Галина Артемьева - Пуговица

Неделю целую привыкали! Не выходили из дому вообще! Засыпали наспех, урывками. Почему-то очень боялись оставаться в одиночестве даже на несколько коротких минут. Казалось, вот уйдет муж на кухню за очередной порцией еды или в туалет, и все… Сказка кончится! Что-то помешает ему вернуться. Просто паника охватывала. После двухминутной разлуки встречались, как после многодневного отсутствия, с отчаянием обретения почти утраченного счастья.

Откуда брались у них силы? Вот удивительная загадка природы! Ведь потом в добрую минуту подсчитали и поразились: они спали в первую супружескую неделю никак не больше двух часов в сутки – это если все сложить. И спали-то как! В тревоге! Как бы не упустить свое долгожданное счастье! И голова ни у кого не болела, и желание не пропадало.

Чудеса да и только! На неделю выпали из обыденной жизни совершенно. И не скучали! Телик не смотрели, музыку не слушали. Упивались друг другом, сосредоточенно и самозабвенно.

– Ты меня любишь?

– Да! Да!

– А ты меня?

– Да!

После каждого такого «да» следовали поцелуи, объятия, ласки. Как будто первый раз признались в любви и жаждут удостовериться.

Через неделю выбрались к своим на дачу. Счастливые до невозможности. Родители, напуганные их худобой, старались, кормили, сетовали на неопытность детей в ведении домашнего хозяйства. Боялись, что так и будут теперь молодые недоедать.

Скучно было с родителями! В мелких бытовых заботах погрязли они! Разучились любить жизнь и друг друга!

Ляля и Артем убегали к речке, переплывали ее, оказывались на другом берегу, где за речными кустами начинались колхозные поля. Крестьянские посевы их совсем не интересовали. В кустах ракиты стоял шалашик, в котором так хорошо было оказаться в объятиях друг друга, вдали от заботливых предков, прислушивавшихся к каждому их движению за дощатой стеной дачного домика. В шалаше пахло сухой травой, листвой, рекой. Жизнь казалась вечной и бесконечно прекрасной.

Вот, собственно, как появилась на свет Рыся: от большой, трепетной и страстной любви. От доверия, нежности, неодолимого притяжения и переполняющего будущих родителей юного светлого счастья.

Поэтому она, на свое ли счастье, на беду ли, и была так хороша собой, крепка, вынослива, неколебимо сильна духом.

Скорее всего, именно там, в шалаше, в безветренный зной, под шумок веселой речной воды и зазывные крики прибрежных птиц, когда родители бездумно и жадно соединялись в своей юной любви, и зародилась ее жизнь.

Недаром сама она так любила воду, по-русалочьи, жадно любила. И глаза ее многие называли потом не рысьими, а русалочьими, затягивающими, как омут.

В минуты смятения или усталости ей достаточно было зайти в реку и поплыть против течения, чтобы сбросить с себя гнет житейских невзгод. Стихия всегда казалась ей благороднее людских игр в справедливость. Стихия умела быть беспощадной, но никогда не была мелочной. Она – или смирялась, или разила наповал.

Такие правила Рыся принимала безропотно. Именно это и было ей по плечу: сильно, благородно, бескомпромиссно.

Ах как было бы хорошо, если б все так и шло: в любви, в трудах, в заботах о новой жизни!

Почему нельзя, чтобы именно так и было? Почему?

Это что – злой рок над всеми людьми такой? Или только над отдельно взятыми, которым положено своими слезами искупить грехи далеких предков, имен которых даже семейное предание не помнит?

И что могли эти предки сотворить такого – убить ли, предать, надругаться над чьей-то любящей душой, – чтобы прекрасная юная женщина Ляля, беззаветно влюбленная в собственного мужа и верящая в возможность долгой и честной жизни с ним, страдала из года в год, изо дня в день?

Вопрос не риторический. Очень хотелось бы узнать ответ. Потому что, если известна причина страданий, крест свой нести легче. И понимаешь хотя бы, о чьей заблудшей века назад душе надо тебе молиться, чтобы с неба снизошло прощение и отпущение.

Но ответа нет и не будет.

Небо сочувственно предлагает терпеть. Или не терпеть. Выбор за человеком.

Как только кончились их медовые две недели, начались будни: работа, новые люди. И еще через две недели Артем пришел домой в непонятном состоянии. То есть – во вполне понятном, просто Ляля от неожиданности сразу не разобралась. Тем ужаснее ей показалось все происходившее в тот вечер.

Он долго возился, отпирая дверь. Ляля притаилась в прихожей, чтобы сделать ему сюрприз, броситься немедленно в объятья, по которым так успела соскучиться за несколько часов разлуки.

Вот он вошел, она прыгнула к нему, чтоб он, как обычно, закружил ее, зацеловал.

Но этого не случилось. Артем резко оттолкнул жену:

– Не трогай меня! Оставь! Надоело! Всех ненавижу! Одни враги кругом!

Лялино сердце ухнуло и упало. Она, конечно, все поняла. Этот запах, эти сузившиеся глаза, эта непонятная смертельная злоба… Все как на свадьбе.

Муж не разуваясь прошел в комнату, увидел красиво накрытый на двоих стол (Ляля постаралась к ужину) и резко дернул скатерть.

– С кем ты тут, с…ка грязная, развлекаешься?

Слова эти не убили Лялю лишь потому, что потонули в грохоте бьющейся посуды – редкой красоты фарфоровый сервиз, переходивший из поколения в поколение от бабушек и прабабушек к дочерям в качестве свадебного приданого, превратился в груду бессмысленных осколков. То, что осталось в шкафу, Ляля больше никогда и не доставала. Мама спрашивала, почему она не пользуется ее подарком.

– Берегу, – скупо отвечала дочь, переводя разговор на другое.

…Отбушевавшись, Артем, прямо как был, в одежде и обуви, рухнул на кровать и заснул.

Ляля не легла рядом. Она прикорнула в гостиной, убрав предварительно все осколки, клочья разорванной скатерти, остатки еды, и все думала, думала. Ей надо было решиться. Нет, сначала понять что-то про себя, а потом решиться.

Она во время ужина как раз собиралась сказать мужу, что, похоже, у них будет ребенок. Она готовилась к радости, к тому, как побегут звонить родителям, как примутся планировать будущее… И вот теперь вместо будущего виделась ей черная дыра.

Что ей полагается сделать? Прогнать мужа? Насовсем? Он же не сдержал своего слова! Обещал больше никогда не пить, а сам сотворил такое! И какова же цена его обещанию в таком случае? Можно ли ему вообще-то верить? И как теперь с ребенком? Что, если ее ребенок будет видеть своего отца таким? Это же ужас! Катастрофа! Как она потом ребенку объяснит, почему осталась с таким человеком?

И сказать ли родным? Может, с ними посоветоваться? Может, сначала им рассказать о ребеночке? А с отцом ребеночка расстаться сразу, сейчас, пока не поздно?