Юлия Климова - Сезон одиноких Снегурочек

«Я иду на собеседование, Павел Сергеевич, пожелайте мне удачи, я так хочу, чтобы меня взяли на работу!»

Антонио Макарелли действительно оказался симпатичным. Худой, высокий, с тонкими чертами лица – он напоминал аристократа из любовных романов. Немного усталый взгляд, голос с хрипотцой, темная челка падает на глаза, четко очерченный рот… Хорош, но прежний начальник все равно лучше. Таня мягко улыбнулась своим мыслям и по-деловому протянула руку.

– Семенова Татьяна Дмитриевна, – представилась она, чуть кивая.

– Антон. Называйте меня так.

– Вот мое резюме, – она протянула листок бумаги и, пользуясь тем, что Макарелли углубился в чтение, огляделась.

Голые стены, полы и даже негде сесть. Похоже, два зала и еще одна комната для кухни. Предыдущие хозяева помещения, видимо, съехали недавно – на полу валяются рекламки, обертки и прочие бумажки. Мало, но все равно бросаются в глаза. Окна большие, светлые – это хорошо. Потолок не высокий и не низкий – Лида наверняка выберет особенные люстры или, возможно, ее творческая натура потребует узорчатые фонари, искрящиеся светильники… «Я хочу здесь работать», – подумала Таня, испытывая острое желание пройтись по комнатам, дотронуться до стен… взять веник, совок и вымести отсюда мусор!

Какое блюдо здесь приготовят первым? Пикантное жаркое? Воздушный десерт? Разноцветный салат?

– У вас был свой ресторан… вы управляли им более пяти лет… замечательно.

– Его пришлось закрыть, – честно призналась Таня. – Но «Рыжая осень» до сих пор живет в моем сердце.

Антонио оторвал взгляд от резюме и внимательно посмотрел на нее.

– Я беру вас на должность директора, – сказал он, возвращая листок. – Интуиция мне подсказывает, что нас с вами ждет настоящий успех.

Улыбнувшись, Таня еще раз скользнула взглядом по залу и спросила:

– У вас есть веник и совок?

Ирина Задольская поднималась по трапу самолета, еле сдерживая слезы обиды. Поверить невозможно! На роль Софи Брукс взяли пигалицу Зойку Карпушину! Балаганную циркачку! Рост метр с кепкой, волосы как солома, развлекает народ на свадьбах и днях рождения – и ее взяли! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! Где справедливость, и о чем думает Фадеев? Если бы он выбрал другую актрису, то не было бы так обидно, но он выбрал Зойку! Как такое пережить?!

– Я рад, что ты летишь со мной, – Хэмилтон взял у Иры сумочку и облокотился на высокую спинку кресла. – Где ты сядешь?

Единственное утешение – это Рэнди. Он так ее поддержал, наговорил кучу приятных слов, пообещал, что в ее жизни будет еще очень много главных ролей. Она на него делает огромную ставку, и скоро сбудутся самые заветные мечты. Сейчас они летят в Таиланд, газеты и Интернет уже пестрят фотографиями, на которых они запечатлены в обнимку и целующимися. А служащая аэропорта попросила у нее автограф, и это только начало!

– Я не люблю сидеть с краю, дорогой, – она улыбнулась и прошла вперед.

Рэнди хорош во всем – и в манерах, и в плане ее личной карьеры, и в постели. К следующей встрече выпускников она постарается выйти за него замуж. Ха! Пусть все умрут от зависти! И как хорошо, что Павел не устроил никаких сцен. Она же не удержалась… позвонила… надеялась услышать уговоры, но он был холоден. Переживает, конечно, переживает! А вот режиссер в театре устроил настоящий скандал! Старый дурак! «Как это ты отказываешься?! А премьера?! Замену под тебя не готовили!» А кто же виноват, что он заранее не позаботился о втором составе? Да пошел он… Театр ее больше не интересует. Она станет женой американского продюсера и тогда…

Пристегивая ремень безопасности, скручивая мысли в тугой клубок, Ирина Задольская не догадывалась, какая жизнь ее ожидает. Рэнди Хэмилтон был женат уже трижды, и все три брака распались по одной и той же причине – по отношению к своим супругам он был до неприличия скуп. Деньги с легкостью он тратил только на себя, на казино и на удивительный и прекрасный мир кинематографа. А женщины? Ну, достаточно конфетно-букетного периода, и то – слишком жирно…

– Тридцать первое декабря, – многозначительно произнесла Зойка, откладывая в сторону терку и кусок сыра, – нормальные люди сидят перед телевизором, выпивают и закусывают, а я готовлю странный салат «Нежность» и одновременно бегаю к раковине мыть посуду.

– Чем это он странный? – Таня посмотрела на плоскую тарелку, на которой уже высились три слоя салата, и пожала плечами.

– А потому что сыр и яблоко – вещи несовместимые. То ли дело оливье! Вот она – гармония!

– Ничего ты не понимаешь в салатах. В апреле откроется ресторан, я приглашу тебя на ужин и попрошу повара приготовить что-нибудь на первый взгляд совершенно невероятное, но очень вкусное. – Таня улыбнулась и достала из пакета пучок сочного укропа. – Теперь у меня есть работа, как же я счастлива…

«Очень жалко, Павел Сергеевич, что вы не знаете о моих успехах».

– Если честно, то на счастливую ты не тянешь: то молчишь, то вздыхаешь… Слушай, а давай уже откроем шампанское – пить хочется.

– Еще только восемь часов. Ну ладно, глотнем мартини и…

– Мартини еще лучше! – воскликнула Зойка и подпрыгнула в сторону холодильника. На кухонном столе тут же появились два стакана, лед и высокая бутылка.

Новый год они договорились встречать вдвоем. Минимум еды, хорошее шампанское, вино… Елку нарядили утром. Маленькая, пушистая, с красными и синими шарами, она внесла яркое ощущение праздника и наполнила квартиру тонким ароматом хвои.

Таня с нетерпением ждала двенадцати часов. Казалось, стрелка чиркнет по жирной черте, и начнется другая жизнь. Какая? Пока не ясно, но ДРУГАЯ. Новая. Про Баркова она молчала, да и Зоя не спрашивала, разговоры в основном крутились вокруг съемок и замечательно-удивительного Фадеева. Называть его по-другому категорически не разрешалось.

«Замечательно-удивительный Игорь Яковлевич звонил?»

«Ага, он такой замечательно-удивительный».

Вчера они ездили в гости к Лидочке Апраксиной и поздравляли ее детей с наступающим праздником. У них до сих пор болела спина – маленький Егорка требовал оленей, чтобы домчаться до Лапландии, и Таня с Зоей не смогли ему отказать…

– За стол сядем в одиннадцать.

– Поздно.

– В самый раз.

– Давай тогда прямо сейчас съедим селедку под шубой, – Зойка изобразила на лице крайнюю степень страдания. – Ей, наверное, одиноко в холодильнике…

– Не настолько, чтобы желать скорой кончины в твоем желудке, – засмеялась Таня.

«Даже когда она смеется, глаза у нее грустные», – подумала Зойка и осторожно стащила с разделочной доски треугольный кусочек сыра.