Пропала, или Как влюбить в себя жену (СИ) - Юнина Наталья

- А ты знаешь, что младенцев нельзя видеть первое время, это плохая примета, - совершенно серьезно произносит Бестужев, подходя ко мне ближе.

- После сорока дней можно, - поднимаю на него взгляд. - А прошло даже больше. Попытка не прокатила.

- Мне кажется, у нас проблема.

- Какая? - садится на корточки и подносит пальцы к моему носу.

- Я только что заметил. Черт, он после падения стал кривым. Точно, влево косит. Нам надо к врачу, срочно, - приподнимается с корточек.

- Ты прав. Надо, - резко поднимаю руку, сжимая в ладони его член. Сильно сжимаю, даже я понимаю, что перебор.

- Тихо-тихо, нежнее.

- Если не поедешь туда, куда мы договаривались, я тебе его перекручу не только влево, но и вправо, так, что в итоге откручу и придется точно поехать к врачу, - зло проговариваю я и отпускаю ладонь.

- Не ожидал от тебя такого кощунства. Вот тебе и милая, нежная девочка Соня, - наигранно обиженным голосом произносит Глеб.

- А знаешь, мы похожи, - неожиданно для самой себя произношу я. - Ты напоминаешь сейчас меня перед походом к гинекологу. Что, страшно? Ну раз я расставила ноги перед незнакомой теткой, так и ты, будь добр, помойся, оденься и доставь свою задницу к Самойловым.

- Нет, София Викторовна, мне не страшно. Просто не хочется терять время на то, что мне не доставит никакого удовольствия и не принесет никакой пользы. А поход к врачу – это все же вынужденная мера, которая принесла не одну пользу. Но раз у тебя шило в заднице, то так уж и быть – я поеду, - совершенно серьезно произносит Бестужев, разворачиваясь ко мне задницей.

- Ну вот и замечательно, - удовлетворенно произношу я, вставая со стула. - Я пока почешу Раду, а ты, будь так добр, мойся в темпе вальса. Мы и так опаздываем.

- Ты почему с пустыми руками? Я же просила взять голубую корзину.

- Хватит твоего торта, не хочу возвращаться, примета плохая, - вполне серьезно произносит Бестужев, застегивая ремень безопасности.

- Ладно, ты прав. Подержи торт, я схожу. В конце концов, я не за рулем, мне можно. Язык покажу перед выходом.

- Не надо никуда идти, у них до хрена детских вещей. Потом отдам Олегу лично.

- Нет, сиди тут, - ставлю торт Бестужеву на колени и выбираюсь из машины.

Все, что связано с машинами выводит меня из себя. Возможно, я самая трусливая особа на свете, но я терпеть не могу, когда мы едем на авто. Хуже всего, что без нее никак. И неважно кто водитель. Слова Веры о том, что она потеряла своих мужчин именно из-за машин и по сей день отравляют мое сознание. И ведь понимаю, что без машины никак, Глеб каждый день мотается туда-сюда.

Беру корзинку, возвращаюсь в машину и ставлю подарок на заднее сиденье.

- Фух, я вспотела. Пипец жара, - сажусь на свое место, забирая торт к себе на колени.

- Вспотела, так пошли мыться. Я не терплю потных женщин.

- У меня эко-пот, не волнуйся. Он не вонючий.

- Ну раз эко, то так уж и быть потерплю тебя.

- Заводи машину, Глеб, - строго произношу я, испепеляя его взглядом.

Чувствую себя злой, дотошной мамашей, заставляющей своего непослушного сынулю съесть кашу, а в нашем случае – поехать к ребенку. Просто к ребенку! Бесит. Просто дико раздражает его нежелание.

Всю дорогу мы проехали молча. Не знаю, о чем думал Бестужев – скорее всего о том, как сбежать или сломать ногу по пути. Однако ничего этого я ему сделать не позволила. Единственный затык – это лестничный пролет на пути к Самойловым. Это тоже для меня проблема. Но я строго-настрого запретила Глебу поднимать меня на руки, сразу после случая с разбитым носом. Сама. Все сама. Так велит Оля, да и я сама с ней солидарна. Долго, но сама. Хотя, если быть честной, иногда очень хочется на руки. Привычка все же.

Если бы у меня была возможность запечатлеть непроницаемое, похренестическое лицо Бестужева, при разговорах о самом ребенке, да и при умилении им, я бы с радостью этим воспользовалась. Но мои руки были заняты сладким пупсиком.

- А почему на нем нет подгузника? - спрашиваю я.

- А мы его одеваем только тогда, когда куда-то едем. Это же вредно для мальчиков, парниковый эффект, яички преют, а в будущем это грозит бесплодием.

- Во-первых, надеваем, Варя, - откладывая телефон в сторону, неожиданно произносит Глеб. - Во-вторых, это все редкостная херня. Максимум, что будет от подгузников – это опрелости. Но если ребенку его вовремя менять, то ничего ему не грозит. Более того, если ты внимательно посмотришь на упаковку от одноразовых трусов и подгузников, то увидишь, что они обладают впитывающим эффектом, поглощают влагу, а не накапливают ее по типу парника. И да, по поводу херни, то есть бесплодия. За выработку тестостерона отвечают клетки Лейдига, которые находятся в тех самых яичках вашего Ярослава. Однако до восьми лет они практически не работают и становятся активными только в преддверии полового созревания. Даже если чисто теоретически предположить, что температура в грязном подгузнике вашего Ярослава достигает температуры сорока пяти градусов, то ему на это по хрен, потому что нельзя навредить тому, чего нет. А вот если ваш Ярик вдруг станет любителем поносить подгузники в лет так десять, то да, некоторые проблемы все же будут. Но бесплодным он все равно не станет. Просто его сперматозоиды будут обладать меньшей скоростью при передвижении. Вот и все, - на одном дыхании произносит Бестужев, а после, как ни в чем не бывало, отпивает из стакана воду.

- Спасибо за пояснение, будем знать, - растерянно бросает Варя.

- Всегда пожалуйста.

Нет слов, остались только звуки. Я уже забыла каким колким он может быть. И вроде бы не сказал ничего оскорбительного, но при этом выглядело это, мягко говоря, некрасиво. Всезнайка хренов. Когда только о детях мог узнать?

- Давайте выпьем чай? Как раз попробуем Сонин торт, - предлагает Варя, вставая с дивана.

- Давай, - все еще растерянно произношу я.

- Мне, пожалуйста, кофе, - просит вполне себе доброжелательно Бестужев.

- Олег, пойдем поможешь мне все принести, - зовет своего мужа Варя.

- А ты не боишься оставлять меня с ним одну? - уже у двери обращаюсь к Варе, переводя взгляд на малыша в моих руках.

- Набирайся опыта, - подмигивает мне, оставляя нас с Глебом наедине. Перевожу на него взгляд и только спустя несколько секунд он поворачивается ко мне.

- Ты что-то хочешь мне сказать, Соня?

- Да. Сядь поближе ко мне, пожалуйста.

- И без того душно. Здесь ужасная вентиляция и повышенная влажность. Не хочу.

- Пожалуйста, - как можно спокойнее произношу я.

- Зачем? - вставая с кресла, интересуется Бестужев, смотря на меня. И тем не менее садится рядом.

- Хочу, чтобы ты посидел со мной. Тебе нравится Ярослав?

- Тебе честно или приятно?

- О, Господи. Давай честно.

- Страшненький. Хорошо, что мальчик. В жизни будет легче устроиться.

- Знаешь что?!

- Знаю. Он некрасивый, Соня. Что бы ты мне сейчас ни говорила. Не отрицаю возможности, что в будущем он станет симпатичным, дети меняются. Но я не обязан говорить какой перед нами красивый ребенок, если он для меня таковым не является. И умиляться чужим детям я тоже не обязан. Однако я не говорю Варе и Олегу о том, что их ребенок страшненький из уважения к ним. Кстати, ты чувствуешь запах?

- Запах крови от того, что я дам тебе сейчас в нос?!

- Нет, запах какашек. Ярик нагадил. Стоило все-таки надеть подгузник, ибо теперь у тебя платье не белое, - приподнимаю чуть выше малыша, смотря на свою… уже не белую юбку…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Может день получился ужасным из-за того, что я вернулась за подарком и примета сбылась? Господи, кого я обманываю? Даже если бы я никуда не вернулась, Глеб бы вел себя точно так же.

- Почему ты не любишь детей? - неожиданно задаю вопрос, как только мы входим в дом.