, скажи, что позволишь мне это сделать.

– С чего вдруг такое покаяние? – Я стою поодаль, опасаясь, что Майкл почувствует запах другого мужчины.

– Я ходил к психотерапевту. Сам. К доктору Валькович.

– Вот как?

– Да. И она помогла мне кое-что понять. Я не был откровенен с тобой. Не говорил правды.

Ой-ой. Вот оно. У моего мужа роман с Эдит Берри. Ничего. Я справлюсь. Сохраняй спокойствие, Джулия. Дыши. Все будет хорошо. Даже очень. Переделаешь его кабинет в комнату для шитья. Будешь принимать душ, не переживая, что кончится горячая вода. Тебе больше не придется слушать его храп, ни Б-52, ни астматического мопса. Миллионы мужчин заводят любовниц, миллионы женщин разводятся. Обратишься к хорошему адвокату, тому, что был у Алексис Мерриуэзер, и оставишь Майкла без ночного горшка. Но вдруг я не справлюсь? Вдруг сойду с ума и стану бродяжкой – из тех, что возят свои пожитки в тележках, украденных из супермаркета?

– А правда заключается в том, что мне было плохо. Я ненавижу свою работу. Она отнимает кучу времени. А я хочу быть с семьей. С тобой, Джулия. – Он глубоко вздыхает. – Я хочу вернуться в юридическую консультацию. Хочу уходить с работы в нормальное время. И быть тебе нормальным мужем, Джулия.

– А как же дом? Мы не сможем выплачивать кредит.

– Переедем, найдем жилье поменьше. Да и черт с ним, Джулия. Я боюсь за нас.

В его предложении есть нечто настолько авантюрное, что у меня кружится голова. Маленький дом, новая работа, старая жизнь. Но Майкл вдруг мрачнеет, и я жду признания, что у него рак простаты и он хочет как можно полнее прожить оставшееся время. Но дело в другом.

– Когда я увидел тебя с твоим… коллегой в том магазине, то сразу почувствовал: между вами что-то есть. Это бросается в глаза. Я бы сказал, что у вас роман.

Я вся деревенею. Молчу.

– И, если честно, я не могу тебя винить.

К чести Майкла, он не спрашивает, действительно ли у меня роман с Эваном Делани.

– Но, Джулия, я прошу тебя вернуться ко мне. Ты моя жена, и я не представляю себе жизни без тебя. – Он встает с понурым и беззащитным видом и протягивает ко мне руки ладонями вверх.

Майкл обнимает меня, а я еще чувствую язык Эвана между ног. Я устала и запуталась. Я поднимаюсь наверх, принимаю обжигающий душ и засыпаю, не дождавшись Майкла.

– Господи, Джулия. – Энни передает мне плошку с “Эм-энд-Эмс”. – Ты что, собираешься рассказать ему про Эвана?

– С ума сошла? – Фрэнки вскидывает глаза на Энни. – Что она скажет? “Дорогой муж, я тут трахалась с красавцем профессором, а теперь больше не могу, потому что он называет свой пенис Экскалибуром. Правда, ты мной гордишься?”

Вообще-то мне хотелось сказать Майклу что-то подобное, очистить совесть, а заодно откровенно поговорить о нашем браке и его непонятных отношениях с Эдит Берри. И, если уж совсем начистоту, я была бы рада, если б Майкл узнал о том, что миссис Джулия Флэнеган, стремительно стареющая мать троих детей, сумела свести с ума обаятельного, красноречивого, страстного мужчину.

– Не говори, – тихо произносит Фрэнки, глядя на пламя свечи. – Все кончено. Вот и забудь.

– Не согласна, – возражает Энни. – Наоборот, выложи карты на стол. Вдруг это будет переломный момент. Расскажи о своей боли, тоске, одиночестве. Ты могла и дальше встречаться с Эваном, но решилась и порвала с ним. Твоему мужу полезно об этом узнать.

Я открываю почтовый ящик и достаю четыре каталога, несколько счетов, банковские рекламки и розовый конверт, надписанный витиеватым почерком матери. Вскрываю его. “Это не запоздалое поздравление с днем рождения. Это на будущий год!” Улыбающийся рисованный шеф-повар в кухонных варежках вынимает из духовки трехслойный именинный торт. Внутри открытки приклеена желтая бумажка. На ней неуклюжими печатными буквами, которые Трина всегда использует для особо важных посланий, выведено: “Чарли Гиллеспи. (317) 631-3182. Твой отец”.

И я вдруг понимаю, что мне это уже безразлично, сую записку в один из каталогов и выбрасываю вместе с прочей макулатурой.

Вот уже тридцать шесть дней, как я бросила Эвана и его Экскалибур. Мы с Майклом продолжаем ходить к чудовищно старомодной Валькович, чье лечение больше не вызывает у меня смеха. Оно помогает. В частности, она велела нам съездить в наш старый район и постоять перед домом, где на полу в ванной умерла Дженет Хобарт, пока ее муж как ни в чем не бывало дрых в соседней комнате.

“Ничего не говорите, – наставляла доктор Валькович. – Просто постойте, посмотрите на окна и вспомните, почему вы обещали себе не становиться похожими на Дженет и Гарри”.

Что-то существенно изменилось между нами. Мы стали добрее друг к другу, сумели возродить то, что когда-то свело нас вместе. Майкл вернулся в юридическую консультацию, и его жизнь больше не принадлежит работе. Он продолжает играть в группе, но уже не так часто. Он опять мой любовник и друг. Мы хотим купить дом в центре города, симпатичный, желтенький, нуждающийся в заботливых руках.

Только один вопрос повис в воздухе. Был ли у Майкла роман с Эдит Берри? Этого, возможно, я никогда не узнаю.

Я работаю допоздна, дети ночуют у бабушки с дедушкой, Майкл играет на неком благотворительном мероприятии в клубе “Мальчики и девочки”.

Я каталогизирую французские эротические стереоскопические открытки, потихоньку жую салат и пью выдохшуюся диетическую колу. На западе собирается гроза; за окном ветер терзает кроны платанов, сухие ветки отрываются и бьют в стекло. Я гляжу на открытку: викторианский интерьер, полуобнаженная женщина в поясе и чулках, сидящая на цветастом диване, как пекинес.

И вдруг неожиданно вспоминаю Эвана. Его больше нет. Несмотря на все старания, ему отказали в штатной должности, и он теперь преподает в колледже Сары Лоуренс, в Нью-Йорке, о чем и сообщил в последнем своем письме. Еще он написал, что скучает, постоянно думает обо мне и даже видит во сне, но уважает мое решение сохранить семью. Я пожелала ему удачи. Он не ответил.

Я смотрю на часы. Время есть. Сую открытки в ящик стола, беру сумочку и через восемнадцать минут въезжаю на тесную стоянку перед баром. Толкаю дверь, слышу глухое громыхание ударных и отдаленный шум вечеринки, а затем – саксофон Майкла. Он играет “Нью-йоркское настроение” – не хуже профессионального музыканта. Я проскальзываю в зал и вижу его на сцене в моих любимых джинсах и футболке “Суперпапа”. Он замечает меня, и его лицо вспыхивает, как галогенная лампа. Я пробираюсь к сцене. Он играет, не сводя с меня глаз, так, словно каждая нота его чудного соло предназначена мне одной.