Мой невыносимый телохранитель - Лина Манило

У него мокрые не только волосы, но и плечи, а тугая капля воды стекает вниз по тренированному торсу, путается в тонкой дорожке тёмных волос, теряется ниже пупка. Помоги мне, Вселенная.

Джинсы, кстати, мокрые тоже, словно Тимура пытались в бассейне утопить.

— Ты живой, — выдыхаю едва слышно, а горло перехватывает спазм облегчения. — Живой!

Ликую, а слёзы брызжут из глаз, что у того гротескного клоуна. Стекают по лицу, я всхлипываю, но это от радости. Не хочу себя сдерживать, не буду. Не в этой ситуации, когда от моих нервных клеток едва ли половина осталась.

Подбегаю к Тимуру, обхватываю его плечи, ощупываю. Проверяю, на самом ли деле это он, всё ли с ним хорошо. Вдруг он кровь смывал? Что если его ранили? Но нет, Каиров целый и невредимый, только уставший какой-то.

— Я от радости плачу, слышишь?! Я не плакса, я просто счастливая.

Тимур зачёсывает мокрые волосы назад, а они сейчас кажутся чёрными до синевы. Делаю шаг назад, смутившись своего порыва,

— Трубу в подвале рвануло,  — сообщает, а я всхлипываю. — Ты зачем на окно полезла?

— Не могла сидеть взаперти.

— В следующий раз, значит, свяжу тебя.

— Не надо следующих разов. Я этот еле пережила!

— Еле пережила она, — усмехается. — Вот как знал, что нет времени переодеваться. Так бы и выпала в окно, а мне потом перед Сергеем отвечать.

Кажется, ещё немного, и я начну глухо ненавидеть своего отца.

— Никуда бы я не выпала! — взрываюсь возмущением. — Я всё продумала, там выступ удобный и до лестницы рукой подать. Ты не веришь в меня, а я бы справилась.

Запал ругаться быстро тухнет, а радости от того, что с Тимуром всё хорошо, слишком много. Хочется прыгать на месте и хлопать в ладоши, но я не буду этого делать. Прыгающую на месте девицу с мультяшкой на груди вряд ли можно воспринимать всерьёз.

— Ты мокрый, — замечаю, а Тимур снова усмехается.

— Там весь подвал к чёрту затопило, а вентиль старый, едва перекрыть получилось. Но ты меня удивила… правда бы полезла? Из окна?

— Да, Тимур Русланович. Потому что… я испугалась. А когда боюсь, не могу бездействовать. Тогда начну переживать и плакать, а плакать я не люблю.

— Тебе бы всё равно ничего не угрожало. Я бы защитил.

— Думаешь, я за себя боялась? Господи, какой же ты непробиваемый сухарь! Слепой, глухой.

— Ради меня, что ли? Элла…

Он проводит рукой по лицу, словно мысли плохие смахивает, и говорит устало:

— Элла, между нами пропасть, — голос низкий, а слова падают на меня, точно камни с горы скатываются. — Годы, опыт, прошлое, долг чести перед твоим отцом. Он спас мне жизнь, он мне доверяет. Ты просто не понимаешь, куда лезешь. Я не железный, но я не хочу делать тебе больно. Не могу, ты для этого слишком прекрасна.

Трус. Какой же ты трус, Каиров.

Стираю с лица следы слёз, сцепляю пальцы в замок до ломоты в суставах. Мыслей слишком много в голове, и я пытаюсь их оформить хоть во что-то связное. Мой голос звучит хрипло, но я рада, что не жалобно:

— Ты можешь сколько угодно меня уговаривать, приводить доводы, объяснять, но сердцу ведь не прикажешь. Я ж ради тебя хотела… я могу… я так много могу...потому что ты… потому что я тебя…

Захлёбываюсь словами и эмоциями. Запускаю руки в волосы, пячусь окну и останавливаюсь только, когда упираюсь ягодицами в подоконник. Я не хочу больше это всё терпеть. Для меня слишком много чужой нелюбви.

— Я люблю тебя, но я не могу заставить тебя передумать. Потому что да, твоему сердцу я тоже приказать не могу. Не любишь? Не должен. Ты мне ничего не должен, Тимур Русланович.

И отвернувшись к окну повторяю сказанное раньше:

— Уезжай, Тимур Каиров. Пожалуйста… я ведь тоже не железная.

Дверь в комнату захлопывается с таким грохотом, что я взрагиваю. Ушёл. И правильно, у нас всё равно ничего не получится. Переболею, разлюблю, забуду. Всё у меня будет хорошо! Только без Тимура.

Закрываю глаза. Иди ты к чёрту, Тимур Каиров. К чёрту!

— Что, правда любишь? — летит тихое в спину, и горячее дыхание обжигает плечо.

— Сергей точно меня грохнет. За яйца подвесит.

Низкий голос тягучим сиропом обволакивает. Тимур не торопится меня касаться, но он так близко, что каждой клеткой кожи чувствую его. Искры между нами, искры во мне, они в воздухе, а в душе ураган.

— Мы ему не скажем, — заявляю и зачем-то глажу деревянный подоконник.

— Дрянная девчонка, — хрипло смеётся. — Разве можно отца обманывать?

— И вообще, — шепчу и оборачиваюсь к Тимуру лицом. — Папе кажется, что я ребёнок и меня нужно охранять. Но мне уже двадцать один!

— Но тебя действительно нужно охранять. От меня в том числе.

Взгляд его чёрных глаз проникает в мою суть. Затуманенный, подчёркнутый дымкой вязкий, а на шее трепещет жилка. Я хочу коснуться её и не могу себе отказать. Всего лишь дотронуться, просто почувствовать бушующее внутри Тимура пламя, которое ему всё сложнее сдерживать.

Пальцы находят пульс, ловят его, удерживают. Кажется, ещё немного и сердце Тимура выпрыгнет из груди. Я высокая, но чтобы дотянуться до губ Каирова мне приходится встать на носочки.

— Я просто тебя люблю, понимаешь? — говорю в сомкнутые губы и осторожно кладу руку на его сердце, что порывисто бьётся под натянутой смуглой кожей. — Мне ничего не нужно от тебя, у меня и так всего слишко много. Просто будь счастлив. Но если ты сейчас мне скажешь, что без меня будешь счастливее и ничего ко мне не чувствуешь, то я приму. Услышу и приму.

Влажная ткань его брюк касается моих голых ног, и я оказываюсь прижатой к подоконнику. Руки по разные стороны от моих бёдер, Тимур так близко. Облизывает медленно нижнюю губу, и если бы я что-то во всём этом понимала, то назвала бы это действие порочным. Но сейчас мне не до подбора терминов, потому что