Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года - Борис Иванович Колоницкий

Издание осуществлено в рамках проекта «Общественное сознание эпохи российских революций» Программы фундаментальных исследований Отделения историко-филологических наук Российской Академии наук «Исторический опыт социальных трансформаций и конфликтов»

Издание 2-е, исправленное, дополненное

© Б. И. Колоницкий, предисловие, текст, указатель, 2012 © РГАКФД, фотографии, 2012

Я выражаю глубокую признательность своим коллегам по Санкт-Петербургскому институту истории Российской Академии наук за помощь, консультации и советы. Особенно благодарен я за доброжелательную критику и ценные советы члену-корреспонденту РАН Р.Ш. Ганелину, доктору исторических наук Н.Н. Смирнову, кандидатам исторических наук В.Ю. Черняеву и П.Г. Рогозному. Весьма важны оказались для меня консультации и рекомендации кандидата исторических наук П.К. Корнакова.

Академик РАН Б.В. Ананьич, доктора исторических наук Г.Л. Соболев, Б.Д. Гальперина, B.C. Измозик, А.Б. Николаев, Г.В. Вилинбахов, кандидаты исторических наук Т.А. Абросимова, Н.В. Михайлов, С. И. Потолов и Б.Б. Дубенцов взяли на себя труд ознакомиться с различными вариантами моего исследования и высказали важные замечания.

В свое время мое исследование получило финансовую поддержку Института Кеннана (Вашингтон, США) и Фонда «Открытое общество» (программа поддержки исследований, грант № 815/1998). Первое издание книги финансировалось Российским гуманитарным научным фондом (издательский проект № 00–01–16045д).

Книга, вышедшая в 2001 г., давно уже исчезла с прилавков магазинов, между тем читатели продолжают проявлять к ней некоторый интерес. В то же время за истекшее десятилетие вышли интересные исследования, среди них монографии М.А. Бабкина, В.П. Булдакова, Г.В. Вилинбахова, А. Рабиновича, П.Г. Рогозного, Н.А. Соболевой, М.В. Ходякова. Находки, наблюдения и выводы этих авторов позволяют мне точнее и убедительнее сформулировать свою позицию, однако, концепцию первого издания оставляю без изменений. Мне представляется, что работы современных историков ее в целом подтверждают.

Я признателен академику РАН Б.В. Ананьичу, руководителю проекта «Общественное сознание эпохи российских революций» Программы фундаментальных исследований Отделения историко-филологических наук Российской Академии наук «Исторический опыт социальных трансформаций и конфликтов», который поддержал идею подготовки нового, дополненного издания моей книги.

Выводы настоящего исследования отражают мнение автора и могут не совпадать с позицией упомянутых исследователей, центров и программ.

Благодарю также М.А. Воронина, который любезно разрешил мне использовать материалы его коллекции почтовых карточек.

Автор

Революцию 1917 г. невозможно представить без звуков «Марсельезы» и красных флагов. И их не следует воспринимать лишь как колоритную деталь, украшающую повествования мемуаристов и историков об этом сложнейшем политическом процессе.

Основной вопрос всякой революции — вопрос о власти. Справедливость этого утверждения, казалось бы, подтверждается обилием монографий различных историков, приверженцев самых разных политических взглядов, сторонников всевозможных исследовательских подходов. В центре их внимания — институты власти (Временное правительство, военное командование, Советы, комитеты) и основные участники борьбы за власть, прежде всего крупнейшие российские политические партии и их лидеры. Именно такие сюжеты освещены в большей части томов гигантского собрания книг, посвященных Российской революции.

Однако можно ли термин «власть» понимать только как власть государственную? Даже применительно к мирным, «нормальным» периодам истории подобный подход вызывает серьезные возражения, но тем с большой осторожностью следует относиться к феномену власти революционных эпох. Саму революцию можно охарактеризовать как специфическое состояние власти, при котором государственность находится в особом, «расплавленном» состоянии. Соответственно, политические институты эпохи революции невозможно описать с помощью понятий конституционного права, так как они весьма отличаются от элементов стабильных политических систем. Например, в период революций довольно сложно отличить политические институты от политических организаций, на это справедливо указывают историки революции[1]. Общественные организации нередко присваивают себе полномочия государственной власти, иногда и преобразуются в государственные структуры нового строя, а некоторые неустойчивые политические образования, созданные революцией, присваивают себе новые функции, формализуют свою деятельность, «застывают» и служат основой создания новой государственности. Структуры специфического гражданского общества эпохи революции присваивают себе полномочия органов государственной власти, что и создает предпосылки для гражданской войны.

Если власть — это способность проводить свои решения с помощью насилия, закона и авторитета, то возможности старых властвующих элит в период революций представляются весьма ограниченными; государство перестает быть единственным источником права, появляются конкурирующие центры правотворчества, претендующие при этом на монополию. В этот период в стране действует несколько параллельных правовых систем, каждая из которых считает себя легитимной. В результате общество оказывается в различных правовых измерениях.

Революция, даже «мирная», предполагает применение силы. Однако именно тогда государство и теряет свою монополию на насилие, появляются альтернативные военные и полицейские формирования, которые часто бросают открытый вызов центральной власти. Да и собственные силовые структуры государственным органам власти приходится постоянно убеждать в законности своего права на использование насилия. Особенно ярко это проявилось в ходе Российской революции 1917 г. К тому же многие либеральные министры первых составов Временного правительства были первоначально принципиальными противниками использования властью насилия, и лишь в ходе революции они постепенно и не без труда меняли свои взгляды. Некоторые министры-социалисты также высказывали подобные идеи. Так, еще в середине мая 1917 г. военный и морской министр А.Ф. Керенский провозгласил в Севастополе: «Товарищи, легко управлять дикарю. Он думает, что достаточно для этого иметь палку, и всякий с палкой будет капралом… Временное правительство раз и навсегда отказалось от всех способов, которые могут напомнить способ управления царей. Мы предпочитаем погибнуть, но к насилию мы не прибегнем»[2]. Конечно, в заявлениях такого рода содержалась известная доля лукавства: даже если бы Временное правительство и решилось сделать ставку на силу, его реальные возможности воплотить подобный курс в жизнь были весьма ограничены. Отсутствие силы Керенский пытался восполнить укреплением своего авторитета.

Действительно, в условиях революции важнейшим источником власти становится именно авторитет. Власть как никогда зависит от общественного мнения, быстрые и непредсказуемые колебания которого приобретают значение важнейшего политического фактора. Власть должна постоянно доказывать свою легитимность: она заключает, расторгает и перезаключает общественный договор чуть ли не ежедневно. Соответственно, для понимания особенностей функционирования власти в эти периоды необходимо изучение массового сознания. Важность этого подхода была осознана рядом историков. В российской историографии первая важная попытка подобного исследования была предпринята Г.Л. Соболевым, изучавшим революционное сознание рабочих и солдат Петрограда[3]. Однако содержание его работы значительно шире обозначенной заголовком книги темы: речь в ней идет не только о массовом политическом сознании, но и о политической культуре революционной эпохи. И это совершенно оправданно.

Представление о феномене политической культуры появилось одновременно с возникновением науки о политике, утверждается даже, что это лишь