Галия Мавлютова - Цветок душевного стриптиза

Глава 3

Мне давно никто не звонит. Стационарный телефон упорно молчит. Сотовый загадочно притих. Тишина. Полное забвение, друзья забыли обо мне, будто я умерла, меня уже нет на белом свете. Пора обзаводиться новыми связями. Список знакомых можно пополнить, новых друзей можно найти на тусовке. Легко. Пойду в «Европейскую». Там многолюдно. Угарно. Лживо. Невидимой ложью окутано все в этом старинном зале, начиная от люстры и стен, заканчивая оборками модных юбок записных красавиц славного города Питера. Жеманные лица укрыты вуалью зависти. Но великолепный зал и не такое видывал на своем веку. Его когда-то построили для большой и непрекращающейся игры в непреодолимый обман. Я стояла у входа в зал, ослепительный и сверкающий, одинокая и грустная, вся в белом, словно юная грузинская принцесса. Я приложила прохладные пальцы к ключицам и почувствовала тепло. Изнутри шло излучение. Жизненная энергия просилась наружу. Она клокотала, бурлила, пенилась. Это моя молодость радовалась, плясала и пела, она не хотела страдать и плакать, тосковать и мучиться, молодость требовала, жаждала, молила о счастье. Буду работать над собой. Стану повторять волшебные слова, как молитву. Я богатая, умная, красивая, молодая и успешная. У меня все хорошо. Жеманная публика видит лишь внешний облик. Внутренний мир спрячу за пазуху. Он станет моим оружием. Как пистолет. В «Европейской» сезонный бал в разгаре. Дамы повернули головы, встали в профиль, одна к одной, не головы – шляпы, это же не бал – шляпное пати, неожиданно, но не смертельно. Мужчин в зале мало. В дальнем углу владелец конкурирующей фирмы с супругой. А мне уже по барабану чужие конкуренты. Пусть теперь голова болит у «Максихауса». А вот какой-то хлыщ в льняном костюме. Серый цвет. Мятая ткань. И изрядно помятое лицо в тон костюму. Тоже сойдет для шляпного вечера. Хлыщам здесь самое место. В углу крутится вечный тусовщик, наголо бритый, в сережках, перстнях и заколках. Весь блестит. Целиком блестит, с ног до головы, будто жиром намазанный, и лысина сияет, будто ее начистили наждаком, и заколки сверкают фальшивым блеском. Рядом с тусовщиком высится его юная жена. Полная девушка, заметно в теле, даже на глаз, не то чтобы на ощупь. По соседству грустят двое одинаковых мачо. И эти блестящие, оба вспотели от напряжения, ведь кругом столько дамского запаха. Воздух плотно пропитан духами. Не перенюхать за один раз. А вот несколько престарелых плейбоев. В «Европейской» всегда так. Мужчины выглядят колоритно, но не импозантно. Дамы старались выглядеть сногсшибательно и перестарались. Выглядят, как всегда выглядят. Тоже блестят, а блеск у всех неестественный, ненастоящий. За версту заметна фальшь, лишь у некоторых тускло мерцают настоящие бриллианты. В разных местах. Но все мимо кассы. Истинных знатоков, кто смог бы оценить настоящую стоимость камней, в зале не видно. Прячутся по домам, отсиживаются, брезгуют. В моду вошло новое поветрие – не посещать публичные мероприятия, дескать, неинтеллигентно. Некруто. Негламурно. Не высший свет. Отстой. Пена. Ценители высокого и прекрасного ходят только в закрытые клубы. Я тряхнула головой. Здорово во мне желчь разыгралась. Не по возрасту. Пора включаться в компанию. Бодрым шагом направилась к дамской стайке в шляпках-таблетках. Поодаль расположились женщины в шляпах с широкими полями. Развесистые перья. Перчатки. Вуали. Боа. Туда не пойду. Опасно для жизни. Слишком шикарно. Разведут.

– Добрый вечер, – сказала я довольно приветливо.

Московские тусовки разительно отличаются от питерских, в столице друг друга в лицо не знают, вместе проводят вечернее и ночное время и тут же забывают, с кем выпивали, когда и сколько, утром физиономию собутыльника и не вспомнят, при встрече не узнают и не поздороваются. Москва большая, там народу много, а в Питере каждая собака за углом и та виляет хвостом: мол, привет, как дела? В северном городе все сложно. Все друг друга знают, все знакомы, когда-то квасили вместе, дрались, любили. Кто-то по школе знаком, кто-то по даче, то учились в одном классе, то в паре работали, сестра одного вышла замуж за приятеля другого, а подруга подруги оказывается женой корыстного начальника. И так далее. Все известные фамилии в городе на слуху, висят на ушах населения развесистыми сережками. Да и фамилий-то всего штук триста от силы в воздухе витает. Остальным место в табели о рангах строго заказано. Город разделен на кланы. А верховный клан сидит наверху и наблюдает. Зорко следит, чтобы чужие и нахальные за границу хлебных мест не заходили. Демаркационная линия. Шаг влево – огонь! Шаг вправо – шквальный огонь. Шаг прямо – бомбовый удар. И чужак терпит-терпит, а потом смиренно перебирается в столицу. Там проще. Жизнь дороже – понятное дело. Столица все сжирает, что дает. Иногда даже больше забирает, чем награждает. На то она и столица. Права у нее такие, полномочия большие, царские. Зато простору больше. Никто никого не знает. Свой или чужой – какая разница, придет время, и конкурент проглотит рядом сидящего, не подавится. Еще вчера вечером вместе выпивали, братались, сестрились, роднились, а утром легко спустили собутыльника в унитаз. Так ему и надо. Потому как – не суйся с суконным рылом в калашный ряд.

На мое приветствие никто не ответил, лишь мельком взглянули. Немудрено. Сразу видно, мой белый костюмчик по достоинству оценили. Чужая индивидуальность в женском наряде пришлась не по вкусу. Все дамское внимание обращено на хлыща в сером мятом костюме. Сухой, как жердь, желчный, с впалыми щеками, с редкими волосами, но сколько же в этом мужчине апломба, господи ты боже мой! Я встала рядом, прислушиваясь к беседе, в глубине души надеясь, вдруг что-нибудь умное услышу. Чужой ум пропустить не хочется. Это такая редкость в наш скудный век хип-хопа и хот-дога.

– Не читаю Донцову, не переношу Маринину, Акунина, обожаю Набокова, – изливался хлыщ, – телевизор не смотрю. А что там смотреть? Очередной «Дом» с какой-нибудь Ксюшей? Противно.

– Противно-противно, негламурно, – шумно загалдели дамы, поправляя шляпки со вспотевших лбов, на затылки. Бесполезное занятие. Шляпки плотным кольцом охватили дамские головы. И не сдвинуть тесные оковы даже танком. Прилипли намертво. Женщины взмахивали буклетами, будто держали в руках японские веера. Жарко. Душно. В зале не работал кондиционер, видимо, сломался, не выдержал дамского удушья.

– Когда я слышу современную песню в исполнении какой-нибудь Наташки из «Фабрики звезд», меня тошнит, – честно признался помятый господин.

Я неприкрыто злилась. Откровения светского льва не радовали. Все так, согласна. Мне самой не нравятся разные там «Дома» и «Няни», и я совсем не читаю модных писательниц и авторов. Признаю только писателей. И меня тошнит от пошлости в любом виде. Но ее много. Она навалилась отовсюду. Давит со всех сторон. Всех тошнит. Всю страну. Но слушать и смотреть что-то надо. Не зря же изобретатели придумали телевизор и радио. И без песни жить нельзя на свете, скучно без нее. К тому же, услышали бы Ксюша и Наташка излияния эстета в сером, вот они оттянулись бы на желчном господине. Вволю. Досыта.