Галина Волкова - Не ходите, девки, замуж… или… ЛОШАДЬ БОЛЬШАЯ

Избушка у их бабы Кати выглядела игрушечной – с узорными наличниками, как и положено, с резным палисадником, расписным крытым крыльцом, огромными сенями, небольшой горницей, сеновалом и самим жилымпомещением, разделённым русской печью и деревянными перегородками на две комнаты; маленькую закуток-кухоньку и огромную прихожую-столовую. Чистота, сколько себя Васька помнит, всегда безукоризненная, яркие самотканые дорожки покрывали полы, иконы по всем углам и… запах! Незабываемый запах русской печи и пирогов!

Бабуля их – маленькая, сухонькая, сгорбленная, но не по возрасту шустрая старушка – передвигалась, точнее ковыляла, что получалось быстро-быстро, при помощи неказистой клюшки, вырезанной дедом Иваном, её мужем, много лет назад из старой коряги. Колено ещё по молодости, ненароком наступив ей на ногу, повредил колхозный жеребец, с тех самых пор она и хромала. Молчунья, слова лишнего не скажет, лишь подслеповатые глаза светились искренней любовью, выражая гамму чувств в зависимости от поведения внуков, которых на летние каникулы ей поставляли целой гурьбой. Детям же у неё позволялось всё, что не являлось угрозой для жизни, чем проказники неизменно пользовались, носясь по деревне чумазые и несказанно довольные! Не пропустив и дня, баб Катя каждое утро вставала ровно в четыре утра и пекла в русской печи пышные дрожжевые пироги да на всю ораву томила в огромном чугунке кашу со светло-коричневой корочкой – из-за вкусной пенки между ребятнёй постоянно происходили шумные споры и ссоры. Наевшись от пуза, компания срывалась с места и убегала на целый день до вечера. Никто не принуждал их обедать в строго отведённое время, не возбранялось, что и делали, прибежать в избу, налить в огромную глиняную кружку молока, кринки с которым рядами стояли в сенях и призывно манили пенкой из жирных сливок. Самые нахальные, Василиса из их числа, тайком проходились указательным пальчиком по всем ёмкостям, собирая в рот густой верхний слой. Схватив огромный кусок пирога, жадно проглатывали, запивая холодным молоком, и неслись на улицу. Вечером же всю гвардию ждал ужин. О, это была сказка! За огромным рубленным столом на вдоль стоявших струганных лавках, подтягиваясь с гулянки, рассаживалась вся детвора. Перед ними выставлялась большущая миска с деревенским наваристым супом, в котором плавали ароматные куски мяса, и не менее огромная сковорода с жаренной до хрустящей корочки картошки с грибочками. Каждому рту выдавалось по ложке, вилок и тарелок у бабули почему-то не имелось, и тут – кто не успел, тот опоздал! Подгонять и уговаривать никого не приходилось, только треск стоял за ушами! Затем на стол взгромождался огромный угольный самовар и приступали к чаепитию. Вроде бы все и так наелись от пуза, но отказаться от ритуала, глядя на поданное угощение, сил недоставало. Тут и домашнее варенье всех сортов, плошки с дешёвой сельской карамелью, густая сметана, мёд и широкие блюда со всевозможными пирогами, каждый день разными: румяные ватрушки с рассыпчатым творогом, преснушки со свежими ягодами, фирменные бабушкины пироги с пшеном или рыбой, свежей капустой или рисом с яйцом. Больше всего Ваську умиляла стеклянная вазочка с большим кусковым сахаром и щипчиками для колки – чай деревенские пили вприкуску. Наконец, отвалив от стола с набитыми животами и громко пыхтя, убегали играть в лапту, догонялки или прятки. Уже совсем поздно вечером возвращались, все как один грязные и продрогшие, отмывались в корыте и забирались отогреваться на печку. После чего с замиранием сердца, при свете лишь одной керосиновой лампы, слушали неведанные доселе сказки, рассказываемые монотонным приглушённым бабушкиным голосом: «Все в деревне спят… одна бабка не спит… мою шёрстку прядёт, мою лапу грызёт… у-у-у-у-у!» При последних словах, произнесённых грозно и с придыханием, внуки визжали от страха, ещё плотнее прижимаясь друг к дружке, а потом, лёжа в полной темноте, высунув нос из-под одеяла, тайком наблюдали, как баб Катя в длинной льняной рубахе до пола, повязав на голову ситцевый платочек, подкрутив колёсико лампады и подправив фитиль перед старинными образами в «красном» углу, долго молилась, неслышно шепча что-то и поминутно крестясь, совершая земные поклоны и утыкаясь лбом в деревянный крашеный пол. Старушка была чрезвычайно набожной и истинной праведницей.

Иконы у бабы Кати висели по всей избе, а величавые лики святых, казалось, смотрели на всех строго и немного с укором. Только взгляд Господа Иисуса Христа, как Василисе казалось тогда, выражал огромную любовь и сострадание, присутствовало в нём что-то такое… завораживающее и умиротворяющее. Лик Пресвятой Богородицы светился изнутри кротостью и милосердием, был полон неимоверной доброты и исходящей чистоты. Взирая на него, девочка подсознательно чувствовала, что именно такой взгляд выражает материнскую любовь…

– Бабушка, а Бог есть? – как-то спросила она.

– Есть, Василинка, – спокойно и уверенно ответила та.

– А почему я его не видела? Где он?

– Он в твоём сердце, родная… главное – научиться слышать его голос…

Васька была совсем маленькой, когда бабуля впервые взяла внучку с собой в церковь. Почему-то именно её одну. О том эпизоде Василиса знала лишь по рассказам взрослых, сама же очень смутно вспоминала происходящее.

Ранним утром вместе с собравшимися соседками-старушками шли они пешим ходом через устрашающе тёмный лес в соседнюю деревню к утренней службе. Трава, мокрая от ночной росы, неприятно холодила босые ноги. Туфельки несла в холщовой котомке, дабы не извозить в грязи посреди лесной тропы, вытоптанной непуганными дикими животными – лосями да кабанами. Очень хотелось спать. Просто жуть как сильно… Васька тёрла глаза и зевала каждую минуту, широко открывая рот и спотыкаясь на ходу.

При входе в храм девочке наконец позволили надеть сандалии, повязали на голову ситцевый платочек и торжественно ввели в помещение. Народу оказалось на удивление немало, в основном древние бабульки, все как одна в длинных тёмных юбках и с покрытыми головами. Служба уже началась, и опоздавшие встали с краю. Копируя других, Василиса пыталась неумело креститься и совершать поклоны, но через какое-то время топтание на одном месте ей надоело и она потихоньку отошла в сторонку… шаг за шагом удаляясь всё дальше. На девочку никто не обращал внимания, и та бродила промеж молившихся, разглядывая иконы, зажжённые свечи, росписи на стенах… А потом вдруг внезапно испугалась, потеряв из виду бабу Катю! Завертевшись юлой под ногами прихожан, поспешила на поиски, поминутно заглядывая в серьёзные в своей торжественности лица и готовая сию же минуту разрыдаться, но тут наконец, к своему облегчению, увидела знакомую худенькую спину и на радостях бросилась к ней! Подскочив сзади, что было силёнок уцепилась тоненькими ручонками за ноги замершей в трепетном экстазе от величавой службы старушки и громко заверещала: