Всё начинается со лжи (СИ) - Лабрус Елена

— Я вроде уже давно не мальчик отчитываться тебе о своих решениях, — взял я первую попавшуюся сигарету наугад. — Но обещаю, поставлю тебя в известность, когда в моём ежедневнике появится пункт «свадьба».

— Постарайся внести его в свой ежедневник на ближайшие три месяца, — зазвенел в голосе отца знакомый металл.

Обрезав кончик толстой, как палец гориллы, сигары, я скосил глаза к лучине, но скорее дал себе время подумать, чем не торопясь подкуривал.

— К ежегодному собранию акционеров? — выпустил я дым. Скривился от появившейся во рту горечи. Эти разговоры определённо портили мне и вкус, и настроение.

— Семь процентов акций «Север-Золото», что обещает Пашутин в качестве приданого, были бы очень кстати к твоим сорока семи.

— Пап, ты серьёзно?

— Как никогда. Ты же в курсе, что Алескеров выкупил ещё два процента у мелких инвесторов? Ещё девять — и у него, а не у тебя, будет перевес. А ты уже давно мог бы взять компанию под свой полный контроль. Не понимаю, какого хрена ты тянешь!

— Ещё девять! — хмыкнул я. — Он эти два процента долго и мучительно выкупал больше года. Сколько лет он потратит на девять? Но даже если он наскребёт на них, всё равно у него будет сорок восемь, а у меня всё те же сорок семь, и это не контрольный пакет, — скривился я, — ни у него, ни у меня.

Я, конечно, знал про Алескерова. И почему отец злится.

Если бы в своё время он не отдал мне «Север-Золото», то, конечно, давно установил бы там свои порядки. Это было одно из его детищ, по̀том и кровью «отработанное» в лихие годы, когда шёл передел власти, ресурсов и возможностей. Тогда и была заложена основа для его нынешнего состояния и влияния.

Когда они с Пашутиным и Бельским создали свою первую финансовую компанию, у него уже родился я. А когда при поддержке «нужных» людей отец учредил «ИМЭКС-банк» никто и предположить не мог, что уже через пять лет, благодаря идее залоговых аукционов, он станет владельцем контрольного пакета нескольких значимых ресурсных компаний страны.

 С Пашутиным они пошли каждый своим путём и до сих пор были в хороших отношениях. Но идея поженить нас с Юлькой никогда не приходила ему в голову, пока мы сами не сошлись. И пока с Бельским у них не возник конфликт интересов. Когда Бельский продал свои акции «Север-Золото» не отцу, тогда и появился этот Алескеров, а отец стал спать и видеть, как скромные семь процентов Пашутина станут моими и тему с «Север-Золото» раз и навсегда можно будет закрыть.

Ну а когда выяснилось, чей внук этот Алескеров, с идеей вверить свою дочь в мои руки Юлькин отец с моим, как никогда, выступили одним фронтом.

Чёртова старая гвардия!

Вот только у меня были другие планы.

У меня были другие взгляды и на ведение бизнеса. На «Север-Золото» и на перспективы, что я видел.

На всё. Свои. В которые я не посвящал отца. Скажу больше, мы договаривались, что его помощь будет не больше чем консультативной. А в мою личную жизнь он просто не имел права вмешиваться. Никакого права, особенно морального. Но не думал, что ему придётся об этом напоминать.

— Давай я отвечу тебе так, — затушил я сигару. — О своём хрене я как-нибудь позабочусь сам. Когда ты, как тот петух, перетоптал полкурятника юных моделек, певичек и актрисок, ты ведь ни у кого не спрашивал разрешения, правда? Даже у мамы. Хотя и разводиться не собирался.

— Не смей! — подскочил он, побагровел. С сигарой в зубах, слегка располневший за последние пару лет и потерявший часть шевелюры, как никогда он напоминал Черчилля. На стене даже висел его портрет с сигарой и в котелке — намеренно состаренная реконструкция портрета Уинстона в исполнении загримированного под него отца от известного фотодизайнера. Лицо у него правда было у̀же, а взгляд тяжелее, и в целом всё же отец был посимпатичнее британского политика в свои пятьдесят девять. — Это касается только меня и твоей матери.     

— А моя личная жизнь касается только меня. Поэтому я верну тебе твои же слова, пап. Не смей лезть в неё. Никогда. И если уж доверил мне свои активы, доверяй до конца.

Я встал, глядя как он возмущённо раздувает ноздри. И если не уехал немедленно, то только из-за мамы.

Танька родилась, когда мне было десять. А Лизе и сейчас едва исполнилось двадцать. Через всё, что пришлось пройти маме, только я прошёл вместе с ней.

Я один у мамы сын, нет у мамы дочки.

Как же маме не помочь постирать платочки.

Стихотворение, что я рассказывал в детстве. Я, конечно, этого не помню. Но ни один мой день рождения не прошёл, чтобы мне радостно не продекламировали незабвенные строки.

 — Как у тебя дела, сыно? — взъерошила мои непослушные волосы ма.

— Хорошо, — улыбнулся я и подумал не про Юльку, про Эльвиру. — Правда хорошо, мам.

— У тебя глаза такие… счастливые.

— Серьёзно?

Она кивнула.

Моя добрая, маленькая, стойкая, мудрая мама, с которой мы всегда были очень близки. Наверно, только она знает каково это быть женой такого человека как мой отец. Умного. Властного. Требовательного. И только она знает секрет как угадывать то, что я скрывал даже от самого себя.

  С веранды, где мы стояли, просматривалась гостиная. И, встав спиной к солнечному весеннему дню, я любовался на сестру.

— Как она смотрит на своего очкарика! Не пойму, что она в нём нашла?

— Ты тоже заметил? Наверно, трахает её хорошо, — ответила ма невозмутимо.

Я поперхнулся воздухом, закашлялся. Укоризненно покачал головой.

— Ма-а-ам!

Она хитро улыбнулась.

— А что? Разве не это сейчас самое главное?

И успокаивающе погладила меня по плечу.

— Не торопись, если сомневаешься, сыно. Женщина, что будет смотреть на тебя так же, для меня куда важнее, чем суммы на её счетах.

«Ма, Юлька беременна», — мучительно рвалось из груди. Но я промолчал. Взваливать это на неё нечестно. Но то, что есть человек, который поддержит и примет любое моё решение — для меня было так важно услышать сейчас.

Впрочем, даже если весь мир будет против, неважно. Я уже всё решил.   

Номер телефона Эльвиры, уверенный, что он мне больше никогда не понадобится, я, конечно, удалил ещё в самолёте, когда улетал из Сочи без неё. Но номер на визитке, что она дала Юльке, калёным железом вжёгся в память. Едва покинув отчий дом, именно его я и набрал.

И волновался как мальчишка, слушая гудки.

— Эльвира Лейман. Здравствуйте!

— Привет! Это я.

«Привет, это я! Бла-бла-ба, надо встретиться. Бла-бла-бла, я скучал», — злорадно передразнивала я Верейского, с утра перекладывая на рабочем столе бумаги.

Интересно, и на какой он рассчитывал ответ, позвонив вечером на рабочий номер? «Да, да, конечно, уже вся мокрая, спотыкаюсь, бегу»? Или «Здо̀рово, что ты удалил мой старый номер, за этот всё равно платит клиника»? Я ведь сравнила: его номер остался прежним. Но раз звонил на рабочий, значит, мой — удалил. А я себе уже чего только не напридумывала! Спасибо, что отрезвил.

И появление его «беременной» невесты в моём кабинете было как нельзя кстати.

— Присаживайтесь, Юлия Владимировна, — показала я на стул, доставая её карту.

— Да вы не волнуйтесь, вам ничего не придётся подделывать, — она опустилась на стул. — Я принесла мочу беременной подруги. И сделала укол гормона, который определяют при беременности.

Она назвала какого. Глаза у меня невольно полезли на лоб, но вида я не подала.

— И когда сделали укол?

— Вчера вечером.

— Угу, — кивнула я. — И сколько единиц?

Она полезла в сумку, показала открытую коробку ампул.

Я подсчитала в уме время, когда уровень концентрации в крови ожидается максимальным, период полувыведения, сделала примерный перерасчёт на её вес.

— Ну что ж, удивим лабораторию, — не стала я вдаваться в подробности своих подсчётов. — Но раз укол сделали вечером, то гормон обнаружится и в моче, так что лучше бы вам самой пописать в баночку, чтобы лаборант у меня седым не вышел, сверяя ваши анализы.