Наталья Лукьянова - Негаданное счастье

– Виктория Михайловна, Вика, ты где? – услышала она голос Геннадия Николаевича. Спасение пришло в лице Балканского, когда она уже его не ждала и готова была от отчаяния и безнадежности совершить любую глупость. Почему он обращался к ней на «ты»? Что она пропустила? Что же все-таки произошло этой ночью?

Несчастная женщина выскочила из ванной, споткнулась, зацепившись впопыхах о порог, – и оказалась в объятиях Геннадия Николаевича. Балканский подхватил ее очень своевременно и, судя по всему, отпускать не собирается. Обомлев от собственной смелости и оттого, что Балканский здесь, Виктория Михайловна уткнулась в мужское плечо и зарыдала.

– Вика, что случилось? Не надо плакать, – ласково произнес Балканский и принялся гладить ее по волосам, потом сделал легкую попытку оторвать лицо Виктории Михайловны от собственного плеча. От ласки Виктория Михайловна превратилась в сжатую пружину. Она знала одно – не сможет она ни при каких обстоятельствах посмотреть в глаза Геннадию Николаевичу, пока не разберется окончательно, что она натворила в состоянии алкогольного опьянения.

– Так и будем стоять? А как же наши планы? – Замечательная история. У них, оказывается, имелись общие планы на сегодняшний день. Что, опять? Колорит испанских традиций и так встал поперек горла. Из национальных развлечений осталась только коррида. Все остальное она уже испробовала. Причем в ее положении только и оставалось, что выйти на арену.

– Я не могу, Геннадий Николаевич, – прошептала Виктория Михайловна.

– Ты очень смешная девчонка, Вика-Виктория. Во-первых, ты можешь объяснить толком, чего ты не можешь? А потом, почему ты обращаешься ко мне столь высокопарно и официально? Мы же вчера на пляже пили шампанское на брудершафт, забыла? Кстати, инициатива была твоя. А еще Виктория. Кто только умудрился назвать тебя таким гордым и бесстрашным именем. Никакая ты не Победа.

Так, получается, они все-таки целовались. Значит, не приснилось. Только беда в том, что память эти счастливые моменты не зафиксировала. Никаких ощущений, кроме стыда, Виктория Михайловна не испытывала. Она осуществила свои тайные, несбыточные желания, только никакая она была не победительница, скорее настоящая идиотка, накачавшаяся вином до полного беспамятства в самый ответственный момент своей жизни. Мечтать о том, чтобы мужчина обратил на тебя внимание, решиться на смелый поступок и отправиться с ним в путешествие, а потом все разрушить собственными ручками. Позор, несмываемый и непростительный.

Стук в дверь заставил Викторию Михайловну вздрогнуть и оторваться наконец от спасительного плеча. Она вопросительно уставилась на улыбающегося до ушей, довольного жизнью Балканского.

– Кто это? – прошептала Виктория Михайловна.

– Дед Мороз, наверное, – легкомысленно бросил Балканский. И, увидев, что эти слова заставили Викторию Михайловну побледнеть, немедленно исправился: – Вика, приди в себя, наконец. Я завтрак в номер заказал. Я пошел дверь открывать, а ты отправляйся умываться, договорились?

Виктория Михайловна присела на краешек ванны. Это что получается? Почему Геннадий Николаевич вспомнил про Деда Мороза? Наверняка не просто так. Получается, что, не контролируя себя, она не только целовалась-обнималась, а, может быть, и еще что посмелее исполняла, но умудрилась выболтать Балканскому все, что можно и чего не стоило сообщать ни при каких обстоятельствах. Она все разрушила, все! И пусть это все было ненадежным и эфемерным, но теплилась в сердце малюсенькая надежда на счастье. А она взяла и убила надежду, а потом еще закопала ее в пляжный песок. Поздно рыдать и биться в конвульсиях. Вставай и иди. И черпай по полной программе из той самой посудины, которую наполнила собственной глупостью. Никогда в жизни не будет между ними никаких отношений, кроме дружеских. Это ясно как день. Счет сравнялся. Теперь между ними ничья.

Балканский терпеливо поджидал Викторию Михайловну за накрытым столом. Завтрак прошел вяло. Виктория Михайловна отмалчивалась, прятала виноватые глаза и ерзала на стуле. Геннадий Николаевич ел, как всегда, с аппетитом и особенно разговорами не донимал.

– Признайся, дорогая, готов поспорить, что ты танцевала этот зажигательный танец не в первый раз. Наверняка посещала занятия по фламенко в школе бальных танцев или бабушка была испанкой, – допивая кофе, нарушил затянувшееся молчание Балканский.

– Из Рязанской губернии была моя бабушка. А в школу танцев таких, как я, не принимают, – огрызнулась Виктория Михайловна. Он теперь будет издеваться над ней пожизненно?

– Позвольте узнать почему, – искренне удивился Геннадий Николаевич.

– По возрасту, – отрезала Виктория Михайловна. – Старовата я для школы танцев.

По-моему, это очевидно и не подлежит обсуждению.

– Не подозревал, что вы кокетка, – улыбнулся Балканский.

– Никакая я не кокетка. И нечего ехидно улыбаться. Вы человек взрослый и, надеюсь, глубоко порядочный, поэтому предлагаю вам забыть все, что произошло из-за содержимого этого проклятого поррона. Я не помню, что между нами было, это правда, хоть для меня очень обидная и горькая. Могу сказать больше, для меня это полная катастрофа. Но что бы ни случилось этой ночью, я прошу вас не обращать внимания на мои откровения и не придавать ни малейшего значения душераздирающим излияниям. Это говорила не я, это вино разговаривало. Извините меня, пожалуйста. Я вела себя непростительно, навязчиво и крайне легкомысленно.

– Вика, – попытался возразить Балканский. Счастливая улыбка медленно сползла с его лица. Он был явно озадачен ее демаршем. Виктория Михайловна предупредительно подняла руку, словно собираясь дать свидетельские показания в суде.

– Не перебивайте меня, пожалуйста, Геннадий Николаевич. Мне и так тяжело. Извините еще раз, я хочу вернуться домой немедленно, желательно отправиться в путь сразу после завтрака, если вы не возражаете. Теперь я сказала все.

– Я возражаю. Вы ни в чем не виноваты. – Балканский заметно заволновался. – Мы собирались провести здесь еще денек-другой. И я не вижу причин, по которым мы должны менять свои планы.

– Тогда я поеду автобусом, – твердо заявила Виктория Михайловна.

– Воля ваша, придется идти на свидание со Снежком одному, – притворно вздохнул Балканский.

– Снежок – это, простите, кто? – Виктория Михайловна попалась на провокацию на удивление легко.

– Снежок – это единственная в мире горилла-альбинос, живет в местном зоопарке. Мы же вчера решили обязательно сходить в зоопарк. Это удивительное место. Вам понравится. Есть на что полюбоваться – и отдохнуть можно с комфортом.

– Очень хорошо. Я уже отдохнула на всю оставшуюся жизнь. Передавайте Снежку привет. Пожелайте ему от меня долголетия и счастья. Не надо меня уговаривать, Геннадий Николаевич. И шутить не надо, пожалуйста. Что-то у меня сегодня плоховато с чувством юмора. Я все для себя решила, я возвращаюсь. Боюсь, что впечатлений мне и так хватит на долгие годы.