Николас Спаркс - Крутой поворот

Глава 35

Куда, гадал Майлз, ему следует ехать? И что делать теперь, когда он узнал правду? Окажись преступником Отис, ответ был бы прост. Тут нечего обсуждать, не о чем думать. И не важно, совпадают ли факты, или все это имеет достаточно легкое объяснение. Он уже успел узнать, что Отис ненавидит его. Настолько, чтобы убить Мисси. И для Майлза сознания этого было вполне достаточно. Отис заслуживал любого приговора, который вынесет закон… если не считать одной детали.

На самом деле все было совсем не так.

Расследование ничего не выявило. Документы, которые он с таким трудом собирал два года, ничего не значили. Симс, Эрл и Отис ничего не значили. Ответа так и не нашлось, но неожиданно, без всякого предупреждения, все прояснилось, и ответ появился на пороге, одетый в ветровку и готовый заплакать.

Именно это он и хотел знать.

Имеет ли это значение?

Два года жизни он провел, считая, что имеет. Плакал по ночам, поздно ложился спать и как-то выживал в уверенности, что обретение ответа все изменит. Ответ стал миражом на горизонте, до которого никогда не добраться. Но сейчас мираж был в его руках. Один-единственный звонок – и он будет отомщен.

Майлз может это сделать. Но что, если при более пристальном изучении ответ окажется не тем, которого он ожидал? Что, если убийца не был пьян, не был врагом и вел машину по всем правилам? Что, если им окажется прыщавый мальчишка с темно-каштановыми волосами, в мешковатых штанах, который до смерти перепугался и пожалел о случившемся, а потом клялся, что это был несчастный случай и ничего нельзя было поправить…

Имело ли это значение тогда?

И можно ли на это ответить?

Должен ли он взять воспоминания о своей жене и муки двух последних лет, а потом просто добавить ответственность мужа и отца и свой долг перед законом, чтобы найти достойный ответ? Или взять все сразу и вычесть возраст мальчишки, страх и очевидную скорбь вместе с любовью самого Майлза к Саре… что сведет цифры к нулю?

Майлз не знал. Знал только одно: если громко прошептать имя Брайан, во рту останется вкус горечи.

Значит, это не просто так. Он точно знал, что для него это всегда будет не просто так. Нужно что-то делать.

По его мнению, иного выхода не было.

Миссис Ноулсон оставила свет на крыльце включенным. Лампа отбрасывала желтое сияние на дорожку. Подходя к двери, Майлз ощущал слабый запах горящего угля. Постучав, он вставил ключ в скважину и осторожно повернул.

Миссис Ноулсон, дремавшая в качалке под одеялом: копна седых волос и сплошные морщинки, – походила на гнома. Телевизор был включен, но звук – приглушен, и Майлз прокрался внутрь. Голова миссис Ноулсон склонилась набок, но глаза тут же открылись: веселые глаза, которые, казалось, никогда не туманились.

– Простите, что опоздал, – прошептал он, и миссис Ноулсон кивнула.

– Он спит в задней комнате. Все хотел вас дождаться.

– Хорошо, что не дождался. Прежде чем унести его, позвольте проводить вас в спальню.

– Нет, – отказалась она. – Не глупите. Я стара, но все еще прекрасно двигаюсь.

– Знаю. Спасибо, что посидели с ним сегодня.

– Вы все уладили?

Хотя Майлз не рассказывал ей подробностей происходящего, старушка видела, как он встревожен и нервничает, когда попросил ее приглядеть за Джоной после школы.

– Не совсем.

– Ничего, завтра все переменится, – улыбнулась она.

– Да, знаю, – кивнул он. – Как он сегодня?

– Устал. И какой-то притихший. Не хотел гулять, поэтому мы пекли печенье.

Миссис Ноулсон не сказала, что Джона расстроен, но это было и ни к чему. Майлз знал, о чем она.

Еще раз поблагодарив ее, он направился в спальню, подхватил Джону и положил его голову себе на плечо. Мальчик не шевельнулся. Значит, очень устал. Совсем как отец.

Неужели его опять начнут одолевать кошмары?

Майлз отнес сына в дом, уложил и укрыл одеялом. Включив ночник, он уселся на кровать рядом с Джоной. В неярком свете мальчик выглядел таким беззащитным…

Майлз отвернулся к окну.

Сквозь жалюзи просвечивала луна, и Майлз задернул шторы, почувствовав, какой холод идет от стекла. Он подтянул одеяло повыше и погладил Джону по головке.

– Я знаю, кто это сделал, – прошептал он. – Но не знаю, стоит ли тебе говорить.

Мерно дышавший Джона не ответил. Веки его не дрогнули.

– Ты хочешь услышать?

Джона молчал.

Майлз вышел из спальни сына и вынул бутылку пива из холодильника. Повесил куртку в шкаф. На полу стояла коробка, в которой он держал домашнее видео. Немного поразмыслив, он отнес коробку в гостиную, поставил на журнальный столик и открыл.

Выбрал первую попавшуюся кассету, сунул в видеомагнитофон и уселся на диван.

Сначала экран оставался темным, потом изображение расплылось, но постепенно все пришло в норму. Дети сидели вокруг кухонного стола, энергично размахивая руками и болтая ногами. Родители либо стояли поблизости, либо дефилировали из кухни в гостиную и обратно. Он узнал собственный голос на записи.

Праздновали день рождения Джоны, и камера взяла его крупным планом. В тот день ему исполнялось два года. Сидя на высоком детском стульчике, он молотил ложкой по столу и широко улыбался при каждом ударе.

Тут в кадре появилась Мисси с тарелкой кексов. Кто-то зажег две свечи, и она поставила их перед Джоной. Мисси пела: «С днем рождения тебя», – а остальные родители хором подпевали. Еще минута – и детские лица и руки стали коричневыми от шоколада.

Камера снова выхватила Мисси, и Майлз услышал собственный голос, зовущий жену. Она повернулась и улыбнулась ему. Глаза были веселыми, полными жизни. Жена и мать. Влюбленная в жизнь, которую вела.

Экран почернел, после чего появился новый сюжет, где Джона открывал подарки.

Еще один праздник – Валентинов день. Они устроили романтический ужин, поставили тонкий фарфор, бокалы искрились и переливались в мерцающем свете свечей. Майлз приготовил ужин для Мисси: камбала, фаршированная крабами и креветками в лимонно-сливочном соусе, с бурым рисом и салатом из шпината. Мисси одевалась в задней комнате. Он попросил ее оставаться там, пока все не будет готово.

И успел заснять, как она входит в комнату и ахает при виде праздничного стола. В эту ночь в отличие от дня рождения она совсем не выглядела женой и матерью. Можно подумать, они в Париже или Нью-Йорке и собираются на театральную премьеру. На ней было маленькое черное платье и небольшие серьги-кольца. Волосы уложены в узел, несколько вьющихся прядей обрамляют лицо.

– Изумительно! – выдохнула она. – Спасибо, милый.

– И ты прекрасна, – ответил Майлз.

Он вспомнил, что она попросила его выключить камеру. Они сели за стол, а потом отправились в спальню и до утра любили друг друга.