Кристин Хармел - Искусство французского поцелуя

Внезапно, сама не знаю почему, я вспомнила о Брете. Нет, я больше не питала к нему никаких чувств, но его отказ уезжать из Орландо по-прежнему не давал мне покоя.

— А что, если я захочу остаться в Орландо? — неожиданно для самой себя спросила я Гейба.

Вопрос был глупый; я не желала здесь оставаться. Однако почему-то мне захотелось услышать ответ. Он опешил и, подумав, сказал:

— Ну… Наверняка там найдется филиал UPP, где я смогу работать.

Я уставилась на него в недоумении.

— Ты уедешь из Парижа? Гейб помедлил.

— Париж — мой дом и всегда им будет, а тебя я могу потерять. Сначала надо посмотреть, что у нас получится. И если ты хочешь остаться в Орландо, что ж, я перееду в Орландо. Как-нибудь разберемся.

У меня перехватило дыхание. Гейб, который знал меня всего два месяца, произнес именно те слова, которых я бы никогда не добилась от Брета! А ведь Брет утверждал, что любит меня.

— Нет, я вернусь в Париж, — наконец сказала я.

— Здорово! — Гейб вздохнул с облегчением, улыбнулся и посмотрел на Гийома. — Потому что мой полоумный братец ни за что без тебя не справится.

Я рассмеялась.

— Это уж точно! К тому же Париж — самый романтичный город на свете.

Гейб закатил глаза.

— Да, Гийом рассказал мне про вашу охоту на французские поцелуи.

Я покраснела. Глупая была затея, если подумать.

— А знаешь, кто целуется еще лучше, чем французы? — спросил Гейб.

— Нет, — удивленно ответила я. Почему он считает, что кто-то целуется лучше его соотечественников?

Гейб улыбнулся.

— Французы американского происхождения.

С этими словами он наклонился и легко приник к моим губам. У меня по телу побежали мурашки.

Если несколько минут назад мне казалось, что мир вокруг нас размывается, то теперь все было иначе. Мир попросту исчез, когда мои губы разомкнулись, и поцелуй Гейба стал еще более пылким. На самом деле то был идеальный французский поцелуй, на поиски которого меня так усердно подбивала Поппи. Все это время он ждал меня здесь, с Гейбом Франкёром.

Гейб прижал меня к себе, и я забыла обо всем на свете. Пока не услышала вопли Гийома.

— Молодец, Гейб! — крикнул он в микрофон — Леди и джентльмены, это мой брат!

Я в ужасе отстранилась от Гейба и поняла, что Гийом не только закончил петь, пока мы целовались, но теперь на нас были наведены все камеры, ловившие каждое наше движение. Зрители ликовали, и я увидела на экранах телевизоров наши с Гейбом лица. Подозреваю, что такими красными они были вовсе не от освещения.

— Давай еще разок, Гейб! — подзадорил брата Гийом.

В зале одобрительно засвистели, и кто-то крикнул:

«Целуйтесь!» Мы с Гейбом посмотрели друг на друга.

— Похоже, выбора у нас нет, — улыбнувшись, сказал он.

Я тоже улыбнулась.

— Похоже.

Медленно, перед десятком камер и всей Америкой, Гейб заключил меня в объятия и склонил голову. Крики, свист и даже припев «Красавицы», вновь заигравшей на сцене, исчезли, когда наши губы слились в идеальном французском поцелуе.

Десять месяцев спустя

Это мог быть самый романтичный день в моей жизни.

Над нами с Гейбом было синее закатное небо в розовую полоску, и мы плыли над Парижем в воздушном шаре — всю жизнь об этом мечтала. Впрочем, когда на сцене присутствует Гийом (а Гийом последнее время всегда был на сцене), идиллии обычно не получается. К примеру, воздушным шарам запрещено летать над Парижем — хотя бы потому, что есть риск наткнуться на Эйфелеву башню. Но в тот вечер запреты нас мало волновали.

Куда больше нас волновало то обстоятельство, что в сотне ярдов от нас летел на воздушном шаре Гийом. Он управлял им в одиночку, и ему грозила смертельная опасность.

Под нами вокруг Сены расстилался Париж — тонкое кружево старинных кремовых зданий, дымовых труб, причудливых мостов и зеленых парков. Мы приближались к городу с запада, то есть прямо перед нами возвышалась Эйфелева башня, и, не будь я до смерти перепугана, я бы непременно восхитилась ее волшебной красотой: тысячи футов стали и изящной симметрии над дивной зеленой лестницей Марсова поля, аккуратный прямоугольник которого заканчивался у подножия Эколь Милитер, Военной школы.

Триумфальная арка — каменный шедевр, выстроенный по поручению Наполеона двести лет назад, — роскошно блистала в меркнущем свете, возвышаясь над самым оживленным кольцом Парижа, от которого расходились в разные стороны двенадцать авеню. Елисейские Поля, обрамленные деревьями и мерцающими огнями, вели к центру города, заканчиваясь у восьмиугольной площади Согласия. На ней между двумя фонтанами стоял древний, высокий и стройный Луксорский обелиск.

Идеальной геометрической формы Тюильрийский сад зеленым ковром раскинулся перед Лувром с его знаменитой стеклянной пирамидой Йо Минг Пея. На острове Сите посреди Сены, за Дворцом правосудия и пиками собора Сент-Шапель, я различила две башни Нотр-Дам. Мосты на плавных изгибах реки, ярко-синей в свете заходящего солнца, были похожи на ступени лестницы.

Увы, времени наслаждаться этой неописуемой красотой у меня не было. Дрожа от страха, я наблюдала за тем, как наш срочно нанятый пилот ведет шар за Гийомом. Час назад мне позвонил Гейб и коротко сообщил, что его братец где-то раздобыл воздушный шар и в данный момент летит один над городом. Я в ужасе спросила, нельзя ли нам взять где-нибудь второй шар и уговорить Гийома спуститься, пока не стряслась беда. После громкого успеха «Города света» наш рокер, недолго думая, начал записывать второй альбом, а через неделю должен был отправиться в мировое турне. Трудновато будет собирать полные залы, если, не дай бог, самого певца размажет по парижской мостовой. При этой мысли я содрогнулась.

Итак, Гийом летел над городом — один-одинешенек, без пилота, в красно-желто-зеленом шаре, украденном с какого-то поля на окраине Парижа. Раз в несколько минут он весело поджигал горелку, отчего его шар поднимался и мерно опускался. Наконец наш шар (Гейб умудрился взять его напрокат в загородном клубе) подлетел настолько близко, что Гийом услышал бы мой крик. Я старалась не думать о проблемах с законом, которые неизбежно возникнут у нас на земле — мы явно приблизились к городу на недопустимое расстояние.

— Привет, Эмма! — донесся до меня слабый голос Гийома, заглушаемый ветром и ревом горелки.

— Гийом! — закричала я во все горло, боясь, что он меня не услышит, — Ты что творишь?!

Надо признать, в последнее время я потеряла бдительность. Прошло уже два месяца с тех пор, как Гийом впутывался в крупные неприятности. Конечно, мелкие выходки были — к примеру, две недели назад он решил искупаться в фонтане на площади Согласия, — но никаких смертельно опасных фокусов он не устраивал. До сегодня. К тому же Гийом теперь был не просто сумасшедшим клиентом, а братом моего любимого — поэтому я еще больше волновалась за исход дела.