Покорение Финляндии. Том 1 - Кесарь Филиппович Ордин

Граф Руденшольд — брат фрейлины шведского двора девицы Магдалины Руденшольд, возлюбленной Армфельта.

К следующему свиданию были разбиты две палатки.

Утверждение Армфельта, что по трактату граница должна бы быть по первому от России рукаву Кюмени, совершенно неправильно. В п. 7-м Абоского договора об определении границ именно сказано: «в вечные времена между Россией и Швецией границы следующие быть и остаться имеют, а именно: начинается оная у северного берега Синуса Финского при устье последнего западного рукава Кюмени или Кельтис-реки… так что все рукава и устья Кюмени или Кельтис-реки к морю в оную границу включаются… Поли. Собр. Зак. т. XI, 7 авг. 1743 г., № 8766.

В не раз уже упомянутом разговоре его с пастором Вирениусом речь шла и о них. Вопрос: «Не можете ли мне сказать, где находятся теперь шведские господа Спренгтпортен, Егергорн, Клик и пр.? — Ответ: Я слышал, что они в Петербурге, и что им там хорошо. — Кор.: А мне говорили, что русское общество их презирает, что и правильно». — При другом случае, в июле 1790, посланного для передачи письма майора Штакельберга генерал. Мейерфельд в присутствии Густава расспрашивал о Спренгтпортене: где он находится и продолжает ли пользоваться расположением Императрицы? Ответ был дан в том смысле, что Спренгтпортен находится в Петербурге и что при достоинствах его с успехом сохранил благосклонность Государыни. Москов. Арх. М. Ин. Д.

Вероятно, в связи с этим и было увольнение Спренгтпортена к Барежским водам, для излечения ран, о котором Храповицкий говорит в Дневнике своем 29-го июля, т. е. как раз в то время, когда приведенное намерение Густава сделалось известно в Петербурге.

Когда переговоры близились к окончанию, английский и прусский министры в Стокгольме, — имея от своих правительств приказания препятствовать заключению непосредственного мира между Россией и Швецией, обратились к упомянутой возлюбленной Армфельта, девице Руденшольд, с самыми соблазнительными денежными предложениями, домогаясь её влияния на Армфельта в их интересах. Предложения эти, по словам самой Магдалины Руденшольд, были ею с негодованием отвергнуты.

«Поведение генерал-поручика барона Игельстрёма при свидании его со шведским генералом бароном Армфельтом, — писала Екатерина — и поступок его сходный с достоинством нашим к отсылке обратной бумаг, содержащих неприличные и сумасбродные предложения короля шведского заслуживают полным образом наши одобрение и похвалу, О чем вы означенному генерал-поручику дайте знать». Прил. № 28.

Так объясняют и шведские писатели.

Гр. Салтыков входил в виды обоих уполномоченных и также торопил. Вот что писал он гр. Безбородко 24-го июля из Выборга (св. 11, л. 252): «Вот какая неожиданная перемена сделалась у наших министров и мне кажется, что они весьма алчно хотят мира, Но как жиды, что-нибудь да выклянчить думают; но кажется ни синя волоса отдавать не можно, а впрочем воля Государыни, что она изволит, то и будет; я спешу к вам посылать курьера и не прогневайтесь, м. г. м., что велел вас разбудить, потому что вчерашнее Игельстрёмово письмо совсем противное первому и последнему сему было, почему и другие расположения были может взяты, или готовились взять. Я, здесь оставшись, думал видеть Игельстрёма сегодня здесь, да и ехать в Фридрихсгам, а теперь подожду, что будет, в противном же случае не упущу, и не опоздаю тут быть где должно».

Остальные табакерки были ценою: 6 штук от 2.400 до 1.150 р. и 5 — от 900 до 600 р.; восемь перстней оценены от 2.250 до 1.000 р. и четыре от 800 до 500 р.; часы от 1.800 до 350 р. В числе жалуемых Шведов указаны Императрицею генерал-майор де-Пауль и полковые командиры Ливен и Егергорн. Указ Игельстрёму 6-го августа № 708.

При отдаче господам шведским чиновникам подарков, — писал гр. Безбородко Игельстрёму, — я прошу в. пр-во приказать вынуть ярлыки, чтобы они отнюдь не знали цены вещей.

С этим векселем произошло, однако, неловкое затруднение. Он был написан на Амстердам, на имя Гоппе и К° от русского придворного банкира, барона Сутерланда. Но в особом письме к Игельстрёму от того же 6-го августа, гр. Безбородко предлагал объявить Армфельту, что он может адресовать вексель к стокгольмскому банкиру Шону, который занимался делами русских прежде по выдаче миссии жалованья, а теперь по надобностям пленных; впрочем, Армфельт мог избрать и «другой канал» если бы того пожелал. Но в отправленном векселе, за болезнью Сутерланда, «учинилась ошибка»: он не был андоссирован Безбородко. Поэтому пришлось вексель истребовать обратно, для замены его другим, писанным на предъявителя.

Этому, впрочем, нечего удивляться. За три месяца пред тем, запертый в Выборгском заливе Густав, как выше упомянуто, вытребовал к себе на яхту двух пасторов Березовой кирки и удержал их довольно долго, к немалому испугу их жен. Отпуская, король одарил духовных особ по бутылке красного вина, а женам их, в успокоение беспокойства пожаловал… по апельсину. Показание пастора Вирениуса. Моск. Гл. Арх.

Впоследствии оказалось, что этот вывезенный самим Спренгтпортеном приспешник, был ничто иное, как агент, преданный Густаву и приставленный для выслеживания действий своего шефа. Последний разгадал эту роль не ранее как через год.

В упомянутом мемуаре, представленном императору Павлу, Спренгтпортен объяснял, что, вступив в русскую службу, он имел уже чин шведского генерал-лейтенанта. Это ни с чем несообразно и принадлежит к образчикам того легкого отношения к истине, которым он в словах и писаниях своих нисколько не стеснялся.

Относительно этих последних тоже есть крупное разноречие в словах самого Спренгтпортена. На записке Павлу Петровичу сделана им собственноручная выноска: «негодяй, которому я доверил эти земли, продал их в мое отсутствие за 30.000 руб., а мне отдал всего 7.000: имя его никогда не сделается известным. A в другом месте он