Та ещё штучка (СИ) - Риз Екатерина

Я уходила и оглядывалась. Видела, как двое взрослых мужчин рвут друг у друга из рук сумку. Конечно, если бы случился киношный казус, сумка бы порвалась и драгоценности, сверкая и дразня, посыпались на грязный, пыльный пол, это стало бы весьма символичным. Но этого, конечно, не случилось, и Соболевский с Рудаковским от души мутузили друг друга. Думаю, именно этого им хотелось многие годы. Не только завладеть царскими бриллиантами, а от души набить друг другу морды. Я им эту возможность предоставила.

Я смотрела, смотрела, сосчитала про себя до пяти, а потом отвернулась и поспешила прочь. Чувствуя невероятную легкость в душе. Сумки на моем плече не было, и мне казалось, что мои ноги вот-вот отстанут от земли, и я взлечу. А в голове крутилась лишь одна мысль: я свободна.

Я свободна, мой сын свободен.

У меня нет драгоценностей, счетов в банке, денег… По крайней мере, больших. А на те деньги, что остались, мне нужно устроить дальнейшую жизнь своей семьи. Но теперь мне не страшно. Все проблемы кажутся такой ерундой. Я со всем непременно справлюсь.

Я правильно рассудила. Каждый остался при своём.

Филатов тоже должен быть доволен. У него пароли и коды от всех Лешкиных счетов, он не просчитался. Я думала об этом, но никакого недовольства по этому поводу не испытывала.

- Верни мне сына.

Это всё, что я ему сказала, когда позвонила. А он ответил на мой звонок и молчал в трубку. И я повторила:

- Верни мне сына. Он тебе больше не нужен.

- Сима, что ты натворила?

- Натворила? – удивилась я. – Ничего. Я все исправила.

- Я просил тебя оставаться в гостинице.

Я сидела на скамейке в сквере, погода, как по волшебству, исправилась. Ветер стих, выглянуло солнце, сразу стало теплее. Я сидела на скамейке и щурилась, наблюдая за толстыми голубями, что, воркуя, гуляли по площадке перед фонтаном.

- Где ты?

Я огляделась.

- Где-то в Москве. Гуляю.

- Ты гуляешь? – неожиданно рыкнул он.

- Я отдала тебе документы на банковские счета, - сказала я ему. – Это плата за возвращение моего сына.

- Ты с ума сошла. Сима, ты сошла с ума.

Я опустила глаза. И призналась:

- Я бы хотела ошибиться, Ваня.

- Ты ошиблась. Ты слышишь? Ты ошиблась!

Я помолчала, вслушивалась в его твердый голос, а потом сказала ему всего одно слово:

- Докажи. 

- Поверить не могу, что я этим занимаюсь, - бубнил Филатов.

Между прочим, с самого утра бубнил. Слушать это было утомительно. Я на Ваню взглянула, многозначительно, и отвернулась. Говорить ему ничего не стала.

- Чтоб ты знала, то, что мы делаем, противозаконно.

Я вздохнула. Странно было об этом даже говорить, но порой Иван Олегович становился истинным представителем своей профессии, то есть, настоящим занудой. Проповедующим букву закона. Вот как сейчас.

Я посмотрела на Ваню, потом кинула взгляд в зеркало заднего вида, на людей, что сидели позади нас. Развела руками.

- Кого в этой машине это пугает?

- А, по-твоему, никого? Михалыч, тебя не пугает?

- Ну, - услышала я мрачный голос за своей спиной, - во-первых, Серафима Михайловна обещала меня озолотить, в благодарность. А, во-вторых, мы как бы делаем доброе дело. Да?

Я уверенно кивнула.

- Точно. Доброе дело. – Я ткнула в Филатова пальцем. – На которое ты подписался сам несколько месяцев назад. Обещал, клялся. А теперь что за жалобы?

Филатов обиделся. Надул губы и смотрел на дорогу. Наш автомобиль пронесся мимо указателя, на котором значилось, что до города, в котором я прожила не один год, оставалось меньше десяти километров.

- Я не жалуюсь. Просто не совсем представляю себе сам процесс… передачи подозреваемого.

- Он не подозреваемый, Ваня. Он преступник. – Я обернулась, посмотрела на четвертого человека в нашем автомобиле, который всю дорогу от Москвы молчал. – Дениска, ты преступник. Ты согласен?

Прохоров на меня взглянул. Затем от души меня послал, за что удостоился от Михалыча болезненного тычка в бок. Снова отвернулся к окну и замолчал. Я настроение Дениса прекрасно понимала. Никакой радости он от происходящего не испытывал. Кому понравится, когда тебя вылавливают в увеселительном, и весьма сомнительном заведении столицы, где ты отдыхаешь, хватают, бьют по твоему красивому, самодовольному лицу, закручивают руки за спиной, суют в машину и куда-то везут. Как выясняется позже, на покаяние.

Я тоже отвернулась, затем все же развела руками.

- Ты сам виноват, - принялась рассуждать я. – Ты устроил веселую жизнь мне, посчитал, что имел на это право, а когда я вмешалась в твою развеселую гульбу, за что-то меня винишь. По-моему, всё честно.

- Это по-твоему, - снова огрызнулся Прохоров. И пообещал: - Я вас всех засужу! Хватаете невиновного человека посреди улицы, куда-то везете!.. Это похищение, к вашему сведению.

Я на любимого посмотрела.

- Ваня, это похищение?

Филатов поскреб в задумчивости небритый подбородок.

- Как посмотреть… В принципе, резон в его словах есть. Схватить, увезти – конечно, похищение. Но, если принять во внимание тот факт, сколько у нас собрано на этого товарища материала, который, кстати, подкреплен несколькими заявлениями в правоохранительные органы, да к тому же господин Прохоров находится в розыске, и совсем неважно по какому факту, то мы, можно сказать, совершаем гражданский долг. Задерживаем подозрительную личность до выяснения всех обстоятельств. А для этого собираемся передать его в руки стражей правопорядка. Не важно какого города.

- Ты слышал? – Я снова к Денису обернулась. – Мы исполняем свой гражданский долг. Вот так-то. – Я погладила Филатова по плечу. – Люблю, когда ты оказываешься прав. И всегда знаешь, как объяснить свою позицию.

- Мне за это деньги платят, солнышко.

- Знаю, солнышко.

- Меня сейчас стошнит, - буркнул Прохоров.

- И меня, - поддакнул Михалыч.

Мы въехали в город, и я улыбнулась знакомым улицам и проспектам. Странно было осознавать, что с момента моего отъезда прошло несколько месяцев. Уже успела наступить осень, а для меня время пролетело молниеносно. За прошедшие четыре месяца я успела разобраться с неприятностями, которые гнались за мной много лет, успела побывать в Европе, провести с сыном пару недель на море, а затем вернуться в Россию, и попытаться устроить свою жизнь заново. На этот раз в Москве. Этому факту я была не слишком рада, после жизни, хоть и в ближней, но провинции, московский ритм и суета меня утомляли. А ведь нужно было устроиться на новом месте, обустроить комфортное существование для Таи, также не привыкшей к жизни в большом городе, нужно было заняться сыном, у которого то и дело удивлённо распахивались глаза от всех перемен, что происходили буквально ежедневно. К тому же, нужно было подумать о новой школе, секциях, дополнительном образовании и досуге для Гриши. Его жизнь с началом учебного года должна была войти в правильный ритм, а ведь у нас столько непривычного, столько нового нас каждый день ожидало. Во-первых, отныне мы с сыном не расставались, я поклялась и себе, и ему, что больше никаким обстоятельствам не позволю нас разлучить. А, во-вторых, в нашем доме появился мужчина. То есть, это мы появились в его доме, и нам всем надлежало привыкнуть друг к другу, притереться. А для взрослых людей, взять и изменить свою жизнь, можно сказать, что на корню, не так просто. Грише, по-моему, было проще всех, он больше радовался, чем задумывался о дискомфорте.

Но, надо сказать, что спустя несколько месяцев я не жалела о том, что дала Филатову шанс. Когда мы встретились, он долго возмущался по поводу моего недоверия, удивлялся тому, как я могла даже задуматься о том, что он собирается меня обмануть. Но я, признаться, не спешила верить в его возмущение. Конечно, надежда на то, что Иван Олегович живет стремлением к тому, чтобы сделать меня счастливой, пусть живет в моем сердце, но нужно быть осторожной и объективной. Жизнь меня этому научила, поэтому мы с Филатовым договорились впредь обсуждать все деликатные моменты наших отношений. Потому что, если вдруг обсуждать станет нечего, или не захочется откровенничать, то отношения, судя по всему, сойдут на нет. А я, лично я, пока не была готова его потерять. Я частенько ловила себя на мысли, что смотрю на него, задерживаю взгляд на лице, и думаю о том, что я счастлива. По крайне мере, именно в этот момент – счастлива. А ведь счастье из этого и состоит – из моментов, которые тебя окрыляют.