Проект "Стокгольмский синдром" (СИ) - Волкова Ольга

— Черт! — зарычал. Но маленькое отступление на пару шагов, дало мне возможность оценить сложность полученной травмы. Лишь прочертил по коже, не сильно разорвав ножом плоть. Терпимо. Марк довольно ухмыльнулся и встал на ноги. — Сука, — говорю ему, гляжу исподлобья.

— Ты крепок, как прежде, но реакция практически на нуле, — ухмыляется, утирая разбитый нос и губу. Пока мы сражались, я успел заметить, что пушинка выглянула из моей спальни, но не издала не малейшего звука. Власов вновь ее затащил в комнату, тихо закрыв двери. Тяжело дыша, устремил на Марка свой взор.

— Просто сдайся, это никогда не закончится, — говорю, как есть. — Ты не получишь клуб, не получишь меня, и не сможешь отомстить всем, кто причинил тебе боль так же, как ты сам. — Марк загоготал, выплевывая сгусток крови. Он крепко держит клинок в руке, желая завершить им свою миссию. — Дом окружен, — предупреждаю. — Мне только свистнуть, и сюда ворвутся люди. Сдавайся по-хорошему! — заорал. Но все это было не нужным, у Марка поехала крыша. Брат опять предпринял попытку, и кинулся на меня. А я отступил, дав сигнал ребятам, чтобы открыли по нему огонь. Марк увидел жест, потому мигом лег на пол, и я воспользовался случаем, накинулся на него сверху. Мы снова сцепились, катаясь по полу. Не смотря на жуткую боль в груди, я не уступаю брату. Схватив за руку, в которой он держал нож. Выбил. И теперь мы сошлись в удушающих элементах. Ударив меня по груди, Марк выиграл время, чтобы сесть сверху, завладев преимуществом. Но рано обрадовался. Я позволил ему схватить меня за шею, а руками нащупывал нож, который валялся рядом.

— Я убью тебя, суку, и стану одним! Одним! — орал, сдавливая мне шею. Краем уха услышал скрип дверей с обеих сторон. С одной — шли полицейские, с другой рванула Оля. Но тут я нащупал лезвие, затем рукоять. И одним резким рывком всадил нож с боку в грудь Марку. Тот замер надо мной. И сел, хватая воздух ртом. Я скинул его с себя, растирая шею от ноющей боли. Наверняка, на лице взбухли вены от напряжения. Брат едва удерживался, сидя в полусогнутом состоянии, тяжело дышал. Звук был рваным, но он все еще сражался за жизнь. Я подполз к нему, сев рядом. Оба облокотились друг о друга.

— Вот и все, — хрипит, издавая хлюпающие звуки, потом кое-как поворачивается ко мне, глядя в глаза. Его же начинают постепенно угасать. Я пробил ножом легкое и скорее всего оно теперь наполняется кровью, душа брата изнутри.

— Да, Марк, — тихо отвечаю. Мой брат-близнец кивает, откинув голову назад о стену, закрывает глаза.

— Буду ждать тебя там, придурок, — практически шёпотом.

Оля плачет, а Власов ее обнимает, не дает моей пушинке приблизиться ко мне. И правильно делает.

— Непременно, — тихо говорю, но уже самому себе, потому как Марк перестал дышать. Он испустил последний вдох, когда увидел мою пушинку, осознав, что у него никогда не было настоящей любви, ради которой стоит бороться.

Сегодня вечером я лишился всех своих родных: отца, матери, брата. Каждого постигла участь, и бумерангом вернулись ошибки, свершенные очень давно. Я опустил голову на коленки, которые с трудом подтянул под себя. Оля села рядом со мной, обнимает и плачет. Полицейские во главе с капитаном Варламовым, осматривают место происшествия. И потом мужчина подходит ко мне с пушинкой.

— Прими мои соболезнования, — голос твёрд и серьезен. Я устало поднимаю глаза на него.

— Да, — коротко отвечаю, обнимая Олю, я согреваюсь ею. Пытаюсь не думать сейчас о семье, которой теперь нет.

— Я всегда говорил, что семейные разборки хуже всего на свете, — продолжает капитан. У нас с ним сложились приятельские отношения. А Макс ему вовсе как сын, не без причин, естественно. Но это история Бесова. Ухмыляюсь на свою мысль. Но боль в груди дает о себе знать, пока прижимаю рану рукой.

— Это точно, — я смотрю на два тела, которые погрузили на носилки в черных мешках. Сердце щемит и обливается кровью. Моя пушинка едва ли держится на ногах, когда видит тело свекрови в одном из них.

— О, боже! — воскликнула, затем расплакалась, пряча лицо в моих объятиях. Варламов замолчал. Отец Степана стоял неподвижно. До сих пор не мог отойти от ступора, даже медики не смогли привести его в чувства, проводя под носом нашатырным спиртом. Мужчина посмотрел на меня безжизненным взглядом, затем прошептал слова извинения. Теперь он будет считать себя виноватым в смерти своей лучшей подруги, ведь отпустил. Я лишь кивнул, и снова прижался к Оле. Теперь еще одна проблема осталась нерешенной. Это родители моей пушинки. Авраам по словам моего мертвого брата у Каролины, и та до последнего ожидает увидеться с пушинкой, чтобы так же насладиться своими плодами мести. Но, только теперь за мной последний, решающий шаг, раз и навсегда расставить точки.

Каролина

Улыбаюсь своему отражению в зеркале, попутно поправляя макияж. Как раз красная помада добавит акцент моему образу. Провожу ею по контуру губ, затем снова подмигиваю себе. Я прекрасна, и эта роль всегда была моей. Образ черной лебеди, которую мой любимый муж не дал исполнить.

— Ну что? — оборачиваюсь к нему. С минуту на минуту должен появиться Марк, но я хочу провести это время наедине со своим мужем. Авраам рычит, хотя тряпка во рту не дает сказать ему слова, но рык отдается эхом по помещению. Потрясающее место, выбранное Островским близнецом. Вид выходит на реку, а чуть поодаль виднеется кремлевская стена. Воодушевившись своей идеей, подхожу к бензиновой бочке. Отвинчиваю крышку, и танцуя, кружу с ней в руках вокруг мужа. Он истерично голосит, пытается вырваться, но ребята его хорошо привязали. Даже очень. Руки синюшные, ноги сцеплены наручниками, которые в свою очередь прикреплены замком к арматуре, торчащей из-под бетонного пола. Идеально. — Нравится? — задаю ему вопрос, глаза в глаза. Снова посылаю улыбку, а потом приблизившись, я сажусь ему на колени. Авраам снова пыхтит. Глаза, налитые кровью от злости и невозможности управлять ситуацией, расширены. Я кайфую от удовольствия. Закинув голову назад, я смеюсь. — А-ха-ха!

— Сука! — слышу от него глухое ругательство, потому резко останавливаюсь и бью по лицу. Пощечина эхом отскочила от стен. Авраам даже не шелохнулся.

— Тебе не нравится мое исполнение? Я что-то сделала не так, да, дорогой? — притворно провожу тыльной стороной ладони по щеке, будто жалею место, по которому только что ударила. — Может, наша дочь сможет показать мамочке, как надо? — на этом вопросе, он замер. Шок и неверие, а потом, сузив свой взгляд, стал всматриваться в меня, как будто у меня за спиной выросли крылья. Я снова вздрагиваю, представив свое перевоплощение, и закатываю глаза, томно вздыхая. — Я приготовила нам такое выступление в паре! — восторженно вскакиваю, выполняя лишь один пируэт перед ним. Ноги подкашиваются, и я падаю на бетон. Дерьмо! Рана, полученная в прошлом, до сих пор мне не дает расправить свои крылья. С ненавистью поднимаю свой взгляд на мужа: — Это все из-за тебя! — ору, что есть силы в легких. — Ты отнял у меня мою мечту! Ненавижу! — бью кулаком по полу, но боль, которую ощущаю, игнорирую. Поднимаюсь, прерывисто дыша, я снова направляюсь к бензиновой бочке. Беру ее, и продолжаю поливать вокруг мужа. Тот сидит, обманчиво спокойно наблюдает за моими действиями. Молчание прекрасное состояние, но отчего стало скучно. Поэтому вынув изо рта Авраама тряпку, отбросила ее в сторону.

— Дрянь! — вырывается первое слово, затем мужчина облизывает высохшие губы.

— Я знаю, — просто отвечаю, и жму плечами. Мне абсолютно все равно, какого он обо мне мнения. Поезд ушел, когда я стремилась быть только его, только той единственной музой. Отдала свое сердце, а он предал меня.

— Что ты сделала с нашей дочерью, идиотка? — смело задает вопрос. Пусть, в тоне прослеживается обеспокоенность, но мой Авраам всегда умел маскировать любую эмоцию. Я стою напротив него. Из канистры капают последние капельки бензина. Специфический запах распространился по всему складу. Это даже придает некий драматизм происходящему, будто мы на сцене исполняем свои роли. Откидываю вещь в сторону. А Авраам следит за каждым моим действием. Затем вынимаю из кармана спички. Трясу возле уха, дополняя звуком еще одну ноту.