Не повышай на меня голос, птичка (СИ) - Рейн Миша

На секунду я замираю у трапа, хочу собраться с духом, прежде чем вступлю на борт очередной фобии.

Первая моя фобия — Хаджиев. И ее не затмит даже полет над землей.

С трудом переведя дыхание, я крепко обхватываю поручни вспотевшими от страха ладонями. В голове проскальзывает мысль сделать шаг назад, но отступить мне не позволяет дышащий в затылок амбал. И к моему удивлению он совсем не торопит меня.

Самолет, в который я поднимаюсь кажется не таким уж и большим. Однако зайдя внутрь, это чувство сразу испаряется. Как и притупляется моя паника.

Меня встречает просторная гостиная в оттенках слоновой кости. Комфорт и роскошь. Белые кожаные кресла и диван с меховыми накидками, рядом с которым стоит стол с лакированной столешницей, напротив настенная плазма и коридор, где я вижу еще две двери.

Посторонний звук отвлекает меня от любований и я оборачиваюсь, тут же вздрагивая, когда замечаю вошедшего в салон Марата. Мрачный как сама ночь. Плечи напряжены. Челюсти крепко сжаты. Смотрю на него, а меня словно ударяет призрачной волной его злости, что он так тщательно контролирует. Пока.

Появление Хаджиева буквально выкачивает из моих легких остатки кислорода и, чтобы не рухнуть к его ногам, я на ощупь нахожу кресло и сажусь в него.

Сердце громыхает с такой силой, что тело перестает слушаться и застывает камнем.

С тревогой в груди я наблюдаю, как он неспешно садится напротив меня. Вот это его спокойствие на грани срыва просто убивает.

— Зачем ты его ударила? — ледяной тон стегает как хлыст, вынуждая пальцами вонзится в кожаную обивку.

Вот только суть его вопроса приводит в неконтролируемое раздражение, выбрасывая в кровь провокационную дозу адреналина.

Серьезно? Его интересует только это? Царапинка на горилле?

Едва сдерживаюсь от истерического хохота.

Ну а что я ожидала? Извинений? Или отрубленной головы Айюба? Идиотка!

— По твоему я должна была позволить отыметь себя? — выпаливаю я, кипя от возмущения. Кипя от всего. Во мне просто адский коктейль эмоций, а ведь самолет еще даже не оторвался от земли. — Хотя о чем это я?! Ты ведь для этого взял меня с собой в таком виде? Показать что во мне все видят лишь шлюху? Тогда может стоило все же раздвинуть ноги…

— Рот закрыла! — рявкает на меня и я инстинктивно вжимаюсь спиной в сиденье, пытаясь слиться с ним.

Одним только голосом он привел меня в чувства и вселил привычный страх обратно.

Марат тяжело вздыхает и опирается локтями на колени, начиная задумчиво потирать ладони друг о друга.

— А теперь слушай меня внимательно, птичка. — Поворачивает голову в сторону иллюминатора. — Теперь твоя безопасность, это я. Поверь, если ты попадешь в руки к тому человеку, будешь молить у самого сатаны вернуться обратно ко мне, — выдает каждое слово четко, с расстановкой, а я неотрывно слежу за любым движением Марата. Сглатывает, вздымая кадык. И нервно дернув головой, впивается в меня обжигающей, ядовитой синевой глаз, которые кричат похлеще, чем разъяренный диктатор. Но вопреки этому Хаджиев продолжает говорить обманчиво спокойно. — Он захотел тебя. Считай это своей черной меткой. И в сложившейся ситуации я твоя суша, Тата. Так что бежать от меня, последнее, что ты должна делать. Уяснила? — скользнув по мне недобрым взглядом, он откидывается на спину. — Не создавай лишних проблем ни мне, ни себе.

Ты моя проблема! Самая глобальная!

Хочется забиться в истерике от безысходности.

“Зачем ты вообще меня взял с собой… “ — крутится в моей голове, пока я искусываю дроржащие губы.

— Этого человека не должно было быть там, — мрачным голосом говорит Марат, словно видит насквозь мои мысли.

Еще скажи, что все прошло бы иначе.

— Хочешь перекинуть всю вину на него? — с горькой усмешкой интересуюсь я. — А тебе не кажется, что ты сам себе создал лишние проблемы?

— Мне кажется, что тебе лучше прикусить язык.

Козлина! Градус вновь набирает оборот. А я уже не хозяйка своему языку… Слишком много всего.

— Я не хочу так жить, Марат, — цежу сквозь зубы, — и мне плевать на чей член придется прыгнуть, лишь бы избавиться от тебя…

Но договорить я не успеваю.

Хаджиев резко поднимается с места и за один шаг, как обезумевший хищник, нависает надо мной, уперев одну руку в сиденье, а вторую запускает в мои волосы. Сжимает длинными пальцами в капкан кулака. До тягучей боли. Отправляя острую волну ужасно сладкой тяжести вниз живота.

— Я вытрахаю из тебя всю дурь, Тата. — С жадностью приникает носом к шее, прежде чем прорычать мне в ухо. — Ты принадлежишь мне. Повтори!

Молчу, дожидаясь, когда хватка в волосах станет еще жестче.

— Марат Кадырович, — внезапно откуда-то доносится тонкий женский голосок. Из-за нависшей надо мной горы мышц, мне не видно, кому он принадлежит. — Мы взлетаем, займите пожалуйста места и пристегнитесь.

— Пошла вон! — рявкает, даже не поворачиваясь в сторону женщины. А затем отстраняется и перемещает руку мне на шею. Сдавливает, склоняясь еще ниже и пригвождая меня гневным взглядом. — Говори! — требует, опаляя мои губы частым дыханием.

Ненормальный.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍В его глазах пелена безумия. В моих — слез.

Самолет готовится ко взлету. Надо мной взбесившееся животное. Две моих фобии уничтожают меня одновременно.

Я закрываю глаза, судорожно сглатывая ком в горле. А потом шепчу то, что он хочет услышать.

— Я принадлежу… тебе… — с этими словами во мне что-то ломается, разум теряет свою функцию и я не могу остановиться, продолжая нести бред. — Я твоя собственность… твоя игрушка… Ты купил меня… Ты мой хозяин… — даже не замечаю, как мои щеки обжигают непрошенные слезы, пока не чувствую, шероховатые пальцы, которые вытирают их с моей кожи. Так грубо и вместе с тем отвратительно нежно.

— Хватит, Тата, — хрипит он с какой-то болью в голосе, прижавшись лбом к моему виску, а я иду ко дну, по-прежнему не открывая глаз. Не хочу видеть его. Не хочу. И, когда он от меня не требует этого, испытываю жалкую каплю облегчения.

Слышу лишь его неровное дыхание, когда он одним ловким движением пристегивает меня. Жестко. Даже здесь без слов предупреждает, чтобы и не думала сбежать. Но я буду думать. Буду желать. Будь я проклята, если не сделаю этого.

Я все еще физически ощущаю на себе его пристальный взгляд, поэтому сижу неподвижно.

Вздрагиваю лишь, когда моих губ касается что-то гладкое, прохладное, а потом я улавливаю запах мяты. Только челюсть все также сомкнута.

— Это облегчит неприятные симптомы, — пронзая меня уже привычным своим холодом, раздается сверху низкий голос Хаджиева.

Не смело я открываю рот и принимаю леденец, слегка касаясь языком его пальцев, которыми он тут же обводит мои губы, вынуждая вспыхнуть каждый сантиметр кожи. А внутри все изнывает от боли.

Горячее прикосновение исчезает, а потом я улавливаю тяжелые удаляющиеся шаги. И только, когда я перестаю чувствовать его присутствие, открываю заплаканные глаза.

Меня трясет. Я задыхаюсь, будто все это время была заточена под водой.

Несмотря на всю злобу, что он сейчас вымещал на мне, на ничтожную секунду я заметила слабость, щель в его гранитной броне надменности и жестокости. Но это настолько невозможно, что я, не задумываясь откидываю от себя эту глупость. Я даже не хочу искать ему оправданий. Как и себе.

Приглушенный зычный голос вырывает меня из объятий темноты.

Открываю глаза и не сразу понимаю где я. Но точно не в самолете.

Голова идет кругом так, что хочется удариться ей об стену. Поэтому я на секунду зажмуриваюсь, мечтая получить толику облегчения.

Тщетно.

Пространство кажется ограниченным. Чувствую это по своей скрюченной позе. Перед глазами двоится. Моргаю. Еще. И еще раз. Только ничего не меняется. Шея ужасно затекла. И какое-то время я остаюсь неподвижной, не в силах пошевелить ей.