Самая настоящая Золушка (СИ) - Субботина Айя

Юленька усердно мотает головой.

Это было так логично и понятно с самого начала, что теперь даже стыдно, как я сразу не придала этому значения. Лишь в двух случаях женщина так остервенело кидается в защиту мужчины, как это сделала она в тот день, когда пыталась шантажировать меня в доме Морозова.

В первом случае, этот мужчина — ее сын.

Во втором — ее любовник.

Почти все детали этой игры становятся на свои места. Чтобы найти очевидные проблемы в моих знаниях, тяну время: вооружившись ножом, чтобы эта поганка не вздумала даже помыслить о побеге, набираю в стакан воды и ставлю перед ней с почти дружелюбным видом. Она шарахается, подтирает рукавом разбитый нос, но, подумав, все-таки делает пару глотков.

— А теперь рассказывай, — предлагаю я. — И постарайся сделать так, чтобы у меня не было повода злиться.

Плохой Катей быть проще. Она не думает о морали, не переживает о том, что по ночам ей будет сниться это перепуганное лицо. Ей плевать, что будет с этим человеком и как долго продлится ее жизнь. Хорошие добрые люди всегда заморачиваются над огромным количеством вещей. Плохие только над одной — избеганием последствий.

— Ты же и так все знаешь, — косится на меня Юленька.

— Ты уже меня злишь, — на всякий случай предупреждаю я.

Она выпивает всю воду, и на кромке стекла остается алый след от разбитых губ.

Вероятно, мне должно быть стыдно за то, что я поступила с ней так грубо. И хорошая Катя пытается поднять голову, трепетным голоском напомнить, что мы с ней — одно целое, и будет лучше, если хотя бы теперь я постараюсь вести себя не как гадина. Приходится напомнить этой святоше, что пару минут назад несчастная Юленька прикидывалась «нами» и до того много месяцев пыталась свести Кирилла с ума.

Мы обе — пусть это звучит как шизофренический бред — не дадим его в обиду. Никогда. И не важно, сколько гадостей ради этого придется сделать.

— Это все мать придумала, — начинает Юленька и с тоской посматривает на бутылку с водой. — После того, как Морозов сделал тебя хозяйкой всего.

— Что? — не понимаю я. — Хозяйкой всех его грехов? Грязных делишек? Господи, это даже не смешно.

«Сестричка» смотрит на меня как на сумасшедшую. Такого взгляда у нее не было даже когда я чуть не превратила ее лицо в дипломную работу пластического хирурга.

— О чем ты? — напряженно переспрашиваю я.

— Ты правда не знаешь? Это… не твоя идея?

— Ты можешь просто сказать?! — громким шепотом заставляю я, большим пальцем нервно задвигая и выдвигая ленту лезвий канцелярского ножа.

— Он оставил тебе все. Деньги, недвижимость, акции, счета. — Юленька чуть не капает слюной, видимо представляя эти богатства вживую. — Несколько месяцев назад. Вычеркнул из завещая мать и нас, и оставил все… доченьке.

Если бы я не была уверена, что на сегодня в наших широтах не передавали землетрясение, то сейчас бы решила, что попала в самый эпицентр. Стул подо мной раскачивается, стены плывут, словно подернутые дымкой, сумерки за окном становятся странного яркого-синего цвета.

Этот человек сделал меня своей наследницей?

Так не бывает.

Морозов знал, что я не его дочь. Он всегда относился ко мне лишь как к детали большого механизма, шестеренке, которая должна быть на месте и должна вращаться в нужную ему сторону. Он собирался использовать меня, а не превращать мою жизнь в сказку.

— Матери очень не понравилось, что мы выпали из его планов, — продолжает Юленька. — Она попыталась его образумить, но Морозов сказал, что оставит нам «содержание», но не больше. А все, чем он владеет, должна получить ты, как законная наследница. И тогда… — Она притрагивается пальцами к стремительно опухающей щеке, ищет сочувствия, но я нетерпеливо стучу пальцами по столу. — После этого мать решила, что нам нужен другой план.

— Тебя нужно было убрать, — с каким-то холодным и очень знакомым мне безразличием говорит «сестричка». — Сделать так, чтобы тебя просто не стало. Лучше всего, если бы ты исчезла сама, но и вариант с помощью нас бы устроил. Причем так, чтобы на нас не упало подозрение. Чтобы человек, который о тебе «позаботится», не был мифическим или случайным.

— Ревнивый муж? — угадываю я. — Сведенный с ума вашими постоянными играми.

— Ты сама рассказала Морозову, что твой муж псих. Мать подслушала ваш разговор. Ты сидела в кабинете, рыдала и голосила, что иногда он даже не узнает собственное отражение в зеркале. Тогда мы все это и придумали. Тем более, — Юленька хмыкает, как будто они сделали то, что не могли не сделать, — мы с тобой одного роста и комплекции, и даже правда немного похожи. Мне нужно было только скопировать прическу, правильно наложить макияж и выучить некоторые твои жесты. Поэтому мать затихла, сделав вид, что смирилась и даже начала просить Морозова чаще приглашать тебя в гости. Ты распивала чаи, а я запоминала, как ты поправляешь волосы, улыбаешься. Даже походку пыталась скопировать. Остальное было просто делом времени. Наши с Ерохиным общие фотографии, пара намеков в социальных сетях, что жену олигарха Ростова видели в компании незнакомого мужчины и не было похоже, что они говорят о работе…

Она еще и половины не сказал, в мне снова хочется выцарапать ей глаза.

На всякий случай отодвигаю нож подальше, чтобы, когда вскроется еще одна правда, мне не пришлось вспоминать, как он оказался в глотке этой змеи.

— Кирилл начал что-то подозревать, устроил тебе пару сцен. Ты приехала к нам. Мать поила тебя «правильным чаем», ты вырубалась на всю ночь, а я брала твой телефон и переписывалась с Ерохиным так, будто ты действительно вела ночные разговоры с любовником. Часть этой переписки я потом скринила и сбрасывала матери, чтобы она использовала в нужное время. Ты просыпалась утром — и ничего не помнила.

Я даже знаю, что подсыпали в мой чай.

Таблетки, на которые я подсела благодаря Абрамову. Именно из-за них я чуть не сошла с ума.

Господи, меня сейчас стошнит.

Я наклоняюсь вперед, жадно дышу ртом, пытаясь подавить приступы рвоты.

— Вы хотели, чтобы Кирилл убил меня из-за ревности? — Это очевидно, но я хочу, чтобы тварь произнесла факты вслух. Тогда мне будет проще уже не оглядываться назад.

— Да, — немного простодушно отвечает она. Вряд ли отдает себе отчет, что ходит по тонкой грани между жизнью и… кошмаром, который я обязательно им обеспечу. — Началось бы разбирательство, всплыли бы факты о том, что Ростов псих.

— И никто бы даже не подумал в вашу сторону. Ревность — причина пятидесяти семи процентов всех бытовых убийств.

Теперь уже мне нужно выпить. И что-то покрепче, чем вода без газа.

Татьяна все хорошо рассчитала. Конечно, ее плану не хватало продуманности и изящества, но она бы обязательно добилась успеха — рано или поздно. Если даже я на пару минут поверила, что наткнулась на свое отражение, то что говорить о Кирилле, который действительно не всегда узнавал меня даже утром, когда мы просыпались в одной постели. Хоть и говорил, что мое лицо не спутает ни с кем.

Мне не в чем его винить.

И не в чем винить себя. Хорошая девочка Катя не знала, что люди — твари и сволочи, и живут лишь для обеспечения собственной выгоды. Она просто не обратила внимание, что «сестра» учится быть ею. С чего бы? Хорошие люди живут в мире, где существует Дед Мороз, белогривые лошадки в облаках, а на лугу можно отыскать горшок лепреконского золота.

Эти метаморфозы заметила бы я.

Но меня не было.

Так что винить нужно только себя.

— Может… отпустишь меня? — скулит Юленька.

Я просто киваю в сторону двери, но прежде, чем ее отпустить, задаю последний вопрос, чтобы, наконец, все встало на свои места.

— Пианист — это наш общий знакомый?

— Малахов, — без зазрения совести сливает фамилию «сестричка».

Бедняга даже не знает, что этот волк задирал и за меньшее.

Осталось последнее: узнать, что случилось со мной, плохой Катей. Почему я впала в летаргию. И, наконец, собрать кадры в логическую последовательность, чтобы посмотреть замысловатый психологический триллер своей жизни.