Грация Верасани - Возьми меня, моя любовь

Саве играл на электрогитаре с «Сета Круда» — рок-группой, которая успела записать пару дисков. На этом все кончилось, он разругался с Винче, певицей, и группа распалась год назад. Если не подворачивался кто другой, Саве обхаживал фанаток, пиарщиц, девушек из группы поддержки и журналисток.

Из ныне живущих едва ли кто так ловко проворачивал делишки за спиной. Голубые маслянистые глаза, жгучий и насмешливый взгляд, пухлые губы, как у Мика Джаггера; футболка с надписью «Почему бы нет?» и татуировки, остроумные реплики, краденые у Тото Кутуньо, беспредельная чувственность улыбки подчиняли мир, и тот был у ног Саве. Дьявол за два сольдо, если не брать во внимание остальных: личность с большой харизмой.

В постели Саверио был нежен и очень силен. Знал, как отправить меня в кругосветное путешествие, с мудрыми взлетами, остановками и разгонами. Я говорила, что он великолепен, и было великолепно доверяться ему на проторенной дороге, разделяя страсть.

Я не пропускала ни одного концерта. Стояла в толпе, не отрываясь, глядя на сцену: как Саве сливается с гитарой и звуками, которые извлекает; ловкие быстрые пальцы на струнах, скульптурно неподвижные позы, взгляды вскользь или вниз на педаль, но никогда — на публику. Когда концерт заканчивался, я отходила в сторону, в угол гримерки, и смотрела, как он расцеловывает в щеки фанаток. Я подмигивала понимающе, ласково, когда девушки рассовывали по карманам его брюк номера своих телефонов.

— Уже ничего не поделаешь, — выкручивался он, — ничего нельзя изменить. Не терплю людей, которые говорят: «Я дерьмо, хрен моржовый, но ничего не могу с этим поделать». Если ты можешь что-то натворить, то, черт возьми, можешь и исправить!

В последний вечер, в «Эстрагоне», он прислонился к балкону в полутьме, и джаггеровским ртом словно приклеился к одному из последних завоеваний. Я подошла, хладнокровная, словно рептилия, и остановилась в шаге от блондиночки, что уставилась на моего парня коровьими глазами.

— Заслуживаешь смерти, — сказала я.

А Саве улыбнулся:

— Габри, ты настоящая писательница. Но различай, где книжки, а где жизнь.

Час спустя я танцевала техно на дискотеке Матисса в компании молодого хипхопера.

Целый месяц мы не разговаривали. Неожиданная встреча. Немая сцена в пиццерии. Бессмысленный спор. Кто-то должен был ухитриться наполнить бытие свежестью и напомнить, что жизнь сложнее, чем кажется. Он сознался в новой интрижке в баре «Фашон» только месяц спустя. Я подумала: «Она моложе меня». Он подтвердил. Подумала: «Он вернется, как обычно, как возвращался до сих пор». Но на сей раз все было всерьез.

— Габри, все кончено. Ничего нельзя поделать.

Эмилио часто спрашивает:

— Почему ты прощала интрижки?

— Я слишком многое ему прощала.

— Поделишься со мной?

— Ну нет. Знаешь, когда я писала роман и он был только в проекте, Саве уже навострил лыжи…

Ну да, может быть, я доехала до конечной остановки раньше Саверио, но не хотела признавать это. Возможно, я погасила праздничные фонарики и вокруг не было видно ни зги, но разве следовало спотыкаться в темноте ради того, чтобы остаться там, где праздник закончился и двери захлопнулись. Мне говорили, что пройдет время и будет легче, мы будем перезваниваться, как двое старых приятелей, иногда ужинать вместе… Сейчас мне это кажется невозможным.

Я лишь хочу вернуть немного легкости. Что такое легкость? Смесь ча-ча-ча и «Сюзанны» Леонарда Коэна?

Как бы там ни было, сейчас мне тяжело.

Сегодня закрылся на каникулы бар Арнальдо, поэтому я иду в бар «Зодиак», что расположен между цветочным магазином и табачным киоском, переполненный рабочими в обеденный перерыв; они сидят за столами на пластиковых стульях, едят холодную пасту или салат и подбирают крошки.

Как в любой понедельник, совершаю крохотное правонарушение: ворую из стеклянной пиалы с барной стойки горсть шариков из пакетика «Дьетора», которые потом беспечно засовываю в кошелек. Попивая кофе, оглядываюсь вокруг служащие, рабочие, продавцы, торговые представители. Лица, по которым без тени осмысленности проходят минуты, часы и недели. Все здесь, на заднем плане, с чашками в руке или столовой вилкой, жертвы усталости, пищеварения и самоконтроля.

Кассирша «Зодиака» собирает жесткие волосы в пучок, лоб украшен двумя прыщами, на лице — хроническое выражение ангельского тупоумия. Медленно и сосредоточенно, словно это требует нечеловеческого усилия, сгребаю сдачу с блюдца. Я измучена, но собираю монеты и кладу их в кошелек.

Добираюсь до стеклянной двери бара, и парень, настоящий джентльмен, распахивает ее передо мной. Разглядываем друг друга. Успеваю улыбнуться и почувствовать запах проведенного под мышками дезодоранта.

Признаюсь, никогда не знакомилась и не снимала мужчин в барах, а теперь думаю, что зря. Слишком много потерянных возможностей (обожаю потеря иные возможности) и долгие ночи в кровати с Саверио, телевизор в 17 дюймов и кассета в розовом пластике; далеко в прошлом взгляды соседей по дому — образцовых студентов-математиков, которые негодуют, когда скрип под красный свет телеэкрана не дает им уснуть.

Иду домой, низко опустив голову. Когда умерла твоя страсть, Габри? Ее больше нет, не приходит. Остается (словно в насмешку) дублировать порнофильмы. Я не одна такая.

У Эмилио за спиной — опыт длительных отношений: восемь лет у него была невеста, два года они жили вместе. Сейчас они даже не разговаривают. Год назад невеста изменила ему, все открылось, тогда она появилась с другом и с фургоном, в который погрузила свои вещи. С тех пор у Эмилио накопилось несколько приключений; последнее из них — Агата, но он не собирался останавливаться на достигнутом.

Я думаю о людях, у которых бываю, об общих друзьях нашего круга. Одинокие живут в своего рода вечных сумерках: депрессия, с одной стороны, безумная активность — с другой; трубки, которыми дымят, словно сигаретами, и две или три подработки за раз; те же, кто не одинок, с трудом осиливают одну. Пилигримы случайных связей. Маэстро свободы. Вот мы кто: люди, которые будут забавляться до последнего часа и которые в этом упорствуют.

Когда я вернулась домой, пришлось подойти к звонившему телефону. Это был Эмилио.

— Как ты?

— Бывает лучше.

Катанийка уехала домой сегодня утром, сказал он и ничего не добавил. Я ответила, что ухожу. Что иду брать… интервью.

Он рассмеялся и попросил потрепаться с ним вечером за ужином.