Мурад Аджи - Тюрки и мир. Сокровенная история

Это жуткое противоречие навсегда вошло клином в казахское общество, стало его сутью: одни там стремятся к правде и справедливости, другие – к чужим деньгам, даже гостя обворуют, глазом не моргнув…

Правящий хан Нурали, услышав о Срым-батыре, испугался, но русские подавили восстание. И алчность победила. Окрыленный успехом хан бросился выяснять отношения с другими своими обидчиками… Дело кончилось тем, что 21 июля 1785 года Нурали написал в письме оренбургскому губернатору Игельстрому: «И здесь в журте Киргиз-казахов я потерял доверие. Говорят, что я – русский хан и к нам его душа не лежит; говоря так, они отвернулись от меня и ушли. И у меня не осталось убежища ни в той, ни в другой стороне».

Алчный хан попался в капкан, налаженный самим Игельстромом, к которому он обращался. «Реформы» работали! Потерявший власть хан уже не интересовал никого. Екатерина II, царствовавшая тогда, писала Игельстрому: «Постарайтесь умножить их (ханов) число, чтобы каждый из таковых ханов не был силен в орде и зависел от Вас, как и прочие подчиненные Вам в губернии и по уездам». Отсюда эта удивляющая многочисленность младшего жуза, которая бьет все мыслимые и немыслимые рекорды. Отсюда бездарные легенды и ханские родословные, которыми перенасыщена история Казахстана. Русские всегда здесь ставили на слабых правителей.

И выигрывали.

Порок загнал младший жуз в тупик, из которого не было выхода: его имущество ему не принадлежало, потому что паслось оно на чужой территории, зависело от желания чужих купцов, которые могли купить скот, а могли и не покупать. Висящее на волоске богатство раздавило ханское достоинство. И – власти вообще не стало. Начался полный разброд… Так воюют иезуиты, так побеждают они. Реформами.

Иначе затухала ханская власть на юге Казахстана. Правящий там Аблайхан открыто не заигрывал с русскими, хотя приглядывался к Оренбургу. Ловил каждое слово, летевшее оттуда. Будто по случаю, маршруты его кочевий пролегали теперь подозрительно близко к Яику. Но до Оренбурга не доходили. Только накануне своей смерти он поборол себя и вошел в манивший «Восточный город», это стоило больших усилий.

Аблайхан выдвинулся в период борьбы с джунгарами, собственно, он и был единственным законным ханом Степи, ее правителем, с которым боролись джунгары и которого предали свои же. Он был одним из немногих, кто понимал, что стояло за теми «смутными» временами. Это понимание видно по его политике, оставлявшей простор для маневра, он не торопился в решениях, и к нему потянулись те, кто сторонился отношений с русскими, кто был за независимость родины.

В 1741 году джунгары пленили Аблайхана, но мудрость спасла обреченного на смерть правителя старшего жуза. Все-таки Восток есть Восток. Здесь целая поэма с не придуманным сюжетом… Словом, мудрым словом победил плененный Аблайхан. И благородством, конечно. Он покорил джунгаров своим умом. Когда те его отпускали, то задали три вопроса, которые иначе как пророческими назвать трудно. То был достойный ответ достойному собеседнику.

Первый вопрос: много ли у вас овец? Хан ответил, много. Тогда ему пояснили: значит, твой пастух – обманщик, а овцы – воры, то есть едят чужую траву. Не избавиться вам от распрей и склок.

Второй вопрос: много ли у вас коров и лошадей? Много. Ему опять пояснили: коль народ твой, не приложив труда, попивает молоко и кумыс, ест мясо, значит, дети растут неучами.

Третий вопрос: сеет ли хлеб твой народ? Нет. Тогда ему еще раз пояснили: народ, отлученный от груди земной, не раз будет согнан и рассеян по земле, прежде чем обретет родину.

Эти три пояснения и были ответом на все прежние слова мудрости Аблайхана. Как в воду смотрели джунгары. Все так и вышло, как предрекли они: казахи смирились с кочевым образом жизни.

Но… сама земля уходила из-под ног, колесо Истории вращалось неумолимо. Государства, как такового, в Степи уже не было, оно разделилось на «русскую» и «нерусскую» половины. Алчность стояла против духа. Каждое решение оренбургских властей било в строго заданную цель, влекло за собой недовольство населения, которое казахи даже выразить не могли. Единственное, что они сумели, так это обратиться к китайцам. Однако в Пекине, судя по указу китайского императора от 1755 года, даже не знали, где расположены казахские кочевья и какие интересы там могут быть у Китая.

Тем не менее китайское посольство прибыло в Казахстан, а потом последовало ответное посольство в Пекин. Начинала выстраиваться робкая политика, она растянулась на десятилетия, в конце концов, на горизонте замаячила большая война… Однако чутье Игельстрома не подвело и на этот раз, он опередил события, сделав то, что фактически уже было сделано, упразднил ханскую власть в Казахстане: съезд старшин 1786 года принял рескрипт Екатерины II. И общаться с Китаем стало некому.

Игельстром не скрывал радости, он победил.

…Если бы не события в Европе, трудно сказать, чем обернулась бы Оренбургская экспедиция, безнаказанно навязывать свою волю иезуиты больше не могли. Грянувшие потрясения во Франции подорвали власть папы, сделали его пленником повстанцев. Иезуиты получили удар там, где не ждали – у себя дома. И их действия сразу обрели чуть доброжелательный оттенок: в 1791 году, например, Оренбург дал «добро» на выборы казахского хана. Это значило, что казахам оставляли этнический суверенитет.

Выборы прошли в Орской крепости, но что делать с избранным ханом, никто не знал. Народ принял его с отвращением… Ненависть к «русскому» хану была столь сильна, что солдаты российской армии, приставленные в охрану, не смогли его уберечь. Хан Есим был убит. В ответ Игельстром назначает Ханский совет, который избирает нового хана. Им стал Айчувак, беспомощный старик, не способный ни к какой деятельности. Его бессилие было столь велико, что даже самые горячие сторонники ханской власти задумались. Они, кажется, поняли, что сильного хана у казахов уже никогда не будет. Только марионетки.

Собственно, к этой мысли и подводила «реформа» Игельстрома.

Однако парадокс ситуации состоял совсем в другом: киргиз-казаки были не нужны русскому царю ни с ханом, ни без хана. Балласт, кроме забот, ничего не дававший казне. Их нельзя христианизировать, значит, делать крепостными! Нельзя продавать и покупать. Зачем тогда они? Формально казахи оставались мусульманами, беглыми узбекских ханов, по конфессиональному праву их нельзя было трогать.

Да, у них не было мечетей, не было духовенства, но жил дух, он спас незадачливых степняков от рабства. Новых славян не получилось. Крепостных – тоже. Они остались тюрками, правда, лишенными достоинства, заискивающими, но все-таки тюрками. Что конечно же чуть-чуть и делает им честь… Казахстан вплоть до ХХ века хранил веру в Тенгри, берег ее монастыри и храмы, там многое продолжалось по-старому. Тайно. По счастливой случайности люди Игельстрома не забирались в глубинку, другие заботы одолевали их.

Французская революция раскатами эха катилась тогда по России, по удаленным ее землям, хотя вряд ли там слышали о революции в Европе. Иезуиты, орден которых попал под запрет, переметнулись в Петербург и Москву, сюда переехала их штаб-квартира, здесь собирали они свое побитое французами войско. И притом по-прежнему руководили совестью и политикой русского царя. Это чувствовалось даже сильнее, чем прежде.

Они произвели царя Павла I в магистры Мальтийского ордена, святая святых Западной церкви, и от его имени действовали теперь. Не ясно, как им удалось? Чтобы глава православной страны стал главой католического ордена? Это нонсенс, абсолютно невозможное. Но именно так случилось тогда.

В тех условиях Казахстан с его проблемами сам собой отодвинулся на третий план… 16 декабря 1798 года русский царь надел красный плащ магистра Мальтийского ордена. Однако высшей силой Западной церкви, ее венцом, оставались иезуиты, вокруг которых и разворачивались события. Их орден, появившийся в XVI веке, обрел огромное влияние, и его закрыли, но закрыли формально. Ордену по-прежнему подчинялись другие папские ордена, в том числе Мальтийский.

Рим провел рокировку сил: папа был в плену у французов, а его армия готовилась в далекой России к решающей схватке с Наполеоном. И об этом мало кто знал. Иезуиты имели глубоко законспирированную организацию со строгой дисциплиной, их отличали фанатизм, абсолютное повиновение своим генералам и одежда – черный кафтан, плащ-епанча и шляпа-цилиндр с чуть загнутыми с боков полями… Все осталось.

Кстати, именно эта одежда стала модной в Петербурге в начале XIX века, едва ли не вся русская знать носила ее. Почему?

Царским указом от 18 октября 1800 года иезуитам передали церковь Святой Екатерины в Петербурге, многочисленные городские постройки. Сам царь выступил гарантом их спокойствия… Девиз ордена «Цель оправдывает средства» витал над Россией.