Пенни Джордан - Долина счастья

Видаль видел и ощущал возбуждение Флис. Она хотела его! Осознание этого сокрушило его последнюю попытку контролировать себя и погрузило Видаля в пучину желаний.

Он по-прежнему пытался подавить охватившие его эмоции. Его сердце бешено стучало. Но ему было не под силу совладать со страстным желанием, овладевшим им. Глубоко в подсознании Видаль почему-то был уверен, что Фелисити принадлежит только ему. Она всегда должна была быть его женщиной. И будет ею.

Губы Флис прижались к губам Видаля, раскрываясь, чтобы ощутить его язык, пока он вкушал сладость ее рта.

Поцелуи Видаля становились все настойчивее, и Флис стонала от восторга, забыв о своем намерении навсегда избавиться от него. Не было смысла контролировать вырвавшееся наружу желание. Зачем пытаться сделать невозможное? Зачем отказываться от того, что суждено судьбой?

Причина, почему они оказались вместе, испарилась, как утренний туман под палящим солнцем, сгорела в пламени их общего желания.

Теперь язык Флис завладел языком Видаля. Они не могли разомкнуть объятия, будто под действием невидимой силы, притянувшей их друг к другу.

Она испытывала невероятное наслаждение, когда Видаль ласкал ее грудь. Тело Флис содрогалось от прикосновений его пальцев к ее соскам.

Видалю не надо было объяснять Флис, что он делает, и не надо было узнавать, чего хочет она. Казалось, он инстинктивно понимает каждое ее желание и возбуждает ее все сильнее своими ласками и страстными поцелуями.

Фелисити хотела только одного – упиваться наслаждением, которое доставлял ей Видаль. Неожиданно она поняла, что с ней происходит то, о чем она мечтала больше всего на свете. Это было то, ради чего она родилась, то, чего она так жаждала. Это была ее судьба.

Видаль ласкал ее грудь, отчего соски Флис затвердевали. Он не переставал целовать ее. В тусклом свете лампы возбужденное тело Фелисити словно светилось.

Голос разума приказывал Видалю остановиться, объясняя, что это его долг – отказаться от наслаждения. Но желание было слишком сильным, чтобы сопротивляться ему. Видаль понял это сразу, как только взглянул на обнаженную Флис. Его извечные принципы были уничтожены, и ему приходилось бороться с чем-то доселе неизвестным – с первобытным желанием взять женщину, которую он сейчас держал в объятиях и ласкал.

Видалем управлял извечный мужской инстинкт, разрушающий на своем пути все преграды. Сейчас ему требовалось только одно – завладеть телом Фелисити. Он провел рукой по ее плоскому животу и коснулся бедра. Видаль прижался к Флис, чтобы она поняла, как сильно он возбужден.

На стену падала тень от их переплетенных тел.

Флис уже не ощущала ни времени, ни пространства. Она чувствовала напряженный пульс эрекции Видаля сквозь его одежду. Охваченная непреодолимым влечением, Фелисити страстно хотела, чтобы Видаль разделся, жаждала дотронуться до него и познать его мужскую силу.

Она все же попыталась сопротивляться, когда Видаль поднял ее и положил на кровать, но безуспешно. Он внимательно изучал каждую деталь обнаженного тела Флис, будто был не в силах отвести взгляд. Чувственность Фелисити, о которой она и не догадывалась, заставила ее томно двигаться под этим взглядом. Она испытала первобытное женское удовольствие, когда Видаль испустил сдавленный стон, перед тем как лечь рядом с ней, лаская и целуя ее тело.

Прикосновение кончиков его пальцев к животу невероятно возбуждало Флис, и она желала еще более интимных прикосновений. Ее тело было напряжено, у нее перехватило дыхание, когда Видаль опустил руку на влажное от страсти средоточие ее женственности.

В своем воображении Фелисити уже представляла, как Видаль сливается с ней. От этих мыслей ее тело лихорадочно пульсировало. Она хотела его сильно, абсолютно, всецело.

Дыхание Видаля было прерывистым, он покрывал все тело Флис страстными поцелуями. Когда он легонько коснулся зубами набухшего соска Фелисити, она содрогнулась от непередаваемого наслаждения. Она так сильно хотела его, что все остальное было уже не важно. Видаль медленно поднял голову и взглянул на Флис. По ее взгляду ему стало все ясно. То был взгляд, наполненный ожиданием соития.

– Раздевайся, – хрипло приказала Флис. – Я хочу увидеть тебя целиком. Я хочу почувствовать твою кожу, твое тело без каких-либо преград между нами. Я хочу почувствовать тебя внутри, чтобы ты овладел мною, как мужчина овладевает женщиной. Я хочу тебя, Видаль.

Флис с трудом верила в реальность своих собственных слов, своих собственных требований. Казалось, будто их произносит кто-то другой, не она. Но Видаль вовсе не был шокирован или хотя бы удивлен ее требованием. Вместо этого он делал то, чего добивалась Флис. Не сводя глаз с ее лица, он снимал с себя одежду, а свет лампы играл на его великолепном теле.

Практически неосознанно Флис протянула руку, чтобы прикоснуться к полоске темных волос на торсе Видаля, и остановилась только тогда, когда он положил ее руку себе на живот. Не произнеся ни слова, Флис приподнялась и стала нежно целовать эту полоску, все больше возбуждаясь.

Видаль остановил Фелисити, взяв ее за руки. Она услышала его приглушенный голос:

– Я не могу позволить тебе продолжить. Не сейчас, когда мое тело так страстно желает тебя.

– Да-а-а, – пылко выдохнула Флис. – Да, Видаль.

Тогда он отпустил ее и встал с кровати, чтобы взять брюки, лежавшие на полу. Флис в волнении протянула руки, испугавшись, что он собирается одеться, но затем замерла, увидев, что Видаль достал свой бумажник и открыл его.

«Я подготовился на тот случай, если бы вечер с Мариэллой закончился в постели», – мрачно признался себе Видаль, вытаскивая презерватив из упаковки.

Пауза в их близости дала Фелисити время осознать, что происходит, что она творит. Как только Видаль прервал ласки, которые пробуждали в ней заложенную природой чувственность, девушка быстро вернулась в реальность. Все, что происходило в ее спальне, было лучше самых смелых фантазий. Однако, несомненно, настало время остановиться, быть разумной и честной и сказать Видалю правду. Но как?

Фелисити сделала глубокий вдох и тихо начала:

– Не стоит… Пожалуйста… Не нужно… Потому что…

«Потому что я девственница», – собиралась продолжить Флис, но Видаль резко прервал ее.

– Я, может, и не способен контролировать желание, которое ты пробуждаешь во мне, – заявил он, – но я не настолько глуп, чтобы рисковать своим здоровьем. Может быть, ты принадлежишь к тем женщинам, которые получают особое удовлетворение, ощущая опасность незащищенной связи? Я не собираюсь рисковать ни своим здоровьем, ни здоровьем моих будущих партнерш. Конечно, если ты не хочешь продолжать…

Фелисити испытала ужасное чувство стыда и даже собралась попросить Видаля уйти. Но тут в ней вновь проснулся былой гнев и вместе с ним жажда справедливости.

Она подняла подбородок и, опустив веки, чтобы защититься от пронзительного взгляда Видаля, сказала:

– Остановиться сейчас, когда ты… когда я так сильно хочу тебя, Видаль?

Надеялся ли он, что она остановится? Что Флис хватит силы воли – в отличие от него? Видаль задавал себе эти вопросы, в то время как его тело мгновенно реагировало на близость с прекрасной чувственной женщиной.

Он видел ее нежные приоткрытые губы. Флис закрыла глаза, словно теряла сознание от страсти.

Гнев и стыд – вот что испытывал Видаль по отношению к себе и конечно же к Флис. Но эти чувства были недостаточно сильны и не помогли ему справиться с похотью, затуманивавшей разум и лишавшей умения логически мыслить. Единственное, что для него сейчас существовало, – это женщина, которую он хотел.

Видаль медленно вошел в Фелисити, наслаждаясь каждым мгновением того, что так долго не мог получить. Он вспомнил, как боролся с мыслью о том, что их тела идеально подойдут друг другу и что Флис овладеет им так же, как и его эмоциями.

Ему не следовало бы ничего к ней испытывать. В конце концов, Видаль знал, какова она. Однако что-то в глубине его души – некая слабость – отказывалось верить фактам, хотя он видел все своими глазами.

Его давнишний гнев уступил место желанию забыть прошлое и позволить им обоим начать новую жизнь, наполненную пылающим костром взаимного желания. Видаль отдавал себе отчет в том, что теряет чувство реальности. Презрение и ненависть, которые так долго подпитывали его негативные суждения о Фелисити, теперь дали трещину под действием физической близости с ней. Его страстное желание не уменьшалось, наоборот, оно росло, и Видаль был не в силах справиться с ним.

Забыл ли он прошлое? Имеет ли теперь прошлое хоть какое-то значение? Неужели гораздо важнее то, что Фелисити лежит в его объятиях – именно так, как он давно и безнадежно мечтал? Куда делась его гордость? Черт побери, он, кажется, признался себе, что любит Фелисити.

Видаль не мог понять, что с ним происходит. Он знал лишь одно: происходящее разрушило все воздвигнутые им барьеры. Его гордость сказала бы, что он не должен любить Флис. А его сердце? Отречение, гнев, жажда, желание, потеря – все эти чувства Видаль испытывал одновременно.