Василий Блюм - Опалённые крылья мечты

— Раньше и горы были выше, и леса зеленее. — В комнату зашла хмурая девушка с повязкой через правый глаз. — Вас послушать, так сейчас одни сволочи вокруг.

— Настроение плохое? — сочувственно поинтересовалась Ольга.

— С возвращением. — Девушка повернула голову. — Мы уж думали — не очухаешься: сутки пластом лежала, жизни ни в одном глазу. А тут, гляди, встала, живая вся из себя. Да еще и подарков понатащили.

— Так все плохо?

— А чего хорошего? — здоровый глаз собеседницы колюче сверкнул в ее сторону. — Видишь, красавица я теперь, синеглазка — одноглазка. Мой ненаглядный решил, что два глаза роскошь, вот и помог прихорошиться. — Девушка нагнулась к тумбочке, щелкнула засовчиком, долго шарила рукой, вглядываясь здоровым глазом в темное нутро, наконец чертыхнулась, сказала с досадой: — Сигареты кончились! Ничего не понимаю, вчера еще были, а сегодня уже нет: то ли сама скурила, то ли взял кто. Меня, кстати, Люсьен звать, а по-простому — Люська. Если куришь — будем часто пересекаться. Здесь все дороги в курилку ведут. Ладно, пойду, стрельну у кого-нибудь, что-то ломает без сигарет, — девушка вышла.

— Грубая баба. — Девушка с загипсованными руками резко встала. — Грубая и неприятная!

Пожилая женщина вздохнула:

— Оксана, пусть ее — молодая, глупая.

Оксана выдохнула зло:

— Дура она, дура и шалава! Потому и глаз выбили, что живет не по-человечески. Только я понять не могу, почему вы, Анастасия Викторовна, ее защищаете.

— Оксаночка, я ведь тоже молодой была, — Анастасия Викторовна улыбнулась. — Все по молодости глупости творят, куда без этого? А через них ума набираются.

— Нет, не все. Кто-то головой думает, а учится на чужих ошибках. И не собирает мужиков сотнями, довольствуется тем, что есть. У меня парень тоже не сахар, так что теперь, на улицу нестись собирать кого попало?

Анастасия Викторовна лишь вздохнула.

— А давайте подарки распаковывать! — сменила тему Ольга. — Еще успеем наругаться, времени хватит, а подарки все же не каждый день.

— И то верно, — согласилась Оксана. — Только распаковывать тебе, у меня ручки не рабочие.

Ближе к вечеру приходили родители, оставив после себя смутное ощущение домашнего уюта и целую гору вещей. Погружаясь в сон, Ольга с улыбкой вспоминала, с каким восторгом Павел щупал гипс, а мать, нахмурившись, перечисляла содержимое многочисленных пакетов.

Скрипнув, отворилась дверь, возникло благообразное, обрамленное сединой лицо Эразма Модестовича. Главврач, шустрый старичок с хитрым прищуром веселых глаз, любимец больных и гроза персонала, совершал очередной утренний обход.

— Доброе утро, дорогие дамы, — он шутливо наклонил голову. — Вижу, кто поживее — уже на процедуры убежали. Вот и хорошо, значит выздоравливают. — Врач зашел в палату, окинул взглядом забитый книгами подоконник, сказал с одобрением: — Просвещаетесь, барышня? Это хорошо. Больница такое место, где и почитать и подумать можно. Торопиться некуда. Как поживает наша нога?

— Здравствуйте, — Ольга улыбнулась врачу. Эразм Модестович поражал сочетанием противоречивых качеств: мягкий и обходительный с больными, в отношении подчиненных он был жестким и требовательным. — Как нога? — она пожала плечами. — Я даже не знаю, зудит немного.

— Это хорошо, что зудит, — доктор потрогал лоб, попросил сказать «А», затем вставил в уши трубочки стетоскопа и стал слушать. — Дышите… Так, хорошо. Еще дышите. А теперь не дышите… Замечательно.

Повесив стетоскоп на плечи, он внимательно взглянул на Ольгу.

— Ну что ж, моя дорогая, книжки — хорошо, но надо и физкультурой заниматься. Вы, насколько я помню, увлекались гимнастикой? Значит, с нашей программой справитесь. Как вам наша больница, хорошо ли кормят, не обижают ли? — он взглянул вопросительно.

— Скажите, а почему вас так боятся? — неожиданно для себя выпалила Ольга.

— Скажите пожалуйста, и кто это меня боится? — он комично всплеснул руками.

— Ой, я, наверное, что-то не то спросила, извините, — Оля смущенно потупилась.

— Нет уж, вы продолжайте, продолжайте, мне очень интересно. — Эразм Модестович поудобнее уселся на стуле, закинул ногу на ногу. — Так кто же меня так боится?

Ольгу распирало любопытство. Махнув на приличия, она доверительно произнесла:

— Говорят, вы очень строгий, и даже ужасный.

— И вы этому верите?

— Нет, как-то не очень. Но говорят убедительно, с во-от такими глазами, — она широко развела руки, показывая с какими именно.

Пригладив бородку, главврач посмотрел в окно.

— Видите ли, милая, у нас, врачей, весьма своеобразная работа. Мы работаем с людьми, но… — он задумался, подыскивая слова, — с людьми, что попадают в больницу помимо собственной воли. Мучимые недугами, они не в силах избежать лечения и доверяют нам самое ценное — свое здоровье. В болезни люди становятся особо чувствительны к окружению и немножко капризны. И мастерство врача не только в профессиональном облегчении телесных мук, но и успокоении душевных волнений. К сожалению, порой об этом забывают. Я же стараюсь напомнить.

Оля сказала со смешком:

— Наверное, вы чересчур строго напоминаете.

— Конечно, — врач сурово сдвинул брови, — раз в день секу провинившихся розгами, а по вечерам ставлю в угол. — Улыбнувшись, он поднялся. — Что ж, если больной задает такие вопросы, значит все в порядке. Как говорится: коли больному хорошо, то и врачу легче. — Эразм Модестович встал, на прощание окинул взглядом палату и вышел, тихонько притворив за собой дверь.

— Хороший мужчина: добрый, отзывчивый, — вздохнула Анастасия Викторовна. — На нашего школьного учителя похож, Петра Моисеевича. Физику у нас преподавал. Благообразный, седенький, добрейший души человек, но педагог был очень строгий и справедливый. Уважали его очень, а когда умер — всем классом пришли проводить.

Два дня спустя Эразм Модестович заглянул вновь. Вместе с ним пришла строгая полная медсестра с двумя новенькими блестящими костылями.

— Ну-с, доброго здоровья, дорогие дамы, — его глаза хитро поблескивали из-под толстых стекол очков. Прямо с порога врач направился к Ольгиной кровати, сказал с подъемом: — Что ж, милочка, отлежались, понежились в больничных перинах, пора и работой заняться. Алина Витальевна, будьте добры, поставьте костылики.

Женщина аккуратно прислонила костыли к кровати и отступила в сторону.

— Очень хорошо. А теперь, моя дорогая, готовьтесь, вас ждут великие дела. И первое, что необходимо сделать, это сбросить одеяло, сесть и спустить ноги.