Анри Лефевр - Производство пространства

VII. 8

Сегодня подвергается испытанию все, что берет начало в истории и в историческом времени. Целые «культуры», «сознания» народов, групп и даже отдельных людей затронуты утратой идентичности, которая накладывается на прочие ужасы. Распадаются отсылки и системы координат, доставшиеся от прошлого. Ценности, как возведенные в более или менее связные «системы», так и не возведенные, сталкиваются друг с другом и рассыпаются в прах. Образованные элиты рано или поздно оказываются в положении народов, обездоленных (отчужденных) в результате завоеваний или колонизации. Они больше не знают, куда идти. Почему? Потому что никто и ничто не может избежать испытания пространством, современной ордалии, заменяющей Божий суд и классическую идею судьбы. Каждая идея, каждая «ценность» обретает или утрачивает свою особость, сталкиваясь с другими ценностями и другими идеями в планетарном пространстве. Более того: любая группа, класс или часть класса складывается и получает признание как «субъект», только порождая (производя) некое пространство. Любые идеи, репрезентации, ценности, которым не удается вписаться в пространство, порождая (производя) соответствующую им морфологию, иссыхают, превращаясь в знаки, сводятся к абстрактным рассказам, превращаются в фантазмы. Достаточно ли предложить той или иной социальной группе некое пространство, как зеркало, в котором она узнает себя? Нет. Идея присвоения гораздо шире и требует большего, чем (весьма умозрительная) идея отражения, «сознания-зеркала». Сохранившиеся морфологии (религиозные постройки, исторические и политические памятники) поддерживают отжившие идеологии и репрезентации, тогда как новым идеям, не лишенным властной силы (социализм), плохо удается порождать свое пространство, и им постоянно грозит крах; стремясь поддержать себя, эти идеи подпитываются устаревшей историчностью, смехотворным фольклором. В таком свете «мир знаков» оказывается результатом противотока; все, что не вложено в присвоенное пространство, отступает, становясь пустыми знаками и значениями. Вложение в пространство, производство пространства – не случайная помеха, но вопрос жизни и смерти.

Исторические образования впадают в мировое пространство, подобно тому как реки впадают в море; одни растекаются болотистой дельтой, другие бурлят, как устье во время прилива. Одни демократично делают ставку на выживание по инерции, другие – на силу и насилие (стратегическое, то есть военное и политическое).

В испытании пространством всегда наступает драматический момент – момент радикального пересмотра; это в равной мере относится к философии или религии, идеологии или знанию, капитализму или социализму, государству или сообществу.

Испытание пространством, момент столкновений и противодействий, в различных исторических образованиях протекает неравномерно; он зависит от их укорененности в природе и природных особенностей, от их более или менее сильной связи с историей. Никто и ничто не избегает этого драматического момента. Не везде он наступает одинаково. Иначе говоря, для старых европейских наций, для стран англосаксонской Америки и Америки Латинской, для народов Африки или Азии испытание проходит по-разному. Ни одно из этих образований со своими устными или письменными традициями не минует судьба, которой подвержены и религии, и церкви, и философия, и любые великие «системы», в том числе, разумеется, диалектический материализм и историзм. У Маркса из остатков классического рационализма, финализма и имплицитной метафизики прорастает, высвобождаясь из-под литературных формулировок и непосредственных влияний, нечто новое и крайне важное. Анализ стратегий, действующих на поверхности планеты, делает бесполезной гипотезу о высшем, наперед заданном смысле исторического становления. Как конечной, как и начальной точкой этого становления является земля с ее природными ресурсами и поставленными ею целями. Земля, когда-то изображавшаяся в виде Матери, предстает ныне центром, вокруг которого располагаются различные (дифференцированные) пространства. Земля как планета – планетарное пространство, – утратив черты религиозности и наивной сексуальности, вновь занимает центральное место в теоретической мысли и практической деятельности.

Любые столкновения и противодействия можно связать с «классовой борьбой». Однако границы, на которых развертываются (практические и теоретические) сражения, уже невозможно прочертить так, как если бы они разделяли, с одной стороны, лагерь господствующего класса, а с другой – лагерь класса эксплуатируемого и угнетенного. Демаркационные линии проходят через все сферы, в том числе через науку и познание, через все секторы, как политические, так и внеполитические. Стратегические цели этих великих теоретических битв мы попытались прояснить: это объединение разделенного и разграничение смешанного. Разделение количества и качества, наделение пространства количеством без качества означает вытеснение качеств в сферу «природы» и их смешение в ней. И наоборот. Как разграничения, так и ошибочные смешения закрепляются в угасающей философии, утратившей диалектику. Объединение противостоит разделению и дисперсии, подобно тому как понимание различий и их действенная реализация противостоят насильственной гомогенизации.

Борьба, имплицитно или эксплицитно преследующая эти цели, разворачивается на множестве фронтов и границ, внешне не связанных между собой; она протекает насильственно и ненасильственно, направлена то против разделения, то против смешения. Борьба политическими средствами против политики ведется, когда политика разделяет (дискриминация, дробление пространства) и когда она смешивает (народы, регионы, пространства внутри государств).

Во всех строках нашей книги и между строк, от начала до конца, проступает единый проект. Какой? Проект иного общества (иного способа производства), где социальная практика будет подчинена иным концептуальным детерминантам.

Возможно ли ясно сформулировать этот проект? Вероятно – подчеркнув различия между «проектом», «планом», «программой», между «моделью» и «путем». Удастся ли нам тем самым сделать какие-либо прогнозы или внести, так сказать, «конкретные» предложения? Не уверен. Проект так и останется абстрактным. Если он будет противостоять абстракции господствующего пространства, он не сможет преодолеть ее. Почему? Потому что путь «конкретики» пролегает через активное отрицание, как теоретическое, так и практическое: через контрпроект, контрплан. А значит, через активное и массовое вовлечение «заинтересованных сторон».

В ходе своего анализа мы уже обозначили многие причины их невмешательства, но ни одна из них не кажется решающей. Процесс того, что можно назвать «революцией пространства» (включающий и «урбанистическую революцию»), можно осмыслить лишь по аналогии с великими крестьянскими (аграрными) и промышленными революциями: внезапные мятежи, паузы, медленные сдвиги, повторы на более высоком уровне познания и действия. И творческие изобретения.

Можно перечислить препятствия, на которые наталкиваются контрпланы. Самое серьезное из них состоит в том, что на одной стороне, стороне власти, имеются ресурсы и стратегии в самом широком (в пределе – мировом) масштабе, а на другой – ограниченные познания и интересы, затрагивающие территориальный ареал, как правило среднего или малого размера (во Франции это Окситания, побережье Ланд, Бретань и т. д.). Тем не менее творческое начало может возникнуть только из механизма планов и контрпланов, проектов и контрпроектов. Разумеется, нельзя исключать и реакции на латентное или явное насилие политических сил.

Способность разрабатывать контрпланы, обсуждать их с «властями» и заставлять последних принимать их в расчет становится мерой «реальной» демократии. Что же касается часто упоминаемой альтернативы «редукционизма» и «глобализма», точечного и тотального, то это типичная ложная проблема.

В этих замечаниях отчасти содержится ответ на первый и последний вопрос: «Каким образом связана теория пространства с существующим революционным движением?»

Ответ на него предполагает понимание теории в целом и ее основных звеньев. Напомним их. Теория пространства отказывается от банального, не предполагающего анализа понимания термина «пространство», а также от смешения пространства социальной практики с пространством географическим, экономическим и пр. Подобное пространство, либо первозданное, либо определяемое некоей специализацией, всегда будет служить инструментом, пассивным вместилищем деятельности планировщиков, направленной на «гармонический рост», уравновешение или «оптимизацию».

Пространство становится регулятором, когда разрешаются – и в той мере, в какой они разрешаются, – противоречия (в том числе и его собственные).