Татьяна Веденская - Это мужской мир, подруга!

– Черт, – выругалась я и посмотрела на дверь.

Максим вернулся только через двадцать минут, за которые я успела сгрызть себе ногти на обеих руках. Он зашел в кабинет, лицо его было спокойно и безмятежно. Человеческого выражения на нем не было, взгляд стал абсолютно пустым. Он молча прошел к своему столу и сел. Включил компьютер и вперил взгляд в пустой экран. Я вздохнула.

– Максим.

– Вероника Юрьевна? – моментально ответил он, и в голосе отчетливо читался сарказм. – Вы что-то хотите сказать?

– Не знаю.

– Что ж... – Он пожал плечами и отвернулся.

Я подождала и спросила:

– Все в порядке?

– Все просто прекрасно. Идеально! Вам там удобно сидеть? Может, поменяемся местами? Пока вы не перешли в Погорельцев кабинет.

– Максим, я ничего этого не хотела.

– Какая разница, – зло ответил он. – Какая разница, чего ты хотела? Мы все из-за тебя теперь можем получить проблемы. Ты это понимаешь?

– Нет, не понимаю. Каким образом? – нахмурилась я. – Разве я плохо работаю? Даже ты, хоть обычно и не можешь ни с кем сработаться, говорил, что я – со способностями.

– И что? Завтра придет твой отец, разнесет все тут в клочья, потому что кто-то не так тебе улыбнется. Черт, да я могу поплатиться даже за то, что сейчас с тобой так разговариваю. А что дальше? Ты должна была сказать, кто ты, прежде чем... – Тут он заткнулся и отвернулся к окну.

Я почувствовала, как сжимаюсь в комок.

– Ты имеешь в виду, прежде чем переспать с тобой? Да?

– Ты сама все понимаешь, – пробормотал он, вернувшись к своим бумажкам.

– Да уж. Я все понимаю, – согласилась я. – Как же! Переспать с помощницей, а потом просто выкинуть ее из головы – это так просто и логично. И никаких проблем, никто никому ничего не обещал. И можно ничего не бояться. А сделать то же самое с той, за чьей спиной стоит Юрий Хрусталев, – совсем другое дело, да?

– Да! – одними губами, без звука прошептал он.

– А знаешь почему? Потому что ты – трус и подлец. Что изменилось после того, как ты узнал обо мне эту страшную правду? Или я требовала от тебя чего-то? Или угрожала? Если бы была моя воля, ты бы никогда и ничего не узнал обо мне. И мы бы спокойно расстались в нужный час, сказали бы друг другу все эти бессмысленные слова о том, что «лучше остаться друзьями» и что «некоторые люди созданы для одиночества». И каждый пошел бы своим путем, не оглядываясь назад. Ты бы и дальше сам покупал себе носки. Разве я, скажи, та, кто здесь все усложняет? Нет. Скажи слово – и все будет кончено. Я уволюсь по собственному желанию и перестану тебя стеснять, не буду больше угрожать твоей карьере. Одно слово – ну?

– Ника...

– Что? – Я почти кричала. Но тут вдруг между нами образовалась пустота, тишина, заполнившая все пространство комнаты. Мы оба молчали и в бессилии смотрели друг на друга. Так прошло несколько минут, а затем я отвернулась и вышла из комнаты. Вот и все, вот и ладненько. Я шла по коридору, глотая слезы и думая, как все-таки несправедлива жизнь. И зачем, спрашивается, было надо моему отцу обретать всю эту власть и силу, если моя жизнь от этого только рушится и разваливается на куски.

– Вероника Юрьевна, – услышала я за спиной голос Халтурина. Я повернулась и сказала по возможности спокойно:

– Я увольняюсь.

– Что? – застыл он в испуге. – Но я не могу... не могу вас отпустить. Вы слишком ценный сотрудник.

– Можете, – рявкнула я. – Хотите – дайте мне премию и выпишите благодарность, если вам так будет легче. Или вот что. – Я развернулась к нему. – Я уйду безо всяких проблем и претензий, если вы пообещаете мне выиграть одно дело. Сделать все, просто все возможное для его выигрыша.

– Конечно, – кивнул он. – Все, что скажете. Какое дело? Финансы? Корпоративные споры?

– Сексуальное домогательство, дело воришки, помните? Жанна, которая на Пироговке живет. Материалы у меня... в смысле, у Максима Андреевича. Вот это дело.

– Ладно, мы попробуем, – протянул Халтурин.

– Нет, пробовать не надо. Надо все сделать по уму. Надо организовать слежку, желательно привлечь органы. У вас же есть такая возможность, с ними договориться?

– Да, конечно, – с готовностью кивнул он, глядя на меня с подобострастием, что было особенно странно, если учесть, что он все-таки весьма крупный мужчина и по определению смотрит на меня сверху вниз. Но он умел выгнуться как-то так, чтобы все-таки показать мне мое превосходство.

– Нужно прослушку поставить, спровоцировать его. Он, скорее всего, на провокацию поддастся. Уж такой он козел. В общем, зафиксировать его, а потом сделать все по полной программе, да так, чтобы он не откупился, не соскочил и не вывернулся. Это же вам не сложно? В этом же вы профессионалы. Тот же Журавлев...

– Да-да, это все дело техники.

– И... знаете что, о расходах не волнуйтесь. Считайте, что я вас нанимаю для этого дела. С Жанной я договорюсь. В общем, готовьте договор, я подпишу. А сейчас мне пора, у меня больше нет на это времени, – говорила я, поневоле меняясь, принимая на вооружение именно те приемы, которые меня так всегда бесили в моем отце.

– Конечно, конечно. Не буду вас задерживать, – закивал Халтурин. – Давайте-ка я вас провожу.

– Спасибо. – Я кивнула и вышла в открытую дверь, провожаемая взглядами обалдевших сотрудников, выскочивших в коридор на шум. – Так, ну ладно. Жду вашего звонка, да?

– Я позвоню, как только все будет готово. Мы вышлем к вам курьера, хорошо?

– Отлично. Я вам потом скажу, куда его выслать.

– Договорились. Вероника Юрьевна?

– Да?

– Счастливого пути, – сказал он так проникновенно, что заставил меня рассмеяться.

– Спасибо. Вам тоже. И не нервничайте, вам это вредно в вашем возрасте.

– Да уж. – Он тоже улыбнулся и немного расслабился. Открыл дверь в мою машину и помог мне сесть. Когда я завела мотор и повернула ручку передачи-автомата, он склонился к окну и добавил:

– Передайте мой искренний привет папе. Знаете, ему очень повезло с дочерью. Вы очень на него похожи.

– Это точно, – кивнула я, немного похолодев внутри. Я никогда не думала, что это так, более того, я всегда надеялась, что мы с моим отцом очень и очень далеки друг от друга. И только сейчас вдруг я, пожалуй, и сама ощутила те самые гены, о которых столько говорят. Думаю, только потому, что я дочь своего отца, я смогу вот так, запросто взять и выбросить из головы единственного мужчину на свете, которого люблю. Уверена, что смогу!

Странное это было чувство – просыпаться по утрам и не подскакивать на кровати, в истерике собираясь куда-то бежать. Медленные и протяженные, теперь мои дни начинались с чашки кофе и круассана внизу, в кафетерии, а заканчивались где-нибудь в компании малоизвестных молодых и не очень людей, к которым меня беспрестанно таскала теперь Варечка. Она считала, что меня обязательно надо отвлекать. От чего? Я ничем не была увлечена и решительно не знала, куда себя девать, но не могу сказать, что мне это как-то мешало. В конце концов, я столько времени в своей жизни посвятила абсолютной праздности, что теперь просто словно обула на ноги удобные, давно разношенные тапочки. Они были мне впору, в них было все так же удобно шаркать по коридорам тихой сумрачной квартиры. Я оставалась у Варечки, хотя отец, радуясь возвращению блудной дочери, развил невероятную активность. Он постоянно вытаскивал меня на какие-то просмотры квартир, спрашивал, куда бы я хотела слетать на Новый год, просил заехать к знакомому дизайнеру, чтобы взглянуть на проекты перепланировки. Я делала это все совершенно механически, чтобы просто не огорчать отца. Иногда я неделями оставалась с ним в нашем загородном доме, только чтобы побыть с ним. Он был, в общем-то, в порядке и для всех, кто не знает его, совсем не казался больным. Он сам водил машину, играл со мной в шахматы и любил вечером вместе посмотреть боевик. И только эти визиты сосредоточенных незнакомых людей напоминали о том, о чем я лично даже не хотела думать. Ежедневно отец запирался в своей спальне с этими светилами медицинской науки, которые (из чистого уважения к огромным деньгам, которые им платили) снизошли до лечения на дому. После этого самого лечения отец бывал слаб и уставал, как никогда. Тогда я отказывалась от любых моих планов, какими бы они ни были, и оставалась дома.