Оливия Уэдсли - Несмотря ни на что

— И… неужели вы все забыли, Джон?

Что было делать Джону? Девяносто девять из ста мужчин в таких «случаях» растроганы, польщены и оказываются «пойманными». Один из ста — встает, уходит и наживает себе смертельного врага. Но и тот, кто слушает мольбы и не имеет духу оттолкнуть молящего, не совершает предательства по отношению к женщине, которую он любит. Все мы выслушиваем признания в любви, хотя бы и не склонны были отвечать на них, все мы пытаемся найти самый легкий путь к отступлению.

Джон так и сделал. Не отвечал, но и не отталкивал. И оставил Кэролайн расстроенной, уязвленной, еще более прежнего в разладе с собою. Но он и сам был несколько взволнован. Трудно остаться совершенно равнодушным, когда женщина, которую когда-то любил, взывает к тебе, и время давно смягчило горечь.

Джон не чувствовал никакого влечения к Кэро, но не забыл, как волновала его прежде ее близость. Кроме того, Кэро принимала такое участие в нем!

Она первая заговорила о «совете» Мэннерса. Она, конечно, не позволила себе ни тени намека на Виолу, на то, что личная жизнь Джона, так сказать, не «в должном порядке». Нет, она только сообщила, что вакансия будет замещена уже на следующей неделе, и подчеркнула, что Джон должен сделать все, чтобы получить назначение.

— Камой Раттер поступает как разумный человек, — сказала она небрежно. — Посмотрите, например, какая удачная женитьба!

В поезде, который мчал его в «Красное», Джон обратил внимание на худощавого, загорелого субъекта с крючковатым носом и добродушными глазами. Когда они приехали на станцию, этот человек тоже уселся в ожидавший автомобиль леди Карней. Очевидно, и он ехал в «Красное». «Так там нынче съезд гостей?» — подумал Джон.

Он не мог определить, приятно это ему или нет. Пожалуй, это упростит ситуацию. И поможет забыть о том, что его мучает. Он жаждал, чтобы вакансия поскорее была замещена и со всем этим было покончено!

Меднокожий спутник Джона вдруг нарушил молчание:

— Забавно, не правда ли, что мы с вами оказались попутчиками?

Поговорили о «Красном». Незнакомец похвалил местность и дом и прибавил:

— Вот уже десять лет я не видел «Красного», не видел Англии вообще.

У него был приятный голос. Джон из вежливости задал несколько обычных вопросов.

— Мое имя — Хериот, Кортриль Хериот. Знавал когда-то кучу людей в Лондоне. Теперь, должно быть, меня мало кто помнит… Леди Карней мне приходится теткой.

Кортриль Хериот!

— Мне ваше имя хорошо знакомо, — сказал Джон. — Я просто упивался вашей книгой об Америке.

— Очень мило с вашей стороны говорить так. Вы наслаждались книгой, а я — всеми приключениями, что в ней описаны. Это самое приятное из моих путешествий.

Хериот неожиданно переменил тему:

— Вы не знаете, кто гостит в «Красном»? Хоть я и давно не был в Англии, а может быть, кое-кого я припомню.

— Там, например, миссис Сэвернейк, — сообщил ему Джон.

— Да неужели?! — оживился Хериот. — Помню ее, как же, очень красивая дама. Я присутствовал при кончине бедняга Сэвернейка… Не долго они и прожили вместе… Этому будет лет пятнадцать… а то и семнадцать, пожалуй. Чудаковатый был человек, тяжелый человек, надо сказать правду. А все же она, по-видимому, не вышла вторично замуж? Честное слово, это меня удивляет!

Автомобиль уже въезжал в ворота «Красного». — А вы были с Сэвернейком, когда он умирал? — повторил Джон.

— Ну да, я же говорю вам. Я и похоронил его. И должен был взять на себя неприятную миссию сообщить вдове о его смерти.

— А я слыхал какую-то другую версию, — сказал нерешительно Джон. — Будто Сэвернейк жив, но не хочет возвращаться…

Он остановился. Хериот отозвался своим скрипучим голосом:

— Ерунда! Ничего подобного! Смерть его прошла как-то незамеченной — вот кто не слышал о ней в свое время, и болтает. Ага, вот и дом! Господи, хорошо уезжать в странствие, но не худо и возвратиться домой!

Автомобиль остановился. Через несколько минут появится Виола. В душе Джона кипело бешенство. Сильное изумление парализовало его, какая-то путаница мучительных идей сверлила мозг, а воспоминания еще подливали масла в огонь.

Он прошел в приготовленную для него комнату, желая отдалить на минуту встречу с Виолой и предоставить ей встретиться с Хериотом без свидетелей.

Обманут, одурачен!

Нет, он должен увидеть ее сейчас же, выпытать правду. Он позвонил лакею и попросил снести записку Виоле. В записке стояло: «Я жду у солнечных часов». И, не переодеваясь, Джон направился в «их» сад.

Зачем, зачем, зачем она сыграла с ним эту нелепую, возмутительную штуку, в течение двух лет держала его в этом адски неприятном, безвыходном положении, сгубившем его карьеру, осквернявшем их любовь?..

Пришла Виола. Он стоял неподвижно, не в силах пойти ей навстречу. Виола подходила, чуть-чуть улыбаясь. Ее тонкое платье зацепилось за розовый куст и задержало ее, когда она уже протянула руки, чтобы обнять Джона. Пока она отцепляла платье, Джон произнес:

— Я говорил с Хериотом. Мы вместе приехали. Он сказал мне, что собственными руками похоронил Сэвернейка… К чему ты это сделала?

Он видел, как побледнело и исказилось лицо Виолы. Как маска падает с лица, так вмиг померкло то сияющее выражение, с каким она вошла в сад. Исчезла, кажется, даже ее красота. Она словно состарилась сразу на глазах Джона. Но она не проявила слабости, как он ожидал.

— Я солгала тебе потому, что не хотела выходить за тебя замуж, не хотела губить твою будущность, а может быть, и жизнь. Если бы ты добился того положения, о котором мечтаешь, развод был бы невозможен для тебя, а я помнила о разнице лет и боялась надоесть тебе. Отчасти это была с моей стороны трусость, но отчасти — и желание уберечь тебя.

— Уберечь меня! Недурно уберегла! На прошлой неделе Мэннерс меня предупредил, что вряд ли предложит видный пост человеку, о личной жизни которого ходят сплетни.

Он остановился. Оба смотрели друг на друга. Джон с каким-то сердитым изумлением увидел в глазах Виолы нежность, почти жалость.

— Но это не имеет никакого значения, — заторопился он, скрывая под своей горячностью неприятное сознание, что не следовало и упоминать об этом факте, если он хотел доказать, что это не имеет для него значения. — Меня волнует только одно то, что ты не доверяла мне никогда, обманула мою любовь.

— Это я себе не доверяла, — возразила Виола грустно. — Мне казалось, что ты можешь дать так много, а я так мало. Красота жертвы так часто превращается в будничную, мелочную пытку. Не могла я допустить, чтобы ты так заплатил за любовь ко мне. В любви так много зависит от женщины, — больше, чем ты думаешь. От нее зависит сохранить любовь мужчины надолго живой, радостной, всегда чуткой и отзывчивой. А я на себя не надеялась. Я боялась, что скоро устану, слишком устану идти с тобою всегда и во всем в ногу. А это — важная часть той задачи, о которой я говорила. Помнишь, как я раз устала от верховой езды и уснула? И в другой раз тоже. И ты сказал со смехом: «Вечно ты устаешь, Ви, это скучно, наконец!» Помнишь?